Летала в нашей учебной эскадрильи одна женщина-инструктор – назову её Венерой Павловной. Возраст – немного за сорок, юморная, без комплексов пользовалась обсценной лексикой (но не злоупотребляла). С годами она несколько располнела, поэтому ни один ППК (противоперегрузочный костюм) на неё не налезал. Будучи прекрасно натренированной за долгие годы работы инструктором, она спокойно обходилась без него. Бывало, летом, когда тяга двигателя на жаре изрядно падает, тянет курсант ручку управления на петле, корячится, кряхтит, напрягает все мышцы, ППК накачивает в себя воздух, помогая бедолаге, перегрузка всё выше, а скорость всё падает… И тут из задней кабины по СПУ (самолётное переговорное устройство) ровный такой голос Венеры: «Ну что ты, родной, тяни-тяни давай, а то ведь сейчас в штопор ухнем к чёртовой матери».
И ещё один эпизод про Венеру. Когда погода была «так себе», а накручивать налёт часов курсантам всё-таки надо было, случалось, летали мы с «мешком». Так называли инструктора в задней кабине. По плановой таблице у тебя вроде бы самостоятельный полёт, скажем, по маршруту, а сзади, тем не менее, сажают «мешка». Боялись наши отцы-командиры, что при неважной видимости можем мы заблудиться. И правильно боялись.
Кстати, термин «мешок» появился давным-давно: ещё на заре авиации, когда небо бороздили фанерные аэропланы, при самостоятельном полёте курсанта или лётчика в заднюю кабину укладывался мешок с песком, чтобы сохранить правильную центровку самолёта.
Так вот, однажды мне надо было лететь самостоятельно по маршруту, а сгустившаяся облачность внушала РП (руководителю полётов) некие опасения, вот он и распорядился насчёт «мешков» для нас. Моему инструктору в это время надо было лететь с другим курсантом, поэтому он быстренько пробежался по ЦЗ, нашёл свободного коллегу, и так у меня в задней кабине оказалась Вероника Павловна. От роли «мешка» инструкторы, как правило, не отказывались: и своего сослуживца выручали, и дополнительный налёт часов им «капал».
– Ну что, лётчик-ас, полетели? – весело сказала Вероника, усаживаясь в кабину.
Потом, пристёгивая парашют, добавила:
– Ты, это, давай потихоньку, плавненько – я тут подремлю пока.
Шутила, конечно: все инструкторы берегли нас, желторотиков, пуще родных детей. А за детьми, как известно, глаз да глаз.
В общем, по маршруту я сходил нормально, нигде не блуданул. Вернулся на точку, начал заходить на посадку. А, надо сказать, мой инструктор всегда ставил меня в пример другим курсантам: мол, я всегда контролирую выпуск шасси не только по лампочкам, но и по механическим полосатым «матросикам» на капоте самолёта и на плоскостях. Контроль сей важен и вот почему. Управление выпуском-уборкой шасси на Л-29 производится посредством двух кнопок. Выпуск – кнопочка ярко-зелёная, на ней силуэтик самолёта с тремя колёсиками под ним. Уборка – кнопка с изображением самолётика без шасси, и, мало того, что она предупреждающе красная, так ещё и под металлическим подпружиненным колпачком такого же цвета. Это для «особо одарённых» – чтобы на стоянке не нажали. Мол, пока красный колпачок будешь поднимать, вспомни, что это именно УБОРКА, а не ВЫПУСК шасси. Но… что говорить, несмотря на все эти меры безопасности, всё равно бывало – подламывали «ноги» на земле бедным «элкам».
На траверзе ВПП пора выпускать шасси. Я с умным видом нажимаю… кнопку уборки (предварительно ОТКИНУВ КРАСНЫЙ КОЛПАЧОК). Гидравлика исправно срабатывает – я это слышу – и убирает уже убранные стойки. Добавляю оборотов – при выпущенных «лаптях» возрастает сопротивление набегающего потока воздуха – и бодро рапортую: «Сто тридцать пятый шасси выпустил». РП даёт добро на посадку. Прохожу третий-четвёртый разворот, выпускаю закрылки, становлюсь на глиссаду – что за притча: обороты ниже положенных, а скорость не падает. Прибираю РУД (рычаг управления двигателем) чуть не до «малого газа», даже тормозными щитками себе помогаю – а всё равно несусь, как мартовский кот на случку. Венера сзади молчит.
И ведь ни разу мысль не мелькнула о красной кнопочке! Ну, думаю, ветер, небось, поменялся, в задницу дует, а старт ещё не успели сменить, придётся «ногой тормозить» при посадке.
Тут меня замечает курсант с биноклем, приставленный к РП специально для таких «талантливых», как я. Естественно, докладывает руководителю: «На посадке борт без шасси!» РП тут же реагирует: «Сто тридцать пятый, на второй круг!»
И тут бросаю взгляд на приборную доску, вижу три предательских КРАСНЫХ лампочки… Ах, как же мне стало стыдно! Старшина звена, первым вылетел самостоятельно, меня другим в пример ставят… И начал я в полный голос материть себя. В задней кабине за шумом двигателя голос курсанта не слышан, поэтому я дал себе полную волю в выражениях. А Вероника возьми да нажми в это время кнопку СПУ, и мои отчаянные маты-перематы прямо ей в шлемофон по ушам. Мне тогда показалось, что она улыбнулась.
– Ты не переживай, – говорит спокойно, – так со всеми бывает, кто первый раз с женщиной летит. Мои-то привыкли уже…
Ну, и ещё про Венеру Павловну. Был среди её курсантов такой Мишаня – высокий, худой, сутуловатый. И крайне застенчивый, краснел по любому поводу. Как-то на посадке наделал он кучу ошибок, самолёт в полосу ткнул грубо, посему уже на пробеге, при торможении, начал получать по СПУ из задней кабины от Вероники свою законную порцию «пряников». Причём, как обычно в таких случаях, в выражениях она не стеснялась. Под таким эмоционально-бесцензурным напором Мишаня совсем растерялся, в конце полосы нажал не ту педаль и свернул не туда. Вероника окончательно вышла из себя:
– Ты куда в кусты свернул? Е@ть меня что ли везёшь?!
После полёта учлёт уже на земле должен чётко отрапортовать: «Курсант такой-то полёт закончил, разрешите получить замечания». Но куда там! Едва зарулив на стоянку, Мишаня откинул фонарь, выскочил из кабины, как ошпаренный и, сломя голову, помчался куда-то в неведомую даль вдоль центральной заправки. А следом за ним, отчаянно матерясь, бежала Вероника, как боевой шашкой размахивая на ходу кислородной маской. Что и говорить, повеселили!