Приближалась ночь. Проводник ещё лишь однажды заглянул в купе, снова ничего не заметив. Тимофей Викентьевич со временем чуть успокоился. Ему передалось пофигистское равнодушие Савелия, который просто излучал уверенность и мирно дрых, хлопая губами, на чужом месте.
Разумовский обдумывал, как и когда лучше спрятать труп, чтоб хватились не сразу и не стали по свежим следам выяснять да охотиться. Он пристально смотрел в чёрное окно и понимал, то самое лучшее было бы - сбросить трупп в овраг за посадками. Параллельно неплохо было бы отделаться от убийцы, просто не позволив ему сесть в поезд, закрыв перед ним дверь тамбура. Всё это скрупулёзно обдумывал главарь, решившийся на вычленение одного из участников общей команды, в ту минуту, когда в купе снова ворвался дрожащий Иннокентий.
-Холод! Холод! Мерзлюка! У-ууу! - объяснял он, тут же хватая стакан с подстаканником и направляясь к ёмкости с кипятком.
-Ты там глянь заодно, проводник - не уснул ли? - озадачил его ещё одним поручением Тимофей Викентьевич, пока тот выскакивал в коридор.
-Спит, вроде... - радостно вбежал Кеша, желая наконец-то вцепиться стучащими от холода зубами в рагулину копчёной колбасы, но главарь, пользуясь тем, что Савелий спит, поманил его в коридор.
-Тело вынесете, на полпути притворись, что ногу подвернул, и ну бегом назад в вагон, понял? Ему скажи, чтоб тащил дальше, к посадкам, а сам - бегом ко мне. Я дверь закрою, оставим его в поле.
-Понял, Викентьевич... - поддакнул Иннокентий, очень желая есть и вытягивая свою голову в сторону бутерброда на столе.
-Смотри... