Этюд № 48 (из 89)
Сергей
Сергей Горбатов бредил с открытыми глазами. Он лежал один в больничной палате с привязанными к кровати руками, к которым тянулись несколько трубок от капельниц, укрытый по пояс белой простыней. На голубой подушке из стороны в сторону металась его голова, как бы разделённая надвое: нижняя половина лица, белая, не загоревшая под бородой и усами, резко контрастировала с верхней, по-африкански чёрной от беспощадного августовского солнца южных степей. Исхудавшее тело без военной амуниции выглядело совсем мальчишеским. Не отличавшийся солидными габаритами капитан в форме и при погонах выглядел намного внушительней.
Почти осмысленный взгляд больного без конца перескакивал то на одного, то на другого посетителя, а чёткий, уверенный голос давал указания:
– Руслан…. Тебе и Сейтасанову – халаты и тюбетейки…. Слава – страхуешь…. Идёте в село, незаметно выгребаете «духа», и – сюда…. Помните: никакой войны…. На вас вся надежда… Вы мне нужны живыми…. Я вас … жду... очень!
Из-за шкафа с медикаментами в углу палаты сорвался жуткий вой волка на луну. Все присутствовавшие испуганно обернулись в сторону шкафа. За ним на стуле сидел и теперь уже скулил, дёргая себя за уши, словно пытаясь их оторвать, Руслан Исмаилов, дежуривший возле командира.
– Солдат, ты что? – сердито спросил Маковей, недовольный тем, что консилиум прервали.
Исмаилов встал и, с трудом сдерживая всхлипы, сказал врастяжку:
– Он… нам этого… не говори-и-ил… никогда-а… – его глаза заполнились влагой, и, чтобы не вытряхнуть её на щёки, он приподнял голову и, шатаясь, вдоль стенки побрёл к выходу.
Когда за бойцом закрылась дверь, Маковей снова повернулся к Татьяне Александровне:
– Так почему же нельзя ногу отрезать?
– Владимир Михайлович, ампутировать можно, это нетрудно, наш дедушка-хирург легко справился бы. Быть может, пару дней назад это и помогло бы…. Но теперь уже не имеет никакого смысла: вот, посмотрите! – Татьяна Александровна подняла нижний край простыни, которой был укрыт капитан, и показала рукой на ноги.
Обе ноги были распухшими, толстыми, как у борца-тяжеловеса, и выглядели абсолютно чужими на тщедушном теле капитана. Правая, больная нога, распухла чуть больше и до колена была почти черной; левая внизу была багрово-красной, а от колена до паха – неестественно розовой.
– Чёрт! – вырвалось у Маковея.
Маслов и Кидман отвернулись к окну.
– И что, это всё из-за такой маленькой… потёртости? Её сейчас даже и не видно! – Владимир Михайлович наклонился к правой ноге Горбатова.
– Это всё из-за ослабленного иммунитета. Виктор Михайлович мне рассказал, что Сергей Анатольевич с самого начала постоянно подкашливал, а по вечерам пил аспирин. Я подозреваю, что у него развивалась вялотекущая пневмония. Как он вообще проделал такой путь – уму непостижимо!
– Что же можно сделать? Лекарства, уход… что?
– Вы же видите, что инфекция поразила уже всю кровеносную систему и даже ткани… Из необходимых лекарств у нас – только пенициллин, а он уже неэффективен. Здесь нужны очень мощные синтетические антибиотики, а их нет….
– Ну, так синтезируйте их! Иосиф Борисович, вы же – доктор химических наук, академик!
Кидман грустно покачал седой головой, достал из кармана сложенный вчетверо листок бумаги и развернул его перед губернатором:
– Вот, Владимиг Михайлович, взгляните! Пговизог вспомнила все составляющие пгепагат ингйедиенты и даже записала некотогые фогмулы. Но, чтобы получить эти вещества, а затем их синтезиговать, нужна лабогатогия и специальное обогудование. А чтобы их создать, нужны месяцы, и это пги том, что будет остановлено всё остальное пгоизводство! А у нас нет и нескольких дней.
– И что? Ничего нельзя сделать? И… никакого чуда?
– Не в этом случае, Владимир Михайлович! – Татьяна Александровна развела руками и отвернулась к окну.
Медсестра, стоявшая с журналом у двери, закрыла рот ладошкой и кинулась за дверь.
