Начало можно прочитать здесь: часть 1 и часть 2.
Бульдозер, казалось, ехал прямо на неё. Широкий ковш, будто пасть с редкими острыми зубами, покачивался монотонно, стукаясь об асфальт с неприятным скрежещущим звуком. Женщина сделала шаг в сторону, отступая, и тут поняла, что нет, не на неё движется техника, а прямиком к будке ремонтной мастерской. Где же хозяин? Что происходит?..
Она решительно тряхнула головой и шагнула вперёд, собираясь сейчас же раскинуть руки. И раскинула, и рукава тонкой кофточки затрепетали, подхваченные порывом летнего воздуха, словно крылья. Бульдозерист изумился и угрожающе громыхнул ковшом, продолжая движение. Женщина не сдвинулась ни на сантиметр, а напротив, выставила руки вперёд, будто она могла сейчас остановить железную махину. Удивительное дело, но машина действительно встала. Водитель высунулся по плечи из кабины и что-то прокричал, махнув рукой.
– По какому праву? – закричала в ответ женщина. – По какому праву и что вам надо? Что вы собираетесь делать?? – она перевела дух и начала с новой силой. – Кстати, вы в курсе, что передвижение подобной техники по городу запрещено?
Бульдозерист налёг на руль, всем видом показывая, что отступать не намерен. Он продолжал свою жестикуляцию, словно велением руки хотел отодвинуть в сторону неожиданное препятствие. Редкие прохожие останавливались, чтобы понаблюдать, чем завершится противостояние крупного мужчины в ещё более крупной технике и тонкой высокой женщины в легком развевающемся платье.
– У меня предписание, – водитель махнул издали каким-то листом бумаги. – В сторону, в сторону!
Она и не думала уходить. Шагнула вперёд и схватилась руками за дверь кабины. От такой наглости бульдозерист опешил. Он привык чувствовать себя уверенно, если и не как в танке, то близко к этому. Он рванул дверь на себя так, что женщина покачнулась и чуть не упала. Тогда она заняла позицию прямо у ковша, сжимая ладони, которые горели огнём.
Народ уже собирался вокруг кольцом, послышались крики:
– А где мастер сам, хозяин?
– Да я вчера сапоги относила. Мигель сказал сегодня зайти. Что же это делается… Мужики, вы что так и будете стоять? Эта вон не побоялась против бульдозера…
«Эта» оглянулась, не понимая, за неё публика или против, и кто такой Мигель, и вдруг увидела вчерашнего обувщика. Он вывернул из-за угла дома, широко шагая, и сейчас замер, недоумённо рассматривая мизансцену. Народ разом загалдел, гвалт перекрыло тарахтенье бульдозера – тот спешно разворачивался в обратную сторону, и вслед ему полетели «подбадривающие» окрики.
***
… Они устроились в маленьком кафе за одним из четырёх столиков, других посетителей не было. Пухленькая приветливая девушка испекла для них вафли, украсила ягодами и джемом, подав прямо на толстой деревянной подставке. Они сидели друг против друга – мастер-обувщик и клиентка – и потягивали из чашек чудесный кофе.
– А Вы боевая, – он выглядел немного смущённым, хотя и старался держать лицо. – Тут больше некуда пойти, а здесь хотя бы приличный кофе… Должен же я Вас как-то отблагодарить, – мастер развёл руками и быстро взглянул на неё.
Тут только она поняла, что он никакой не старик, глаза молодые. И седины не так много, просто в тёмных густых волосах она заметнее. Да и голос очень приятный, чуть низковатый и какой-то… глубокий. Он опять смотрел в сторону, барабаня пальцами по столешнице. Снова быстрый взгляд:
– Вам не нравится?
– Что Вы… Кофе и правда, чудесный. Только… я не сделала ничего особенного. К тому же, можно сказать, я спасала… и свои тапочки, – они оба прыснули.
– Да, заказы я раздам, а вот мастерскую… уже ничто не спасёт, увы, – он посерьёзнел и как-то помрачнел, словно тень набежала на лицо, заслонив свет, мелькнувший в уголках глаз. От них пролегла тонкая сеточка морщин, делая взгляд ещё более выразительным. – Решение принято, – он вынул из папки документ, положил перед собой на стол и горько усмехнулся.
Женщина протянула руку и быстро пробежала бумагу глазами. О чём-то задумалась ненадолго и ободряюще взглянула на собеседника:
– Закон на Вашей стороне. Во-первых, снести самовольную, как тут сказано, постройку могут только по решению суда. А во-вторых, существуют сроки – не ранее трех месяцев. Про появление бульдозера на асфальтированной улице и говорить не стоит. И потом Вы вправе в течение полугода привести строение в соответствие с требованиями…
– Откуда Вам это всё известно? – мужчина изумленно смотрел на собеседницу.
