-О, вижу, красавчик, обласкан ты будешь фортуной... Большие деньги возле тебя вижу, удачу, роковую любовь и... - цыганка отпрянула от карт, широко раскрыв жгучие, как смоль, чёрные глаза. Тонкими пальцами с золотыми кольцами она изящно перебирала карты, то вынимая из колоды произвольно, что-то нашёптывая, то снова вставляя туда карту. Ей что-то не нравилось, между красиво изогнутых смоляных бровей очертилась строгая морщинка, показывающая борьбу её мыслей и предположений...
Тимофей Викентьевич с равнодушной улыбкой сидел напротив, больше любуясь красивой женщиной, нежели интересуясь собственной судьбой. В гадания и предсказания он не верил, считая, что только сам является кузнецом своего счастья. Цыганка задумчиво вращала одну карту в руках, не понимая, что происходит. Наконец она словно очнулась от наваждения, бросила карту на стол и ткнула в неё длинным ногтём указательного пальца с вызывающе алым маникюром:
-Смерть. Смерть ходит за тобой по пятам, счастливчик. Мне тебя жаль. Такая удача и такое преследование одновременно... Я не могу понять: мужчина, или женщина? Постоянно меняет своё обличье. Какие-то маски, образы... То ли это разные люди, объединённые одной целью, то ли один такой многоликий человек?... Кому ты так насолил? Кому перешёл дорогу?...
Цыганка с нескрываемым удивлением подняла на него глаза. Было видно, то она видела гораздо больше, чем говорила. Она пристально смотрела на Разумовского, желая разгадать какую-то его страшную тайну, тот же был непроницаем, только смешинка играла в углу глаз.
-Руку дашь? - протянула она узкую ладонь. Тимофей, не отрывая от неё взгляда, протянул свою.
-Ой, касатик... - зацокала она языком, удручённо кивая головой. - Что же ты не сказал, что ты незаконнорожденный? Знаешь ты чей сын? Ждёт тебя встреча со своей матерью. Едешь не к ней, а приедешь к ней. Она очень богата. Но стоит на твоём пути рок. Вот как хочешь, а стоит рок. Кто-то желает тебе смерти. Поэтому пронзит твоё сердце стрела - ты и не представляешь какая. Выбор у тебя будет - я тебе не завидую... - цыганка выпустила его руку и, выбившись из сил, откинулась назад, прислонившись спиною к стене.
Тимофей Викентьевич с удивлением вслед её стал рассматривать свою ладонь... А ведь и правда... Откуда она знает, что он беспризорник бывший, приёмный сын прачки и рабочего? И ведь всю жизнь у него замашки аристократические неведомо откуда, за что и получал и от папани- работяги заводского запойного, и маманя лишь руками разводила... Да он потому только с шантрапой воровской во дворе и связался снова, чтобы одеться прилично и книжки почитать хоть какие-то, так как всё его образование - школа жизни, которую сейчас проходит такой же молодой и никому не нужный Кешка. А какие ему снились сны... Какие ему снились сны! Будто граф он, конюшня у него, прислуга человек двадцать, и все к нему с почтением, и не надо уже барсетки и бумажники ни у кого цеплять... Само у него всё это есть, откуда-то взялось... А то вдруг правда, что цыганка про него узнала? Вдруг не брешет?
-Сколько я должен тебе? - полез он в карман, пожелав ей поверить и отблагодарить, чтобы не спугнуть удачу.
-Не надо. - отвела она почему-то ладонью его деньги, - Ты и не знаешь, какой рок тебя преследует. Не хочу я брать твоих денег, чтобы не быть причастной. Но... - цыганка вдруг быстро подумала, словно что-то вспомнила. - если удастся тебе поймать свою птицу счастья и обведёшь ты судьбу вокруг пальца - вспомни цыганку Лейлу, что в Рыкшанах, в Новом Балане живёт. Меня там все знают. Захочешь отблагодарить - отблагодари, - не сдержалась она.
Её попутчики переглянулись. Им уже скоро было выходить, чтобы на товарнике зайцами прокатиться до границы с Польшей, поэтому Разумовский подал сигнал Иннокентию, чтоб тот тащил чемоданы из багажного отсека к тамбуру, сам же направился туда, чтобы перекурить и обдумать ближайший план пересадки на другой поезд. Когда он шёл по коридору - на пути ему встретилась неуклюжая плотная женщина, с которой они еле разошлись, и Тимофей Викентьевич ещё подумал, что хоть парфюмом она облита с ног до головы - сигаретный душок никуда не делся и продолжает сбивать с ног. В тамбуре он снова встретился со старательным Кешкой, притащившим туда всего один чемодан.
-Савка, паскуда, два чемодана спёр. - оправдывался он.
-Пусть подавится, - равнодушно ответил Разумовский, выпуская кольцами сигаретный дым в стекло двери тамбура и смотря сквозь него куда-то вдаль, в непроглядную ночь, в которой мчались они навстречу судьбе.
-Разбогатеешь, Викентич... - мечтательно и уважительно выводил трели Кеша, глядя на попутчика, как на божество. - Прислугой возьмёшь? Я ведь верный, на меня можно положиться, ты же знаешь...
Но Викентичу было не до мечтаний. Он, отвернувшись, сплюнул, и, недовольно поморщась скрипу начавшего тормозить поезда, вдруг спохватился:
-Так, барсетка-то моя... Жди меня здесь, без меня не слезай, я сейчас. - и устремился назад.
В купе было темно. Поезд продолжал снижать темп, от пошатывания вагонов алюминиевая ложка бренчала о стенки стакана в подстаканнике на столике. Лейла, кажется, уже спала.
Разумовский стал шарить под подушкой, ища свою барсетку. Её не было. Он провёл рукой по простыне, нагнулся посмотреть на полу, но из-за темноты ничего не мог рассмотреть. Когда он всё же включил свет - он увидел Лейлу, сидящую в той же позе, как он её и оставил, с торчащей из груди рукояткой ножа. Из угла рта её стекала тонкая струйка крови...
