Отрывок из второй главы романа "Фёдор Басманов" "Гордому кошка на грудь не вскочит"
Целиком вторую главу, все предыдущие и последующие можно прочитать на сайте Литрес
Все кого я знаю лично, мои постоянные читатели, единомышленники, дорогие переславцы (конечно же), а также авторы "Избы - читальни", если Вам интересно, обращайтесь лично - пришлю самый обычный вордовский файл для чтения. Для вас ничего не жалко.
...
Фёдор приподнялся, огляделся, попытался понять, сколько времени спал. Похрапывал Вяземский, ворочаясь под несколькими шкурами и дохами. Подле – Озерок, замёрз настолько, что пытался прижаться к барину. Фёдор отпихнул его раздражённо, проверил саблю – на месте ли? Пальцы нащупали ножны, пусть и ледяные, а на душе – потеплело. Воину, пусть и молодому, так спокойнее.
Створки шатра распахнулись, похожие на крылья. Впустив облако снежного морозного воздуха, тихо вошёл Басманов.
- В путь? – подскочил Фёдор. Ухватил шапку, хотел дотянуться до Афанасия, но отец остановил, выразительно приложив палец к губам.
Старательно посбивав оставшийся на шубе снег, он устроился рядом с сыном и шёпотом спросил:
- Сказывай, давай, что там князь Курбский болтал.
- Когда? – спросонок не понял Фёдор.
- Давеча ты бахвалился своим острым слухом – напомнил воевода - С кем князь говорил?
- С князем Владимиром Андреевичем. Кто ещё его длинные и одинаковые речи слушать станет? Либо глупым надо быть, либо блаженным, либо терпеливым.
- Без разумения своего давай – перебил отец – По делу. Был ли кто ещё?
- Щенятев. Вечно за ним пузо своё таскает…
- Фёдор!
- Горбатый ещё был – добавил сын, нарочито равнодушно – И этот…
Фёдор презрительно скривился.
- Ёрохвост злохудожный...
- Кто?!
- А, что смотрит на всех нос, задрав, точно он помазанник божий, а остальные – племя дудино.
- Князь Оболенский что ли? – догадавшись, усмехнулся Басманов.
- Ну!
Воевода покачал головой. Князь Димитрий из рода Оболенских – чуть постарше Фёдора. Все что имел – от отца да дядьки унаследовал, но так вознёсся, будто в битвах и боях заслужил. С Фёдором они ещё по малолетству как два петуха друг друга клевать и трепать начали, стоило столкнуться где-нибудь на кремлёвском или слободском дворе. Фёдор тогда не от взрослого ума, подхватив чужую хулу и сплетню, повторил намолвку слово в слово, о том, что дядька Димитрия, своими подвигами и наградой за эти подвиги обязан ласкучей матушке государя – Елене Глинской. Повторил, не смущаясь, да ещё и в тех выражениях, которые не каждый взрослый сознательно молвит. И всё про дела давние, что в покоях царских может происходили, а может и нет.
Только и успел Басманов на сына цыкнуть. Федька тогда соображал мало, Дмитрию пару лет до новиков оставалось. Всяко старше, умнее быть должен. А нет! Обиду не шуточную затаил. Больше всего Басманов опасался, что и сейчас в один полк разряд получат. Перья полетят. Но Господь уберёг.
- А про Литву что говорили?
- Князь всегда про Литву – прошептал Фёдор, подвинувшись к отцу поближе – Собака литовская! Что за гнусный человек такой? Глянешь, вроде, с виду – свой. А как рот откроет, не пойми чей. Взять его и отослать в ту самую Литву, на бочку зельную посадив. Чего царь-батюшка терпит?!
- Фёдор, я сказал, своё разумение при себе пока оставь. Время придёт – выскажешь. Хотя чувствую, твоё разумение нас в могилу когда-нибудь положит, рядышком, ежели не поумнеешь. Сейчас коротко давай – самую суть!
- Суть и говорю! – с обидой воскликнул Фёдор – Хочешь, крест поцелую?
Басманов зажал ему рот, настороженно прислушался к ночной тишине и слабым голосам неподалеку от шатра. Кто бродит? Кому не спится? Ратники ли согреться пытаются али кто с недобрыми помыслами?
- Не ори, как божевольный! Хорошо если Афанасия разбудишь, а ежели кого…с пузом?
Басманов усмехнулся. Спохватился, правда, едва заметил на тонких Федькиных губах победную ухмылку. Моя, мол, взяла. Сперва одёргиваешь, а сам! Потаённая радость сына тоже исчезла. Но не растворилась, а спряталась внутри, как у малого бесёнка.
Фёдор с привычной ловкостью вынырнул из-под тяжёлой отцовской руки и горячо зашептал Басманову на ухо:
- Батюшка, вот ты меня непочтительностью и дерзостью попрекаешь, а когда я на хорошего человека потварь какую возводил?! И не я митрополита Макария словами непристойными и не подобающими крыл. А князь Курбский. И обсуждал он с Щенятевым и Димитрием, что не супротив басурман поход задуман, о чём Макарий распинался. И не супротив ереси лютеранской. Что не за мир христианский, за веру мы идём, то для холопов тёмных сказка царская. На самом деле, хуже басурманина государь наш задумал! Что людей лучших извести хочет, землями поживиться, а земли завоеванные, голытьбе худородной отдать! За море это, всех костьми положит, собакам на съедение бросит.