В палате повисла неровная тишина, нарушаемая прерывистым дыханием успокоившегося Сергея.
– Так что же вы ему колете? – спросил Маковей, потрогав трубки, идущие от капельниц.
– Ну, пенициллин, витамины, обезболивающие…. Делаем переливание…. Поддерживаем сердце….
Маковей помолчал, внимательно посмотрел в глаза Татьяне Александровне, затем медленно произнёс:
– Отмените всё, кроме обезболивающих! Их не жалейте, – и пошёл к выходу.
-----------------------------------------------------
Побег прошёл более, чем удачно. Беглецам даже не понадобилось скрываться от караульных, которых не было у гати, когда они подошли к выходу из болота. Ориентируясь по самодельному компасу, Гуменюк повёл своих товарищей на север, туда, где, по его мнению, должна была быть Москва. Шли медленно, без дорог, подолгу обходя встречающиеся болота. На ночлегах наскоро рубили лёгкие шалашики, так как сентябрьские ночи были зябкими, стелили в них прихваченную тёплую одежду, ужинали и спали до тех пор, пока у кого-либо их них не срабатывал «будильник». Палатку брать с собой не стали, чтобы не дезавуировать раньше времени своё отсутствие. Набрали копчёного мяса, хлеба, сахара, чаю, сколько смогли унести, взяли пару топоров, ножи, кое-какую бытовую мелочёвку и ушли по утреннему холодку, наказав оставшимся, как себя вести, чтобы учётчик с милиционером не хватились их с первого раза.
– А когда придут во второй раз, тогда сразу же нас и заложите! – инструктировал Гуменюк старшего из парней, Пашку Селедцова. – Скажете, дескать, вчера ночью пропали, вот, мол, и след от палатки – тогда вас не тронут и пытать не будут.
Заканчивалась неделя лесных скитаний, но ещё ни разу им не попалась ни деревня, ни хоть бы какая-либо лесная заимка; не встречались даже более или менее хоженые тропы. Гуменюк, как бывший десантник и наиболее опытный путешественник, предполагал, что прошли уже около двухсот километров – пора бы уж и наткнуться на что-нибудь. Буквально через час после того, как он это сказал, в редеющем лесу, с той стороны, откуда они только что пришли, раздался свист.
Борзыкин и Ремизов вплотную прижались к Гуменюку спинами и растерянно завертели головами в разные стороны.
– Слышь-ка, Борисыч, это чо? – испуганно спросил Ремизов.
– Не ссы, Везунчик, с тобой ничего не может случиться! Щас узнаем!
Через несколько минут за деревьями замелькали люди, обступая троицу со всех сторон. Всего Гуменюк насчитал шесть человек: это были бородатые мужики в светло-серых зипунах, в рубахах и каких-то непотребных балахонах, непонятно как на них державшихся. У всех в руках что-то было: у кого – обломок косы, привязанный на конец палки, у кого – топор на длинной ручке, у двоих – просто отёсанные дубины с выступающими шишаками на конце. Только у одного из них Гуменюк заметил длиннющий и, по всему видно, тяжеленный самопал. Он-то и вышел первым на поляну, наставив на друзей свою «пушку» необъятного калибра.
– А ну-кась, ответствуй, нечистая сила – хто такие, куда тяпаете? – загремел бородач, пытаясь придать своему голосу грозные нотки. У него получилось так, будто он в детском саду играл Серого Волка перед Красной Шапочкой.
Гуменюк смеяться не стал, а решил подыграть нападавшим и изобразил на своём лице испуг:
– Люди добрые, не губите души наши православные! Беглые мы, от барина бежим, ищем, пристать бы к кому… – запричитал он.
Постепенно и остальные тати вышли из-за деревьев и обступили беглецов со всех сторон, оградив себя своими орудиями.
– Слышь-ка, Медведь! – подал голос один из мужиков, вооружённый обломком косы на палке. – Глянь – торбы у них полны… И порты хороши каки… И лапти…
Мужик с самопалом, которого назвали Медведем, подошёл вплотную к Гуменюку, уткнул ему дуло в грудь и оглядел с ног до головы.
– Сам вижу – никаки оне не беглые, ишь, румяны каки да безбороды! Как день Божий, понятно – царёвы прислужники! А ну, ответствуй, сатана, пошто в лесах наших рыскаете?
