Работал я тогда, в 1988 году, тихо-мирно в районной прокуратуре в городке Кстово, что под городом Горький, который Нижний Новгород нынче, негодяев в районном суде в зоны упрятывал.
Однажды понаехала комиссия из Москвы, из Генеральной прокуратуры СССР. Чего они проверяли – не знаю, но у всех сотрудников брали интервью. Взяли и у меня.
Прошло какое-то время, и меня вызвал мой шеф:
- Вадим, звонил мне областной, а ему звонили из Москвы. Хотят, чтобы ты выступил на Коллегии в Генеральной прокуратуре.
- Опа, вот это сюрприз! А что я им скажу?
- А – говори всё, что хочешь. Говорить-то ты мастак.
Стал готовиться. Набросал тезисы, посоветовался с шефом, повыступал перед зеркалом.
И вот июньским утром с официальным визитом прибываю поездом в столицу нашей Родины город-герой город Москву и – прямиком в гостиницу «Россия» на заселение, которая в 2010 году была снесена как убыточная, а когда-то была внесена в Книгу рекордов Гиннесса как крупнейший в мире гостиничный комплекс. Теперь на её месте находится парк «Зарядье», который облюбовала московская молодёжь для мимолётных совокуплений. Одной из изюминок гостиницы «Россия» был тот факт, что как только постоялец заходил к себе в номер, звонил телефон, и томный женский голос произносил:
- Мужчина, отдохнуть не желаете?
Поселили меня с видом на Кремль в одном номере с прокурором Мурманской области. Достойнейший оказался джентльмен. Имени его за давностью лет уже не помню.
Коллегия состоится завтра, а сегодня вечером мы с ним сидим в гостиничном ресторане, попиваем водочку и общаемся «за жизнь».
И вот утром в означенное время мы с мурманским прокурором на Петровке 14.
Огромный актовый зал, богато отделанный лепниной и драпировками. Полон прокурорами со всей страны великой. В президиуме – сплошные главы министерств и ведомств. Генеральный прокурор, главари министерств обороны, МВД, тут же КГБ, кто-то из ЦК КПСС и всякие такие. Толстые, брылястые, со строгими лицами, почти все в форме. От золотых звёзд на погонах рябит в глазах.
За спинами членов президиума на кумаче от пола в потолок - трёхметровый фанерный профиль Ленина, равнодушно отвернувшегося от прокурорских и смотрящего в окно. Под Лениным подпись золотом: «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить!» и листья лаврушки.
Генеральный прокурор СССР сделал доклад, рассказал о достижениях. Выступили члены президиума, начались выступления из зала.
Слушал вполуха штампованные фразы выступающих, думал о своём. И тут Генеральный прокурор произнёс:
- Слово предоставляется прокурору такому-то, подготовиться прокурору Мраморнову.
Я встрепенулся. И тут мой мурманский сокамерник шепотом говорит:
- Ты чего сюда припёрся в одной рубашке, да ещё с короткими рукавами? Ладно хоть при галстуке. Где пиджак?
- Нету, - тихо шепчу в ответ.
- Надень мой!
Только успел влезть в пиджак, любезно предоставленный мурманским прокурором, как Генеральный предоставил слово мне.
Взобрался на трибуну, и я, лейтенантишка районной Богом забытой прокуратуры, стал говорить всем этим важным суровым дядькам о трудностях прокурорской работы под неусыпным руководством партии КПСС. Зал насторожился.
Когда произнёс: "В моде нынче не твёрдый, но гибкий прокурор" ... тут же был зааплодирован в том смысле, что продолжить говорить мне не дали. Практически освистан. Вернулся на место, пожав плечами. Уселся, посмотрел в недовольный президиум. Ленин на меня покосился и прошипел: «Уууу, либеральная сволочь!».
А – нет. Показалось. Это мурманский прокурор прошептал:
- Вадим, в Советском Союзе диссиденты бывают трёх видов: досидент, сидент и отсидент. Вот ты – досидент. Переходи ко мне на работу!
Я отказался. Почему уже не помню. Давно это было.
После Коллегии ко мне подошёл человек, представился главным редактором журнала Генеральной прокуратуры «Социалистическая законность» и предложил публиковать у него мои материалы, на что я с радостью согласился и несколько лет публиковал свои нетленки в журнале Генеральной прокуратуры СССР.
Меня до сих пор греет мысль, что те люди, которые освистали меня, потом читали мои материалы.
До развала Союза нерушимого республик свободных оставалось три года … и вот что странно: меня не репрессировали за смелость суждений, наоборот, призвали работать в областную прокуратуру.