Глава из книги Полякова "Очерки о Симферополе"
В детстве, проживая у своей бабушки Анастасии Ильиничны Хазанчук на улице Пролетарская, 20, мне часто доводилось встречать уже ослепшего человека, носившего столь непривычную в те годы одежду священника. Запомнилось то уважительное отношение окружающих, которого, даже прожив почти полвека, мне никогда больше не доводилось видеть по отношению к кому - либо еще.
Только в зрелые годы я узнал, что судьба подарила мне встречу с замечательным человеком - Валентином Феликсовичем Войно-Ясинецким, хирургом и священнослужителем, лауреатом Сталинской премии и узником тюрем и лагерей...
Впервые о Войно-Ясинецком мне рассказал мой бывший ученик из автотранспортного техникума, а в ту пору выпускник Одесской семинарии и Загорской академии - священнослужитель отец Георгий. Он часто бывал у нас дома. Жена моя - Нина Ивановна в нем души не чаяла, дочь Ольга, в ту пору девушка-подросток, каждый его приход воспринимала с огромным интересом. Мы много беседовали, но спорных тем старались не трогать.
Его краткий рассказ о Войно-Ясинецком поразил меня и увлек. Я стал собирать о нем крупицы публикаций, встречаться с людьми, которые могли помнить его. Постепенно я узнал о хирурге-священнике, наверное, больше любого симферопольца. Когда статья созрела окончательно и произошло вечное - "рука к перу, перо - к бумаге",- я сел за статью.
К этому времени в "Крымской правде" уже были опубликованы два или три десятка моих краеведческих очерков. Честно говоря, написав очерк о Войно-Ясинецком, я по наивности не видел разницы в том, подводник мой герой или священнослужитель.
Статья пролежала в папке заведующей редакционным отделом Татьяны Рябчиковой полгода! На мой прямой вопрос, собирается ли она ее печатать или нет, Рябчикова укоризненно посмотрела на меня и сказала: «Вы что, не понимаете, какая сейчас религиозная обстановка?"
А на дворе был 1985 год. "Крымская правда" трубила о Перестройке, о новом мышлении. Я забрал статью и отнес ее к заместителю главного редактора Бахареву. Он молча прочитал ее, сказал: «Спасибо". И через четыре дня под названием: "Жизнь, отданная добру" она была опубликована.
До сих пор я встречаю людей, которые, узнав, что я "автор той самой статьи", благодарят меня. Пошли письма со всей страны. Оказалось, что Войно-Ясинецким интересуются в самых различных городах. Мне стали сообщать новые факты его замечательной жизни. В Крыму же это была первая публикация об опальном священнослужителе.
А уже через год его имя замелькало в самых различных журналах и сборниках, но на проводимые в краеведческом музее и уже ставшие традиционными дни Войно-Ясинецкого меня даже не пригласили.
К этому я уже привык и не удивлялся. Все повторялось по обычной схеме: краевед, будучи человеком, внутренне свободным, первым открывал тему, на которой ранее лежало идеологическое табу. И как только, благодаря публикации, это табу снималось, то на нее набрасывались профессиональные историки и журналисты, а краевед незамеченным отходил в сторону и собирал материал о чем - либо другом - неведомом и запретном.
Трижды мои статьи в самый последний момент извлекались из набора "Крымской правды" то по настоянию цензуры, то по требованию всесильного тогда партархива, то одним из заместителей редактора. При этом редакция несла значительные материальные издержки, но зато блюла свою идейную чистоту.
Опубликованная статья называлась "Жизнь, отданная добру", но в данной редакции она представлена уже несколько дополненной.
В расцвеченной самыми яркими красками жизни Валентина Феликсовича Войно-Ясинецкого Крым занимал совершенно исключительное место: здесь 27 апреля 1877 года в Керчи он родился, 11 июня 1961 года в Симферополе он похоронен.
Главным увлечением детства, да и юности Валентина была живопись. Он даже окончил в Киеве художественное училище, но то ли потому, что отец был связан с медициной - провинциальный провизор, то ли из-за увлечения биологией, но он поступает на медицинский факультет Киевского университета.
Не хочется превращать рассказ о Войно-Ясинецком в биографическую справку, но как не сказать, что сразу после окончания учебы он добровольно едет на русско-японскую войну, где служит в госпитале "Красного Креста". Там к нему приходит любовь к медицинской сестре госпиталя Аннушке Ланской и они становятся супругами.
После окончания войны он работает земским врачом сначала в Саратовской губернии, а потом в Переяславле-Залесском. Там, оставшись практически один на один с тысячами больных, он творит чудеса. Практическая работа переплетается с научной и в 1915 году выходит в свет его монография: "Региональная анестезия". Уже в следующем году он защищает по ней докторскую диссертацию.
Октябрьскую революцию Валентин Феликсович встретил в Ташкенте главным врачом городской больницы.
Непросто складывались судьбы русских врачей в лихую годину братоубийственной войны. Искренне верные клятве Гиппократа, врачи не делили раненых и больных на красных и белых. Наш земляк Максимилиан Волошин в 1919 году писал:
"А я стою один меж них
В ревущем пламени и дыме
И всеми силами своими
Молюсь за тех и за других".
А в 1926 году, когда гражданская война была уже позади:
"В те дни мой дом - слепой и запустелый -
Хранил права убежища как храм.
И растворялся только беглецам,
Скрывавшимся от петли и расстрела.
И красный вождь, и белый офицер -
Фанатики непримиримых вер -
Искали здесь, под кровлею поэта,
Убежища, защиты и совета.
Я ж делал все, чтоб братьям помешать
Себя губить, друг друга истреблять".
Все это в точности относится и к Валентину Феликсовичу. Человек чрезвычайно далекий от политики, как главный врач города он видел, обрушившиеся на людей страдания может быть даже более ярко, так как каждый день, каждый час имел дело с все возрастающим числом раненых, больных, искалеченных.
В эти страшные годы, находясь вдали от России, он все более находит отзвук своим мыслям и чувствам в религиозном общении. Там, в церквях и храмах, еще сохранилась часть той России, которую он знал и любил. Он становится одним из самых деятельных прихожан.
После смерти любимой жены Анны Васильевны в его жизни остается место только исцелению страждущих - физическому и духовному.
Он поражает местное духовенство своими познаниями в теологии. На епархиальном съезде, куда его пригласили как деятельного прихожанина, он произносит речь, после которой Епископ Ташкентский и Туркестанский Иннокентий предложил ему принять сан священнослужителя.
Неприятие насилия, чувство протеста против глумления над русской культурой, историей, а также еще и то, что в далеком Туркестане православная церковь оставалась единственным, что связывало его с далекой Родиной с милыми его сердцу храмами Керчи, Киева, Переяславля-Залесского, - все это вместе взятое и многое другое привело к тому, что он принял предложение.
Современный читатель даже не может себе представить, какой это был страшный шаг. Это даже нельзя назвать поступком. Это был вызов Советской власти, вызов всей ее политике на искоренение религии вообще и духовенства в частности.
Прекрасно понимая, на что он себя обрекает, Валентин Феликсович становится младшим священником кафедрального собора. Он намеревается всецело посвятить себя служению Богу. Но из Москвы от самого патриарха Тихона ему передают наказ: "Медицину - не оставлять!"
Коллеги Войно-Ясинецкого в городской больнице, к его появлению в операционной в рясе отнеслись как к новому безвредному чудачеству. Неприятности стали возникать лишь после того, как он повесил в операционной икону и стал предварять операции молитвой. По инициативе городского начальства конфликт обострился настолько, что Войно-Ясинецкий отказался оперировать. В разборе ситуации участвовали первый секретарь Туркестанской ВКП(б) Я.Э.Рудзутак и митрополит Никандр. Временный компромисс был, достигнут - и икона была водружена в операционный покой.
Те годы, наверное, были самыми трудными для русской православной церкви. Наивысшего подъема достиг инспирируемый ВЧК процесс "обновления" русского православия. Валентин Федорович принимает самое активное участие в борьбе с лжереформаторами, а фактически сотрудниками ЧК-ГПУ в рясах. На гребне этой борьбы неожиданно для себя избирается первым духовным лицом православного Туркестана. В мае 1923 года в таджикском городке Пенджикенте состоялась рукоположение его в сан епископа Ташкентского и Туркестанского. Одновременно В.Ф.Войно-Ясинецкий принимает имя евангелиста Луки.
В принятом имени был определенный смысл - по преданию Лука был не только врачевателем, но и художником.
Столь стремительное вознесение в те страшные годы не могло пройти без последствий. В том же 1923 году его арестовывают и ссылают в Енисейск. Спустя три года, он возвращается в Ташкент. Появилась робкая надежда, что все невзгоды позади, а вздорность предъявленных обвинений очевидна, но в 1930 году - новая ссылка. На этот раз в Архангельск, а затем в Котлас. Вновь возвращается в Среднюю Азию - и вновь не надолго. В 1937 году его отправляют в Туруханский край, по иронии судьбы именно туда, где отбывал ссылку "товарищ Сталин", а если уж быть точным, где он находился 39 суток. В.Ф. Войно-Ясинецкому пришлось там пробыть значительно дольше, примерно раз в сорок.
Куда бы ни забрасывала его жестокая судьба, он оставался тем же, кем и был всегда: исцелителем души и тела, священником и врачом! Уже по пути в Нарым он удалил врожденную катаракту у троих местных мальчишек, вернул зрение тунгусу-охотнику... Стоит ли удивляться, что в самом скором времени Туруханск стал местом паломничества больных и страждущих со всей огромной округи.
С началом Великой Отечественной войны по личному распоряжению Сталина репрессии против православной церкви были временно приостановлены. Это тут же сказалось и на судьбе Войно-Ясинецкого - ему разрешили покинуть Туруханск и работать в военном госпитале.
Вот что писал майор в отставке И.К.Надточий: "24 октября 1941 года я был ранен под Москвой. После краткого лечения в полевом госпитале был эвакуирован в Хакасскую область. Врачебный персонал был слабый, и им не удалось правильно произвести репозицию костных переломов, в результате чего образовался неправильно сросшийся перелом бедра и лодыжек, образовалась деформация голеностопного сустава с ограничением подвижности, встал вопрос об ампутации ноги. В апреле 1942 из Красноярска приехал консультант - профессор Войно-Ясинецкий. После его осмотра меня перевели в Красноярск. Профессор внешне был очень похож на Карла Маркса. Он осмотрел ногу и горько заметил: "Жаль, что вы сразу не попали ко мне. Я бы сделал из вас полноценного человека. Правая нога пусть останется такой, а левую придется ломать опять».
Жил профессор один, но поскольку по-прежнему считался ссыльным, то каждые десять дней ходил в отделение милиции отмечаться. Там же в июле 1942 закончился срок его заключения.
Однажды Войно-Ясинецкий зашел к нам в палату. Дела у меня шли на поправку. Профессор уже завершил обход, как вдруг развязался его халат и мы увидели, что брюки у него на ягодицах в огромных заплатах, только тогда мы обратили внимание, что и ботинки у него старые и сильно искривленные.
Мы были поражены этой бедностью и возмущены. Скинулись, у кого, сколько было, но купить-то нигде нельзя. И тогда один раненый, до войны он работал в Красноярском горисполкоме, добился разрешения на пошив брюк и ботинок в мастерских. Когда мы передали профессору эти подарки, он очень благодарил нас и говорил, что мы добрые люди и обратили на него внимание».
Воспоминания эти мне переслал в Симферополь бывший военный врач, ныне харьковчанин Ю.М.Петриков, за что ему огромное спасибо.
Даже в столь трудный период Войно-Ясинецкий вновь возвращается к научной работе. Он пишет монографию: "Поздние резекции при инфицированных огнестрельных ранениях суставов». За эту работу вкупе с "Очерками гнойной хирургии" он удостаивается Сталинской премии. Валентин Феликсович принимает награду и тут же передает 130 000 рублей "на помощь сиротам, жертвам фашистских изуверов".
После войны он некоторое время служит в Тамбове, а в 1946 возвращается в Крым, в Симферополь, где становится архиепископом Симферопольским и Крымским. Продолжает оперировать, консультирует. По признанию коллег, это был хирург, виртуозно владеющий техникой. Рассказывают, что, разрезая скальпелем стопку бумаги, он мог остановиться на точно заданном числе листов.
Местные власти предложили ему работу в мединституте, но запретили ношение обычного его одеяния - рясы. Естественно, Лука отказался.