– Ничего особенного… Просто я юрист. Думаю, кому-то понадобилась земля – собираются строить жилой дом или магазин открыть… Вот и спешат.
– Всё равно не отстанут, – махнул он рукой. – Не везёт, так не везёт…
– Вы что, собираетесь так просто сдаться? – теперь настала её очередь удивляться.
Что-то щёлкнуло в памяти, но мелькнувшее воспоминание было настолько зыбким, что картинка возникла не сразу. Он уставился прямо перед собой. Эта женщина… с её появлением что-то неуловимо стало меняться в его жизни. Нет, не в жизни, в нем самом, скорее. Он исподволь глядел на неё. Как она отпивала кофе маленькими глотками, как дула на шапочку пенки совершенно по-детски, как морщила высокий лоб, размышляя; как выпрямилась, сложив руки на коленях, и казалась спокойной.
Да, там в интернате, когда они на занятии собирали конструктор, а у него ничего не получалось, он отшвырнул детали и надулся. Мальчишки вокруг смеялись, а Марина Сергеевна – воспитательница, наклонилась к самому его уху и, тронув ладонью непокорные кудри, шёпотом спросила: «Ты что, собираешься сдаться? Выдохни и начни снова. У тебя получится!».
Он тогда был новичком, диким, никем не понятым, непонятно откуда взявшимся. Пацаны его задирали, девчонки шушукались и смеялись. Воспитателям, наверное, было всё равно – очередной… Кроме Марины Сергеевны. Та всегда успокаивала, ободряла, поддерживала словом и едва заметным жестом. И вот сейчас снова… Он собирается сдаться?..
– Извините, а можно Вас спросить? – голос женщины вернул его в действительность. – Не хочу показаться бестактной, но… откуда у Вас такое необычное имя – Мигель?
– Вообще-то, по документам я Михаил, – он помолчал. – В интернате записали так. Но я всегда помнил своё настоящее…
– Ох, простите… Значит, у Вас не было родных. Наверное, это тяжело…
– Ну, почему же не было… Я помню свою мать. Конечно, смутно… ведь я был совсем крохой.
Он и не заметил, как начал говорить, рассказывать, вспоминать. Он, который привык в одиночку работать, уединённо жить, перекидываясь с людьми односложными фразами. Как она сумела вынуть из него всё то, что лежало комком старой ветоши где-то на дне души?..
Пару веков назад…
Алваро стоял навытяжку перед хозяином мастерской, который восседал на крепком стуле с высоченной спинкой, уперев ладони в колени и насупив косматые брови так, что на лбу пролегла глубокая борозда. Паренёк не знал, куда деваться от этого взгляда, что метал в него молнии.
– Ты понимаешь, что это проступок?! Серьёзный проступок, Арайя! – Дон Гильермо наклонился всем корпусом вперёд и потрясал толстым крючковатым указательным пальцем.
Провинившийся перестал дышать. Как пить дать, выставит за дверь. И куда идти… Хозяин схватил со стола тетрадку и, плюнув смачно на пальцы, с остервенением принялся листать страницы. Дойдя, видимо, до нужного места, он просиял от радости лицом и тыльной стороной ладони постучал по бумаге так, что странички зашуршали и затрепетали.
– Вот – третьего дня ты, паршивец, не доставил вовремя заказ господину Кордеро. Благородному сеньору пришлось задержаться с отъездом по делам – не ехать же без сапог босым. Или ты считаешь, что он должен был вскочить в стремена в домашних эспадрильях?! Я тебя спрашиваю!
С каждым словом обувщик будто забивал гвоздь в подошву, вынося «приговор» своему нерадивому подмастерью.
– А тут у нас что? – он снова уткнулся в тетрадь. – Ах, да! Ты перепутал заказы и выдал не те коробки клиентам – двум уважаемым сеньорам. Может, ты хотел ославить меня на всю округу? Чтобы к дону Гильермо перестали обращаться, а его имущество пустили с молотка? Ты этого добивался, я спрашиваю?
Поникший головой подмастерье отчаянно замотал ею так, что его непослушные и без того волосы, растрепались по плечам. С другой стороны, в княжеском доме его воспитывали таким образом, чтобы всегда держать лицо, не пасовать перед трудностями и уж, тем более, ни перед кем не склонять головы, в одной только Святой церкви и у распятия. Потому он, насколько мог, расправил плечи и, подняв подбородок, который прирос было уже к груди, взглянул прямо на мастера.
Так и стоял теперь – не отводя глаз и практически не мигая. А, решил он, будь что будет. Старик удивился и даже поперхнулся на полуслове, крякнул с досады, но видно было, что он постепенно остывает.
