По данным проекта «Кавказ без матери», мужья могут отобрать детей у матери в любом возрасте, когда им будет удобно. Чуть реже отбирали детей до полугода (шесть из 92 детей, матерей которых опрашивал проект) и после пятнадцати (всего двое), чуть чаще — с двух до четырех лет (19 детей). Средний возраст разлучения — шесть лет.
С будущим мужем Индира познакомилась в 2013 году, ей было 28 лет. «Мы общались примерно месяц, а потом он меня украл. Мои родители сказали: „Привези девушку обратно“. Меня привезли. Родственники спросили, согласна ли я выйти за него замуж. Я сказала — нет, вышла из машины. Но после этого меня украли еще раз. И я согласилась.
«Мы знаем алгоритм, как это делается, — говорит создательница проекта «Кавказ без матери» Лидия Михальченко. После того, как похищенную возвращают, родственники наваливаются на нее: „Ты нашу семью не позорь“. Приходят старики или присылают женщину от ее рода, которая начинает убеждать и давить. Начинаются угрозы, насилие. Фактически у девушки нет никакого выбора. Бывает, что похищают и сразу насилуют, а потом говорят — и куда ты теперь? Я знаю историю 18-летней девочки, которую похищали три раза. И если сначала родные ее поддерживали, то на третий раз сказали: „Если б ты не хотела, тебя бы не похитили“. И такая риторика, такие аргументы нередко бытуют в случае похищений с целью брака».
В 2017 году Индира с мужем заключили официальный брак. В 2018 она забеременела после нескольких выкидышей. «28 января 2019 года в 11:30 меня оперировали, у меня родился мальчик, — рассказывает Индира. — Несколько месяцев мы провели в больнице — мальчик лежал в реанимации, потом нас перевели в патологию. Ни муж, ни его родные не проведывали меня, не приносили лекарства».
После родов ребенок был в тяжелом состоянии, находился на ИВЛ. В итоге ребенок получил инвалидность.
Через два месяца после возвращения из больницы Индира снова забеременела. Тогда уже узнала неприятные новости: «Ближе к празднику Ураза я хотела посадить розы. Муж издевался надо мной, говорил, что наш дом теперь не наш. Послал меня к деверю спрашивать разрешение. Говорил, что наш дом теперь принадлежит его брату. Оказалось, что, пока я была в больнице, все имущество переписали на деверя. После этого он не оставлял нас в покое. Отец и брат мужа стали унижать меня».
16 апреля 2020 года у Индиры родился младший сын. Она вернулась домой, но уже через неделю ее выгнали. Индира с детьми ушла жить к соседям.
«Возвращалась она потому, что боялась, что у нее отберут детей. Да, выгоняли с детьми, но было понятно, что их отберут, как только они немного подрастут. А пока они маленькие, за ними нужен присмотр и им нужен постоянный уход, — объясняет Михальченко. — Страх потерять детей — это главная причина, по которой большинство женщин терпят побои и унижения и не уходят. Еще один аргумент: быть разведенной женщиной в Ингушетии и Чечне — это не мед и не сахар. Это более низкий социальный статус. Есть высокий риск, что братья и другие родственники будут проявлять агрессию „для профилактики“ — чтобы не гуляла и не опозорила семью“.
Индира поселилась в общежитии в Назрани, прожила там почти год. Очередная попытка вернуться завершилась так же, как и предыдущие.
«16 апреля 2022 года ночью муж пришел и сказал мне уходить, ударил табуреткой по ноге, — вспоминает Индира. — Я зашла в спальню, разбудила детей: „Вставайте, мальчики, нам надо уезжать отсюда“. Вышла на улицу, шел дождь. Позвонила тете — она приехала забрала нас. Неделю мы пробыли у нее, проболели гриппом. Потом я стала искать жилье, сложно было. У родственников или друзей оставалась, иногда даже на улице ночевала. К своей семье я пойти не могла — я знала, они скажут: отдай чужих детей (в чеченских и ингушских семьях принято считать, что дети „принадлежат“ роду мужа. — Прим. ред.) и тогда оставайся. Я так не хочу. Это мои дети. Я их растила, обувала, одевала, кормила, ласкала».
«Меня не удивляет то, что женщина не обращалась за помощью к своей семье, — говорит Михальченко. — Я знаю пример, когда у интеллигентной женщины, врача, забрали детей, когда им исполнилось три и пять лет. Когда она обратилась за помощью к своему отцу, он сказал: „Насчет чужих детей мне не звони“. Это происходит сплошь и рядом». По всей видимости, родственники мужа не боялись, что Индира сбежит куда-то с «их» детьми после того, как они ее выгнали.
«Думаю, она была под контролем, — комментирует Михальченко. — Все рычаги, которые есть в ингушском обществе для контроля над женщиной, были задействованы. Они знали, что она далеко не уедет. Денег у нее не было, русский язык она не очень хорошо знает. Хотя есть случаи, женщины сбегают. Недавно наш проект вывез женщину с тремя детьми, они сейчас за границей, в шелтере».
Индира нашла жилье, устроилась на работу — работала в прачечной перинатального центра, дворником, в ЖКХ. Детей устроила в частный детский садик.
«В пятницу, 19 августа 2022 года, я отправила детей в садик и поехала на работу — белить эмульсией стены на заводе, — рассказывает Индира про самый черный день в ее жизни. — Когда я была в дороге, мне позвонила заведующая садиком и сказала, что зашли люди и украли моих детей. Я ей стала кричать: „Без вашего ведома туда бы не зашли!“ — и сразу поехала в сад. Всю дорогу плакала. Приехала, требовала отдать своих детей, стыдила воспитателей. Потом с полицией поехала в дом деверя. Но там надо мной только посмеялись. Я искала детей, брала такси, ездила по городу, расспрашивала людей, очень хотела своих детей увидеть, но так и не нашла их“.
Индира обратилась в полицию, прокуратуру, к уполномоченной по правам ребенка в Ингушетии. Она сняла показания после избиений и собрала все возможные доказательства. Однако, полиция не принимала ее заявлений.
С марта Индира ведет блог в Инстаграме*, где рассказывает о своей борьбе. У аккаунта более пяти с половиной тысяч подписчиков. Женщина рассказывает, что ее семья не только не поддерживает ее, но и чинит препятствия ее активной деятельности. Детей Индира не видела уже больше полугода.
* — В материале упомянуты организации Meta Platforms Inc., деятельность которой признана экстремистской и запрещена в РФ.