Алексей Данилович выразительно схватился за голову.
- Точно хмельной князь был?!
- Хмельной – не больной! А от князя, трезвого, я это ещё в Луках слыхал – продолжал нашёптывать Фёдор.
- А о победе что говорил? Я так и не понял.
- В победе не сомневался, а вот в чьей победе…
- Шутишь? Нешто так обнаглел, что при чужих ушах о литовской победе говорил?
- А что я ему? Смотрят они на нас как на место пустое. Думаешь, не знаю? – вскинулся Фёдор.
Алексей вздрогнул. Вот те раз. Не ожидал, не замечал в сыне горечь эту. Вечно в серо-голубоватых озёрных глазах жизнь плескалась, отражались колхани, бабы да шелка – всё то лучшее, чем воевода старался оттеснить его подальше от неприглядной стороны их существования, презрительных взглядов, которые прятались лишь, когда сам государь отмечал Басманова за верную службу. А, оказывается, видит всё сын, замечает.
- Я случайно мимо шёл – добавил Фёдор.
- Знаю я, как ты мимо дверей случайно ходишь! Около курбских дверей ты как оказался?
- Не было там дверей. Это я для красного словца. На смотре дело происходило, пока не вышли.
- Дурачком не прикидывайся. Чего ты возле Курбского слонялся?
- Какая разница, зачем я слонялся? – заупрямился Фёдор – Не слонялся бы – не знал, что в Старице людей из Литвы ждут!
Басманов нервно дёрнулся, схватил сына за плечо.
- Ну же?! Когда? Зачем?!
- Не знаю больше ничего – отстранился Фёдор, вздыхая огорченно, как только дети вздыхать, умеют – Не слышал более! – и тут же сам в отца вцепился, в рукав влажной шубы, зашептал:
- Батюшка, он же брешет? Давеча так складно Макарий говорил на молебне! Я заслушался, позабыл про всё!
Алексей Данилович усмехнулся. Фёдор и на молебне заслушался? Силен Макарий – человек божий! Сын – то с малолетства и службы одной в храме спокойно простоять не мог. Разве что на утренней. И то, потому что сонный. Как сглазил кто при рождении.
- Сложно Фёдор. Да и времени объяснять мало. Что ты дома не спросил? – с укоризной поглядел на взъерошенного новика отец – Как услышал про поход, хоть бы раз задумался, остановился. Может оно и правильно, конечно – вздохнул Басманов. Потрепал сына по спутанным русым вихрам. Оглядел внимательно – глаза сонные, щеки слишком румяные. Не простыл бы в первом же походе. Как отвязаться от морока этого?! О Федьке – первенце, вымоленном то ли у Бога, то ли у чёрта на закате жизни, больше чем надо перестать заботиться? Взрослый уже. С саблей, на коне. Битв пора бояться или придворных наушников, что нож под лопатку всадить могут, а у Басманова ото всего сердце в пятки уходило – будь то вздыбленный конь под Федькой, простуда или ещё дурь какая, которая бабе в пору, а не ему, мужику взрослому…
- Наше дело – служивое. Что поручат, помолись на дорожку и в путь. Воевать. Да ведь и подумать-то тоже не грех! Воевать с умом нужно. Всё правильно Макарий говорил. Да и кому говорить лучше, ежели не ему? Он за Отчизну радеет на поприще своем молитвенном, хоть и меча в его руке нет. Молитва – оружие его. Ходили на Казань, уж далеко были, как слышал светлый княже звон колокольный Симонова монастыря. А нынче видение было князю Юрию и Макарию о победе нашей. Просто так ничего не бывает. Дурные дела Бог пришествием помощников своих и заступников святых не благословляет. Вспомни, рассказывал я тебе, как святитель Никита явился полку моему, когда Ругодив брали…
Фёдор, который очень любил этот рассказ, закивал часто.
- Макарий и Юрий Господом были выбраны, чтобы волю его услышать. А значит, и болтают зряшное всё, пустомели. Православным мы помогать должны. Православные люди от безбожников литовских иконы прятать вынуждены, чтобы те богохульно в огне их не пожгли. Можешь себе такое представить? От еретиков да икономахов. В собственных домах прятать? Дабы избежать надругательства над символами веры нашей. Разве дело это?
- Не дело. А про море Курбский ещё болтал…Что про море? Батюшка, на море посмотреть хочется!
- Посмотришь. А что море? О других, земных интересах Фёдор, нам забывать никак нельзя – продолжил отец - Ты вот одеться красиво любишь, оружие тебе лучшее подай и коня фряжского. Забыл ли, откуда Вараш твой сюда ехал? Чёрт кусачий.
