Воланд М. Булгакова. Сколько копий сломали литературоведы. Все, что написано о закатном романе М. Булгакова - все же не вполне верно. М. Булгаков был приверженцем альбигойской "ереси", то есть дуализма. Альбигойский дуализм (идущий от манихейской традиции) является одной из основ закатного романа писателя и определяет не только идеи текста, его пространственную модель, но и связан с особой расстановкой и изображением главных фигур произведения - Воланда и Иешуа.
Да. Взял образ Воланда у Гете (гетевский код). Но трансформировал на свое усмотрение. Трансформация образа Мефистофеля и превращение его в булгаковского Воланда определяется помещением гетевского образа в иные социальные условия - время советской действительности 30-х гг. ХХ века, в которой М. Булгаков изначально видел (начиная с «Собачьего сердца») упадок культуры, формирование «шариковщины», тоталитарного режима, выступающего носителем грозного и мощного социального зла, убивающего все творческое и человеческое, гуманное и доброе. Поэтому бОльшим злом в романе (по сравнению с шайкой Воланда и им самим) является тоталитарная Москва, в которой органично реализуется меньшее зло – инфернальное – в лице Воланда и его шайки. Булгаков как бы «играет» вечными образами и знакомыми читателю кодами, стараясь «запутать» реципиента в его оценках, чего нет у Гете. В целом в образе Воланда соединилось несколько традиций, как религиозных, так и литературных. Он и русский черт, и Сатана, могущественный ангел, противостоящий Богу (наподобие Люцифера из «Потерянного рая» Дж. Мильтона или из «Каина» Байрона), и Мефистофель И.-В. Гете, и мифологический Велес, славянский бог скота (не отсюда ли фамилия Коровьев у одного из членов его свиты), и германо-скандинавский бог Один, могущественный владыка Валгаллы. В то же время в европейской литературе довольно обширна галерея портретов падшего ангела, начиная с Дж. Мильтона и Дж. Байрона. Вполне можно отыскать у М.Булгакова мильтоновские и байронические мотивы. Все это так. Однако одна из ролей Воланда в романе - разоблачить и «распнуть» Рим (сначала через зеркало сатиры), как тот в свое время «распнул» Иешуа. Символически таким Римом является третий Рим, то есть Москва, где и происходит действие романа параллельно древней Иудее. Неудивительно, что Воланда считают одной из ипостасей романного Иешуа, его двойником на земле. Таким образом, важной становится не только дихотомия Воланд/Иешуа, но и оппозиция Воланд – Москва, которая выявляет несколько иные смыслы героя.
Москва по Булгакову и есть Зло. Зло в системе тоталитаризма, всеобъемлющий символ диктатуры. Воланд же своей фигурой (со всей ее таинственностью, надмирностью, вечностью), кажется, противопоставлен столице, пропахшей «рыбой второй свежести», отягощенной квартирным вопросом, денежными махинациями, литературными надувательствами и в целом антигуманностью и аморализмом. И в то же время он ее Князь. Если данная оппозиция не есть оппозиция добра и зла, то ее можно читать как оппозицию: меньшее зло – бОльшее зло.
М.Булгаков здесь явно «эксплуатирует» альбигойские идеи. Мир людей и мир земли вообще не может быть миром от Бога, это мир от Дьявола, так считали еретики. Вот почему в его романе и борются зло малое и зло большое. А особняком стоят творческие люди, которые на языке альбигойцев могут быть названы «перфектами» - «совершенными», что отражено как минимум в имени Мастера. Этим людям (Мастер и Маргарита) не место в мире Зла. Альбигойское «ядро» романа логично предопределяет уход героев в мир иной. Примечательно, что И.Л. Галинская, обнаружив альбигойский код, все же имя Мастера не определяет через призму катарской «ереси». Она считает, что «в последнем булгаковском романе в имени героя заключен не только прямой смысл слова «мастер» (специалист, достигший в какой-либо области высокого уменья, искусства, мастерства), оно еще и активно противопоставлено слову «писатель». Ведь как раз на вопрос Ивана Бездомного: «Вы — писатель?», ночной гость (разговор происходит в психиатрической клинике), погрозив кулаком, сурово ответил: «Я — мастер». Мастер как герой, на наш взгляд, прочитывается не только через призму писательского творческого начала и темы «творец и государство», но и через философский аспект альбигойства, где важную роль играли «перфекты»-Совершенные. Но совершенство Мастера, написавшего книгу об Иешуа (тоже перфекте), отягощено его малодушием, вот почему он не помещен в область Света и не может стать двойником Иешуа, а определен в область Покоя по просьбе Левия Матвея.
Итак, перед нами альбигойская трактовка Дьявола, совмещенная с традиционными европейскими литературными кодами, прежде всего, гетевским. Писатель в то же время расширяет альбигойскую трактовку образа Воланда-Сатаны. Этот герой тесно связан с мотивом возмездия и мести, и в принципе – с мотивом расплаты. Воланд призван в Москву с особой миссией – изначально наказать неправедных мира сего (своеобразно перевернутый альбигойский шифр – инквизиция наоборот, альбигойский поход наоборот). Мотив борьбы и свободы персонифицирован у М. Булгакова не только в образе Воланда, но и в образе Маргариты. Не случайно героиня превращается в ведьму (сатанинское начало). В образе же Воланда усиливается мотив усталости Сатаны от этого бренного мира, по сути, мира зла, в силу чего ярко представлен эпизод болезни Воланда (лечение его больной ноги). Этот мотив усталости-болезни как нельзя ярко подчеркивает неискоренимость в человеке злого начала, хотя видна и ирония - зло устало от зла. Драматично однако то, что неискоренимость злого начала в человеке исчисляется – ей как минимум уже две тысячи лет.
Таким образом, сам образ Воланда нужно «прочитывать» не только как пародию на гетевского Мефистофеля, как считают многие исследователи, но прежде всего через альбигойский код, в частности, дуалистическое понимание категорий Добра и Зла, Света и Тьмы, через оппозицию меньшего и большего зла. Именно альбигойское начало лежит и в пространственной организации текста романа: Воланд как Сатана может царить лишь в своей вотчине. Удел Бога – Свет. Вот почему Иешуа мы не можем видеть в Москве-аде (вместо него появляется Левий Матвей), но видим лишь в свете небесной чистоты. Вот почему Воланд говорит, что они и Иешуа из «разных ведомств». Способность наказывать в человеческом мире имеет лишь Воланд как Князь этого мира. Но в то же время дуалистическая альбигойская концепция позволяет увидеть в Воланде и Иешуа две равновеликие фигуры, о чем пишут и современные исследователи. Один правит миром Зла-Тьмы, другой – миром Добра-Света.
Итак. Катарский дуализм влияет на создание Булгаковым двух миров – мира Зла и мира Добра (Тьмы и Света). Москва по Булгакову есть мир Зла. Миром зла правит князь Тьмы, который выполняет в романе функцию своеобразного разоблачителя: через зеркало сатиры происходит разоблачение московской жизни. Воланд, по сути, не «распинает» Москву - третий Рим, хотя в финальной главе на ассоциативном уровне реализуются апокалиптические мотивы (а в первой редакции в Москве случается пожар, когда свита Воланда, Мастер и Маргарита покидают столицу). Главная цель Воланда – вызволить из ада «совершенных»-перфектов – Мастера и Маргариту (две «жемчужины»). Однако, Мастер в силу своего малодушия, а Маргарита в силу реализации ведьмовского начала, не могут попасть в Свет, где находится Иешуа. Воланд сопровождает их в царство Покоя, что сопрягается с булгаковской идеей вечного Творчества. Концепция Г. Сковороды, явленная, по И. Галинской, в структуре романа в силу манихейства самого украинского философа, не просто дополняется, а встраивается в альбигойскую концепцию бытия. У Булгакова актуализировано новое видение мира – Зло (Тьма) - Покой (сфера Творчества, определяемая лунной символикой по Г. Сковороде) - Добро (Свет).