– Дон Гильермо, прошу простить меня. Я очень уважаю Вас как мастера и человека и ни в коей мере не хотел бы стать причиной каких-либо… неурядиц, – парень прижал правую руку к сердцу. – Вы немало сделали для меня и были добры, потому любое Ваше решение приму с благодарностью.
– Сядь, Алваро, не стой столбом, – уже мягче отвечал обувщик. Он ожидал чего угодно – оправданий, нытья, мольбы о пощаде, но не такого поворота. Пожевал губами, помолчал и продолжил. – А сейчас изволь выслушать меня со всем вниманием, не перебивая.
Тут следует отметить, что дон Гильермо был в высшей степени незаурядным человеком. Таких называют художниками или творцами, и не так важно, в какой области. Но не из тех, кто полностью растворился в своём деле. Мастер имел острый глаз, многое подмечал и анализировал, в выводах опирался на детали и к своим решениям подходил со свойственной ему мудростью.
– Итак, Алваро Арайя, – начал он строгим голосом. – Мне кое-что известно, – повисла пауза, в которую юного ученика так и подмывало выскочить на воздух. – Тебя видели в компании бродячих артистов. И не единожды. Получается, вместо того, чтобы заниматься делом, ты… пялишься на танцовщиц да, развесив уши, слушаешь бренчание гитары?
– Дон Гильермо, всё не так…
– Я просил не перебивать! – повысил голос мастер. – Если бы ты вздумал дурачить меня, чтобы просто слоняться без дела, я бы молча выставил тебя за дверь. Но мне казалось, что ты желаешь освоить мастерство обувщика. Во всяком случае, ты всегда внимательно слушал мои наставления и производил впечатление исполнительного ученика. И тут вдруг выясняется, что ты прибился к театру. Уж не решил ли ты освоить гитару? – дон Гильермо даже привстал со стула, вращая глазами.
– Дело вовсе не в гитаре, сеньор, – не стал отпираться Алваро. – Хотя эту музыку можно слушать часами и поражаться умению музыканта. Меня же увлекло искусство танца. Знаете, – он оживился и присел рядом с наставником, доверительно глядя тому в глаза. – Когда танцоры исполняют движения, мне видится, что внутри них будто раскручивается пружина. И она высекает скрытый огонь, который таится в душе. Удары каблуком – как секретный язык, которым рассказывается история. Каждый раз новая. Там есть радость, боль или надежда. Я не знаю, как они это делают, но очень хочу узнать, – он замолчал, уставившись в стену, словно за ней и был ответ.
Вдруг Арайя вскочил и завертелся на месте. Потом так же неожиданно замер и начал отбивать ритм стопой правой ноги, обутой в обычный башмак. Он быстро-быстро переходил с пятки на носок и прошёлся таким манером до окна и обратно. Щёлкнул пальцами и стал держать ритм хлопками ладоней. А затем резко подпрыгнул и приземлился на носки, отставив правую ногу в сторону. Старый мастер хмыкнул и развёл руками. Видно было, что он впечатлён даже такой небольшой зарисовкой.
– Что ж, Алваро, может, и выйдет из тебя толк. Кто знает… Ведь главное – найти дело по душе. Если ты желаешь уйти, то воля твоя. Не стану же я подрезать крылья тому, кто собирается взлететь. Но я скажу так. Профессия артиста – это скитания, неустроенность и безденежье. Всё-таки лучше всего иметь про запас надежное ремесло, чтобы добыть средств на кусок хлеба себе, а в будущем – обеспечить и свою семью. Потому предлагаю вот что.
Подмастерье навострил уши, ведь минуту назад он думал, что обувщик попросту выгонит его на улицу.
– Оставайся моим учеником, тем более, ты не самый худший из них. В тебе есть всё, чтобы стать неплохим мастером – внимательность, усидчивость, выносливость, спокойный, сдержанный нрав. Я разрешу тебе отлучаться к артистам, учиться и у них, но только вечерами. Вскоре ты сможешь понять – мимолётное это увлечение или действительно к этому занятию лежит твоё сердце.
Алваро не мог поверить своему счастью – выходит, он не останется без крыши над головой, без возможности заработать на еду и при этом сможет ещё и постигать премудрости танца. Он кинулся к старому мастеру, чтобы заключить его в свои объятия.
– Погоди, – предварил его порыв обувщик. – Если ты ещё раз не выполнишь поручение или перепутаешь коробки с обувью, то я сразу укажу на выход.
– Дон Гильермо, я буду работать не покладая рук…
– А как же, – кивнул мастер. – Смотри не повреди на подмостках ноги, а то не сможешь бегать по клиентам, – он поднялся и пошёл наверх, в свою комнату, ворча себе под нос: «Только найдёшь стоящего ученика, а его тут же переманят танцоры… Если все начнут танцевать, некому станет работать…». Половицы ступеней поскрипывали под его весом, как будто вторили сетованиям старого обувщика.
Продолжение.