«В Риме я встретился с рядом наших молодых художников: в то время там были Шлейн, Павлов, Прохоров, Печаткин и другие. Было решено всей компанией поселиться на Капри, с тем чтобы писать портрет Горького. Приехав в Неаполь, мы сели на пароход, отправлявшийся на Капри. Не помню, кто, кажется, Печаткин первый сообщил нам радостную весть: «Друзья! на пароходе Максим Горький!». Это было так неожиданно, что мы даже растерялись и не знали, как начать знакомство с нашим великим земляком. Хотели даже бросить жребий, кому идти первому, но затем решили, что это должен сделать я, как самый молодой из нашей компании. Волнуясь, я прошел к сидевшему в кресле под тентом Алексею Максимовичу и, поздоровавшись с ним, попросил разрешения познакомить его с моими товарищами художниками. С радостью я почувствовал дружеское рукопожатие большой руки и совсем близко увидел хорошее и такое знакомое, с угловатыми чертами, лицо.
— Давайте знакомиться, юноши,—сказал Алексей Максимович уже приближавшимся к нам моим спутникам.— Садитесь! Очень, очень рад знакомству с вами.
Все мы почувствовали себя хорошо и просто; было весело и радостно сидеть в кругу около Горького, слушать его голос, любоваться морем и чувствовать себя молодым и счастливым. Быстро завязался разговор о России, о наших итальянских впечатлениях, о творческих планах, и мы не заметили, как пароход уже подъезжал к пристани Капри.
Прощаясь с Алексеем Максимовичем, мы стали договариваться с ним о следующей нашей встрече.
— Устраивайтесь, вот вам адрес отеля. Устроитесь, отдохнете — тогда и приходите.
Уже на другой день мы были в гостях у Горького, встретившего нас, как старых знакомых. На веранде его дома, прилегающего к небольшому зеленому дворику, мы долго беседовали об искусстве, о художниках и больше всего о нашей родине, по которой, чувствовалось, так сильно тосковал Алексей Максимович.
Было поздно, когда мы собрались уходить, но радушный хозяин не хотел от пускать нас и, тепло улыбаясь, все угощал нас итальянским вином:
— Это по случаю нашего знакомства...;
Неисчерпаемой была эрудиция этого человека, хорошо разбиравшегося во всех вопросах искусства. Чувствовалось, что живописи он уделяет особенно большое внимание и вдали от родины чутко следит за всеми молодыми побегами русского искусства. Позировал Алексей Максимович хорошо, без всякого напряжения, не отвлекаясь, хотя и считал себя очень «непоседливой натурой». Писать, любуясь его выразитель ной угловатой головой, было большим наслаждением. Однажды, во время сеанса, я рассказал Алексею Максимовичу о том, что еще в Одессе, в годы моего учения в рисовальной школе, как-то, сидя на бульваре, я услышал разговор двух босяков о Горьком. С особой гордостью они говорили, что «Максим — это наш человек» и рассказывали о нем много фантастических историй и небывалых приключений. Эти «друзья Горького» из одесского ночлежного дома сильно рассмешили Алексея Максимовича, и он сам рассказал нам много приключений из своей бродяжной юности».
И. И. Бродский. Мой творческий путь