Встречаясь со старожилами, знавшими Войно-Ясинецкого, я невольно вышел и на тех, кто отравлял последние годы его жизни. Мне довелось беседовать с одним из них, и, поверьте мне, я не почувствовал в убеленном сединами профессоре, ветеране КПСС, уважаемом в городе человеке, ни раскаяния, ни сожаления.
С 1952 года у Войно-Ясинецкого стремительно стало ухудшаться зрение. В 1956 году он ослеп окончательно. Но, тем не менее, его проповеди оставались событиями в жизни города и собирали сотни людей. В 1956 году именно они послужили основой для присвоения ему звания доктора богословия. Несколькими годами раньше выходит в свет, как ему казалось, "главная книга его жизни" - "Дух, душа, тело".
В возрасте восьмидесяти четырех лет Валентин Феликсович скончался. На похороны собрались тысячи людей.
Спустя тридцать пять лет в читальном зале библиотеки имени Франко я взял подшивку "Крымской правды" тех дней. Его имя не было упомянуто нигде. И лишь 11 июня, в день похорон, на всю четвертую страницу была напечатана огромная антирелигиозная статья.
Могила Луки и сегодня достопримечательность старого православного кладбища в Симферополе. Того самого, что расположено рядом с Центральным рынком и еще не вполне уничтожено военным ведомством. Расположена она перед входом в кладбищенскую церковь. Рассказывают, что после похорон Войно-Ясинецкого несколько лет на могиле не гасла свеча. Чуда, конечно, никакого не было, а была беззаветная любовь тех людей, которым он в свое время помог. К сожалению, годы идут и уже все меньше тех, кто лично знал Войно-Ясинецкого. Потому и затухла свеча. А жаль!
Перенос тела святого Луки
ИА Крымский Телеграф
18 марта церковь празднует обретение мощей великого святого и чудотворца нашего времени святителя Луки (Войно-Ясенецкого), архиепископа Крымского
Обретение мощей святителя Луки, исповедника, архиепископа Крымского, одного из самых почитаемых в Крыму священников, произошло 18 марта 1996 года.
Этому предшествовало особое определение Синода Украинской православной церкви (от 22 ноября 1995 года), когда архиепископ Симферопольский и Крымский Лука был причислен к лику местночтимых святых. И архиепископу Симферопольскому и Крымскому Лазарю было дано разрешение на «поднятие честных останков святителя Луки».
Вот как об этих событиях сообщает Симферопольская и Крымская епархия.
«В ночь с 17 на 18 марта 1996 года, на Крестопоклонной седмице, во Всехсвятском храме Симферополя собрались члены епархиальной Комиссии по канонизации святых, наместники крымских монастырей, духовенство. Высокопреосвященнейший Владыка Лазарь совершил молебен и попросил приснопамятного Владыку о помощи в обретении его мощей.
Приблизительно около двух часов ночи вскрыли могилу и начали вынимать грунт. Священники непрерывно служили панихиды и пели стихиры Кресту. Было очень холодно, пронизывающий ветер раскачивал старые кладбищенские деревья. Но когда Владыка Лазарь спустился в могилу и своими руками поднял мощи святителя, ветер мгновенно стих и воцарилась благоговейная тишина. Духовенство и миряне с зажженными свечами, стоя на коленях, умиленно пели панихидное «Святый Боже». Священники внесли мощи в храм Всех Святых. А у стен храма бесноватая страшным голосом кричала: «Не мучь меня, отпусти меня, святитель!..»
Через несколько дней, 20 марта, состоялось торжественное перенесение мощей святителя в кафедральный Свято-Троицкий собор, где Лука служил и проповедовал пятнадцать лет.
Процессию сопровождали офицеры и матросы Черноморского флота, студенты Крымского медицинского института, жители города, многочисленные гости. Пришедших собралось, по приблизительным подсчетам, тридцать пять — сорок тысяч человек. Невиданная для Симферополя религиозная процессия.
С тех пор мощи святителя Луки установлены в Свято-Троицком женском монастыре города Симферополя для поклонения верующих.
И в этом году в Свято-Троицком женском монастыре города Симферополя традиционно будут проведены праздничные богослужения в честь обретения мощей святителя Луки, исповедника, архиепископа Крымского.