- Батюшка…
- Не перебивай. Побрякушек тебе диковинных побольше, любишь ты хвост распускать. Разве только жар-птицу заморскую не схотел – усмехнулся отец – Но это дело времени. Придёт час и жар – птицы тебе мало будет. А оно из воздуха, что ли, Фёдор, берётся? Море нам нужно, ох, как нужно. Море – пути для торговли, чтобы купцы могли товары наши возить и заморские сюда привозить. А в Полоцке пути-дорожки сходятся. Отвоюем Полоцк, потом отвоюем море. Совсем всё по-другому будет. Ты, Курбского не слушай. Славный он воин. Был.
Басманов тоскливо махнул рукой.
- Был, был и вышел. Бывает. Совсем скурвился. Смерти Алёшки Адашева никому не простил. Понять его можно. Тем паче, что за смерть эту никто так и не ответил. Жаль.
- А не по государеву, ли приказу ли его? – таинственно прошептал Фёдор – Намолвка в народе ходила, что Адашев с попом Сильвестром…
- Ерунду за сплетниками не повторяй – оборвал отец – Чтоб самого дегтем не измазали да перьями не обсыпали! Не мужицкое дело – языком аки помелом мести. «Слыхал» он опять! Алексея в Юрьев отослали. С глаз долой. Юрьев – немилость. И только! Да и немилость – то почётная, хотя такое понять трудно. Позже поймёшь. Это вам, дурням молодым все блестящее подавай, хотя служба она, как и робь – всюду хороша. Я в своё время не выбирал и не артачился. Малому был рад. Адашев Алёшка как ты! Нос длинный совал всюду, гордыня подвела. Ах, в Юрьев сослали…Страсти господни! А хотели бы «по приказу», как ты это назвать соизволил, здесь бы придушили. Зачем долго вошкаться? Сам он. Занемог. Может от переживаний. Уж больно нежный был – воевода брезгливо поморщился и задумчиво пожал плечами – Бог его знает. Может, простыл просто. А может и правда, Фёдор, помог кто. Но…Я государевы приказы на поле боя исполняю, кому и где, в каком подвале плохо стало по горячности, потому что воздуха не хватило – не моего ума дело – отрезал Басманов, явственно показывая своё нежелание эту тему обсуждать.
- А ежели не на поле боя попросит светлый князь? – хитро прищурился Фёдор – Исподтишка велит? Из – за угла? Может быть такое, батюшка? Бывает?
- Исподтишка, Фёдор – забава самая распоследняя.
- Так ведь если на то воля государева будет!
- Не того ты мнения о государе – рассердился Басманов – Или об отце своём! Откуда такого понахватался? Я ли тебе такие страсти рассказывал?! Сам таких дел не видывал. Полки водил и татар голыми руками душил. И не только душил. Бывало брюхо вспарывал негодяям, а всё не из-за спины! Приказ государя зачитывал, глядя в глаза. Какой бы приказ ни был!
- А ежели тебя или меня он попросит кого вот так?
- Да что ж не уймёшься ты никак? Мой совет тебе, рук своих нигде и никогда не марать. Даже и на службе у государя – железным голосом отрезал воевода – Тем паче, заплечников и катов при дворе хватает. Выкинь чушь из головы. Мы с тобой после об этом поговорим. Никто в смерти Адашева не виноват. А Курбский покой и сон потерял, от каждой тени шарахается, притом болтает почём зря, направо и налево, будто бы умом повредился. Ещё и Володимира Андреевича вечно с толку сбивает, мало тому бед собственных. С такой-то матушкой, прости Господи – Басманов перекрестился – Старицкому поостеречься бы, душу свою поберечь, а он…Как можно государю в вину ставить, что думает и печётся о благе подданных своих?! Только враг такое сказать может! – забывшись, Басманов окончил речь громко и в чувствах хлопнул самого себя по колену.
- Хватит бубнить – раздалось ворчание из темноты. Огромная гора дох и шкур зашевелилась – Как бабы не поротые, житья от вас нет!
Вяземский, тяжело вздохнул, зафыркал точно шатун, разбуженный во время спячки.
- Афанасий Иванович, идем куда? – вторил ему сонный голос Ловчикова.
- Никуда мы не идём – раздражённо ответил князь – Тут двоим просто невмоготу стало, поговорить захотелось об море, об князе… Спи, давай! Все спите! Море ближе не станет, от того, что вы спать не даёте. Алексей! – взмолился Афанасий – Сам же положил всех, сам и подымаешь бездельно!
Охнув и посетовав на годочки, что своё берут, с трудом распрямился. Тревожно и настороженно прислушался. Голоса где – то подле костра стали намного громче. То ли слуги забылись, покуда друг друга историйками всяческими развлекали, то ли пришёл кто до них с приказанием или распоряжением каким.
- Ладно. Спите. Время ещё есть – обратился Басманов сразу ко всем.
- А ты сам ложился? – прошептал Фёдор.
Выходя из шатра, Басманов обернулся. Оглядев сына задумчиво, нарочито бодро бросил через плечо:
- Успею ещё.
- На том свете что ли? – проворчал Афанасий – Алексей Данилович, ложился бы сам.
- Мне и на том свете Афанасий за вас шалых попереживать придётся – усмехнулся Басманов – Поэтому обо мне не переживай...