Дело приняло крайне нежелательный оборот. Гуменюку стало понятно, что за своих здесь их никак не примут, и любые оправдания абсолютно ничего не дадут. В своё время он совсем не подумал о том, что, прежде, чем пускаться в такое путешествие, нужно было позаботиться хотя бы об элементарной маскировке – отрастить бороды, запастись мешковиной… Теперь решение принимать надо очень быстро.
Не дождавшись ответа, бородач с ружьём сделал шаг назад и скомандовал:
– А ну, бросай торбы, скидывай одёжу!
Борзыкин и Ремизов без разговоров стали стаскивать заплечные мешки. Гуменюк, сделав вид, что никак не может избавиться от лямки, высоко поднял локоть и громко прошептал из подмышки:
– Ребята! Нам терять нечего – они нас всё равно кончат!.. Работаем по моей команде… Главное – держите мне спину!
Разбойники, увидев, что их приказы беспрекословно выполняются, чуть расслабились и опустили свои дреколья, ожидая, пока пришельцы разденутся. Улучив момент, Гуменюк сделал шаг вперёд в сторону Медведя, одной рукой схватил и дёрнул на себя его «пушку», а ребром ладони другой нанёс встречный удар по горлу, сразу же разломав кадык. Стоявший рядом мужик оцепенел от неожиданности и выпустил из рук свою дубину. Когда он кинулся её поднимать, Гуменюк, сложив в замок ладони, изо всех сил опустил их на затылок неудачника. В затылке громко хрустнуло, и Гуменюку показалось, что шея разбойника стала заметно длиннее. Обернувшись, он увидел, как мужик, который разговаривал с Медведем, пытается вытащить свою палку с насаженной на неё косой из груди Феди Борзыкина. Острый конец косы торчал из Фединой спины между лопаток, а Федя с раскрытым ртом и выпученными глазами держался за палку и зачем-то пытался вырвать её из рук своего убийцы. Выхватив из брючного кармана нож, бывший десантник в два прыжка оказался позади копьеносца, схватил его за подбородок, приподнял и шаркнул остро заточенным лезвием по волосатой шее. Кровь из горла разбойника горячей густой струей залила Федины глаза и неприятно обожгла левую руку. Гуменюк оттолкнул от себя так и не разлучившуюся парочку и бросился на помощь Ремизову, которого пытались достать рогатиной и дубиной ещё два бородача. Уже замахнувшись, чтобы воткнуть нож в спину одному из них, он поймал себя на мысли, что не держит в поле зрения ещё одного, шестого разбойника. Страшный удар по голове, обрушившийся сзади, прервал его размышления.
Очнулся Александр Борисович Гуменюк оттого, что кто-то очень близко, совсем рядом колотил огромной кувалдой по церковному колоколу. Этот ужасный звон очень мешал открыть глаза, а их надо было открыть во что бы то ни стало, чтобы посмотреть на этого звонаря и попросить его стучать тише. Внезапно звон переменил свою тональность и переместился снаружи внутрь головы и стал глухим и ритмичным, как будто той же кувалдой теперь стучали по туго набитой ватой солдатской подушке.
«Это сердце! – догадался бывший десантник и бывший зек Александр Гуменюк. – Но почему так больно? Обычно оно стучит не так больно… А сейчас больно… Очень, очень больно… Надо попросить, чтоб не больно… Надо… что надо? Надо не забыть еще три зарубки на приклад нанести… Сколько это всего будет?.. тридцать две… нет – двадцать три… Ну как же мне больно…».
Наконец боль немного утихла, и Александр смог приоткрыть глаза. Он лежал на боку рядом с чьим-то голым телом, уткнувшись носом в его плечо. Через всё плечо тянулся застарелый шрам. Такой шрам был у Володьки Ремизова, Везунчика – он говорил, что ему ключицу после аварии по кусочкам собирали. А что он здесь делает? Ах, да! Разбойники! Мы же в Москву шли!
Сквозь головную боль и звон в ушах Александр услышал, что где-то рядом разговаривают. Он сдержал стон и попытался прислушаться.
– Ну, будя! Што надо – забирай, а што не надо – вон, в болото! Пошли, позднеется уж! – между собой разговаривали оставшиеся в живых разбойники.
– Это ж надо! – сокрушался один. – Он ему всю глотку в шею втиснул! И не пикнул, сердешный!
