— Санитарка… утку… — донеслось из-за ширмы, прервав мои мыслительные упражнения по восстановлению памяти.
Я прислушался, но, кроме храпа, больше ничего не услышал. Впрочем, вру: прислушиваясь к себе, я понял, что и мне «утка» тоже бы не помешала.
— Санитарка!!! — заголосил страждущий за ширмой таким диким голосом, что на мгновение «зависли» даже храпуны. На этот раз в ответ послышалось ворчание и шаркающие шаги.
— Ой, да и чего ты орешь за эту утку, как оглашенный… всех побудишь ведь вокруг… — (Послышался стук эмалированной посуды об пол). — Ну, давай, болезный, держись уже, подсоблю…
Послышалась непродолжительная возня, которая сопровождалась скрипом панцирной сетки, сменилась пыхтением и кряхтением, а закончилась новой порцией возни. Потом санитарка зашаркала к выходу, а я задумался, не покричать ли тоже по тому же поводу (имеется в виду утка). Однако, пока моя стеснительность боролась с позывами организма, шарканье возобновилось и — о чудо — направилось в мою сторону. А через непродолжительное время в полутемном проеме между углом и ширмой появилось лицо, обрамленное седыми лохмами, выбивавшимися из-под некогда белой косынки.
— Оклемался, болезный, что ли? — заговорило лицо.
— Да вот… как будто… не знаю… — пробулькал я в ответ.
— Эге, видать, получше стало… — (Из-за ширмы вслед за лицом, выдвинулась широкая тетка в нечистом белом балахоне). — Дай-тко я тебе лоб потрогаю…
Рука у тетки была горячей, а мой лоб был покрыт испариной.
— Ну, хорошо, — удовлетворенно проворчала санитарка. — Жар прошел. Доктор Михал Степаныч сказал, что сегодня полегчать должно.
— А где я и как попал сюда? — обрел я, наконец, дар речи.
— Что значит где? — удивилась санитарка. — Ты, милейший, таки в больнице. Доставил тебя не кто-нибудь, а сам Эдуард наш Петрович, товарищ Берзин. Нашел он тебя на улице, сильно промерз-таки ты. Эдуард-то Петрович сказал, чтобы тебя положили отдельно ото всех и, как очнешься, чтобы дали ему знать.
«Эдуард Петрович»? «Берзин»? Какой такой «ТОВАРИЩ Берзин» в первой четверти двадцать первого века, пусть и в Магадане?..
Санитарка, тяжело присев на заскрипевшую кровать, возобновила поток информации:
— А Михал Степаныч говорит, что ты — важная птица. Как бредил в жару, так все говорил ты словами непонятными. Вроде, иной раз — на нашем, а иной раз — какие-то слова заумные. Ты, мил-человек, анжинер, что ли? С Москвы?
— Инженер… — только и смог я выдавить из себя в ответ. — А что, мать, какое сегодня число?
— Да вот уже часа два как 28-е…
— А месяц, год?
— Так, ноябрь 1937 года, как и было все… — удивилась санитарка. — Ты ж всего девять дней без памяти пролежал!
Голова моя готова была взорваться от панического крика: «Это сон, сон, СО-О-ОН!!!». Шокировать тетку я не стал и потихоньку прикусил кончик языка. Стало больно, но ни убогая больница, ни тетка никуда не исчезли. Санитарка, поднимаясь и уходя, добавила:
— Утку-то тоже хочешь?
— Хочу.
Часть первая. Хозяин Колымы. Подглавка 4
Высказать свое "фи" или "вау" вы можете на главной странице книги, там же есть ссылка на полную версию книги.