Роман М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита», безусловно, исследован с самых разных аспектов многочисленными учеными-литературоведами. Это произведение до сих привлекает внимание филологов, читателей и не только гением самого писателя и обаянием его героев. Среди прочего можно выделить легенды, сплачивающиеся вокруг страниц этого произведения, связанные с «чертовщиной» наяву, особым демоническим модусом закатного романа писателя. Сформировалось понятие «загадка романа «Мастер и Маргарита», которое не опровергается, а, напротив, поддерживается учеными-булгаковедами (А. Смелянским, М. Чудаковой и др.).
В многочисленных исследованиях подчеркивается, что это роман-шифр, роман-кроссворд. Писатель зашифровал свои взгляды через целый ряд кодов-шифров. Надо сказать, что человек у М. Булгакова стремится освободиться от тирании знания добра, и этот процесс ведет к гностицизму и даже к поклонению силам зла, а «отсюда один шаг до манихейской ереси с ее дуалистическим взглядом на добро и зло» (Э. Колин Райт, Канада). Дуалистические взгляды М. Булгакова, таким образом, исследователи возводят к манихейству, болгарскому богомильству. Однако альбигойская традиция осталась за рамками исследований.
Итак, М. Булгаков активно использует теории альбигойцев в своем закатном романе. Отправной точкой альбигойского кода можно считать образ фиолетового рыцаря, в которого превращается Коровьев-Фагот в финале романа М.А. Булгакова. Коровьев-Фагот - шут, балагур, и его превращение в хмурого фиолетового рыцаря, кажется, парадоксальным. Рыцарь был наказан за каламбур о Свете и Тьме, за что должен был одеть на себя личину шута Коровьева.
Вторая фамилия Коровьева – Фагот - без сомнения отсылает нас к альбигойцам-катарам, представителям цивилизации Прованса, где зародилась поэзия трубадуров. Само слово «фагот» не является музыкальным инструментом, а переводится как «вязанка дров». Дословно Фагот – это тот, от которого "веет/несет" вязанкой дров, то есть еретик, которого сжигали на костре во времена инквизиции (13 век). «… комплекс словарных значений современной французской лексемы «fagot» («связка веток») утратил отношение к музыкальному инструменту — буквально «связка дудок» («фагот» — по-французски «basson»), — и в числе этих значений есть такие фразеологизмы, как «etre habille comme une fagot» («быть, как связка дров», т. е. безвкусно одеваться) и «sentir le fagot» («отдавать ересью», т. е. отдавать костром, связками веток для костра). Не прошел, как нам кажется, Булгаков и мимо родственного лексеме «fagot» однокоренного французского слова «fagotin» (шут)» (И. Галинская). В то же время семантика слова «fagot» («faggot») может быть связана и с нетрадиционной ориентацией мужчин. Таким образом, «fagot» уже на уровне первоначальных смыслов может отсылать нас к альбигойской «ереси».
Прояснить образ Коровьева-Фагота мало кто пытался: «Разве что Э. Стенбок-Фермор (США) в 1969 г. высказала предположение, что в нем, видимо, своеобразно воплощен — как спутник дьявола — доктор Фауст, да в 1973 г. Э. К. Райт (Канада) писал, что Коровьев-Фагот — персонаж незначительный, проходной, «просто переводчик». И. Галинская же возводила Коровьева-Фагота к альбигойцам и трубадурам. Исходя из темы сочиненного им каламбура о свете и тьме, исследовательница отсылает нас то к Пейре Карденалю (ок. 1210 — конец XIII в.) – ярому врагу Рима и катару по своим убеждениям, то к Гильему Фигейре (1215 — ок. 1250). Она находит и сам каламбур, который мог сочинить фиолетовый рыцарь: «Каламбур «l'escurs esclarzic» («из тьмы сотворился свет») адекватно по-русски, к сожалению, передан быть не может. По-провансальски же с точки зрения фонетической игры «l'escurs esclarzic» звучит красиво и весьма изысканно. Так что каламбур темно-фиолетового рыцаря о свете и тьме был «не совсем хорош» (оценка Воланда) отнюдь не по форме, а по смыслу. И действительно, согласно альбигойским догматам, тьма — область, совершенно отделенная от света, и, следовательно, из тьмы свет сотвориться не может, как бог света не может сотвориться из князя тьмы. Вот почему по содержанию каламбур «l'escurs esclarzic» в равной степени не мог устраивать ни силы света, ни силы тьмы». Действительно, каламбур «нехорош» именно тем, что смешивает «разные ведомства», выражаясь словами М. Булгакова. Рыцарь (в быту – Коровьев) преступил догматы альбигойского учения, вот почему и был наказан низвержением в Москву-Ад.
Как видим, писатель «ключи» для своих будущих «дешифровальщиков» дал в тексте романа, и надо их только обнаружить. Коровьев предстает, таким образом, героем-знаком, ключом к шифру, явно обозначив альбигойский (провансальский) код через имя и каламбур. Роман, таким образом, надо читать именно с конца, так как фиолетовый рыцарь и есть отправная точка как минимум для расшифровки альбигойского кода и "еретических" взглядов самого писателя.
Фиолетовый рыцарь (в Москве он же шут Коровьев) есть не альбигоец, не катар в полном смысле этого слова, но есть знак альбигойской «ереси» в ее рыцарской ипостаси, ипостаси трубадуров, разделяющих альбигойское вероучение с его дуалистической трактовкой мира и бытия, добра и зла, и борющихся со злом социальным. Символично в силу всего сказанного, что Коровьев – «переводчик», то есть тот, кто переводит с одного языка на другой – с языка шифра на язык буквальный. И этот "переводчик" переводит для нас шифры гения в отчетливый альбигойский текст с его догматами Света и Тьмы и невозможности пересечения оных.
Почему же рыцарь фиолетовый? В актуализации альбигойского кода через образ рыцаря М. Булгаков обращается к цветовой детали. Фагот превращается именно в фиолетового рыцаря. И. Галинская это объясняет следующим образом: «Французский историк XIX в. Наполеон Пейра, изучавший борьбу католического Рима с альбигойцами по манускриптам того времени, сообщает в книге «История альбигойцев», что в рукописи, содержащей песни рыцаря-трубадура Каденета, который состоял в свите одного из альбигойских вождей, он обнаружил в виньетке заглавной буквы изображение автора в фиолетовом платье».
В то же время фиолетовый цвет, имея очевидный символический смысл, достаточно неоднозначен. Этот цвет символизирует сдержанность, умеренность, духовность и раскаяние. Это может быть связано непосредственно с катарским учением и прежде всего с молитвой консоламентум – утешением, а также с аскезой. Фиолетовый символизирует и переход от активного к пассивному, от жизни к смерти, что с очевидностью мы и наблюдаем в линии персонажа Коровьева: от ернического активного шутовства в конкретно-преходящем в московских главах - к мрачной пассивности в ситуации вечности. В литургии этот цвет связывается с идеей покаяния, с искуплением и самоуглублением, что также связывается с образом рыцаря. В целом фиолетовый цвет заключает в себе нечто угасшее, он символизирует смерть. Недаром Воланд комментирует: «Рыцарь свой счет оплатил и закрыл!». Таким образом, отбыв наказание в Москве, рыцарь-альбигоец-трубадур принимает смерть как искупление и долгожданное освобождение от мира зла сообразно катарской «ереси». Финальные главы, безусловно, определяются не только идеей оплаченных счетов, искупления вины и мотивом смерти в духе катарско-альбигойской доктрины, но и традиционными апокалиптическими мотивами. Булгаков, кажется, намеренно смешивает две ветви христианства. Что из них истинное, а что пародия – это авторская загадка для читателя.