– Ништо! – успокаивал другой. – Зато теперя евоная Матрёна твоя будет! А сбрезговашь – мне сгодится!
– Будя вам, охальники! – оборвал их третий. – Похоронить надоть, а то смеркнется скоро!
– Не-е! – возразил первый. – Хоронить с завтрева будем. Возьмём заступы, тады и похороним. А пока ветками закидаем, штоб зверьё не потрепало…
– А с энтими как?…
– А чо с энтими?.. Вишь – нехристи, даже крестов на них нету, чо с ними возиться?
– Давай остатнюю одёжу скинем с их, она им без надобностев…
– Да ну их! Одёжа кака-то сатанинска, душегуб наш ишшо пристанет – откедова, мол…
– А с энтим чаво?
– А чо там?
– Дык, хто ж тут разберёт… Жратва тут, понятно. Песок тут солодкий… это – детишкам. Соли маленько… Листы каки-то жжёны… А тут… Ножи, хлебалы… Стекляшки каки-то…
Мужики рассортировали и разложили по мешкам трофеи, одежду своих покойников, сапоги, снятые с пришельцев, собрали в кучу и выбросили в небольшое болотце то, что посчитали ненужным – аудиоплейер с двумя кассетами и запасными батарейками, несколько авторучек, зажигалок, электрический фонарик и прочую мелочь, с помощью которой беглецы хотели удивлять аборигенов. Затем забросали ветками своих товарищей, наскоро прочитали какую-то молитву, подобрали бесхозное оружие и ушли.
Гуменюк подождал, пока шаги и голоса разбойников стихнут, и поднялся на ноги. На нём остались только брюки от старого камуфлированного солдатского «хэбэ» и собственная вельветовая рубашка. В нескольких шагах лежал труп Феди Борзыкина – босой, без штанов, но в камуфлированной куртке, залитой кровью и разорванной на груди и спине. На Везунчике оставались только трусы и дырявые носки. Из его живота, который он прикрывал руками, растеклась огромная кровавая лужа. Гуменюк вздохнул, подошел к Феде и стал снимать с него куртку, еще влажную и липкую.
– Извини, брат, тебе это, действительно, больше не понадобится!
Когда он снимал носки с Везунчика, тот вдруг застонал и закашлялся.
– Володь, ты что, живой? – Александр встал и наклонился над раненым.
Ремизов открыл глаза.
– Борисыч… это ты… Что это со мной? – С его губ, вместе с чуть слышными словами, срывались пузырьки красной пены.
– Что с тобой, что с тобой… Вот, не повезло тебе, видишь… Ты как, говорить можешь?
– Пить… хочу… очень…
– Нельзя, тебе, брат!
– А разве… теперь… не один хрен?.. Дай попить…
– Не-е, Вовчик, не один! Так ты спокойно помрёшь, а попьёшь – будешь помирать в страшных муках…
– Я… помру?..
– Врать не буду, Вовчик, чего уж… Тут и доктор навряд ли помог бы!
– А ты?..
– А что я? Двинули по черепу, да, видать крепок оказался, не раскололся. Сейчас вот отойду отсюда на версту, посплю до утра и дальше пойду. Может, теперь я везунчиком стану…
– Борисыч…
– Что, брат?
– Не оставляй меня…
– Не могу, Вовчик! Тебя я не дотащу, а идти надо, пока светло, а то завтра эти тати вернутся, а меня нету. Ну, как вдогонку кинутся? Мне с моим сотрясением далеко не уйти, так что…
– Борисыч!..
– Ну?
– Не оставляй меня, а то… везунчиком не станешь!..
Гуменюк грустно посмотрел на умирающего. Когда тот, обессилев, закрыл глаза, он поднял руку, нащупал у него на шее сонную артерию и легонько надавил на нее большим пальцем.
– Хорошо, Вовчик, как скажешь…
---------------------------------------------------
- Соотечественники! Если у вас хватило терпения дойти до этих строк, значит, вас чем-то заинтересовал мой опус. Это бодрит. Но если вы порекомендуете своим знакомым подписаться на мой канал, а они, вдруг, возьмут – да и подпишутся, то у меня появится стимул и далее складывать буквы в слова, слова – в предложения, и уже с их помощью материализовать свои мысли в средство для вашего времяпровождения. Подписывайтесь – и тогда узнаете, с чего всё началось! Подписался сам - подпиши товарища: ему без разницы, а мне приятно!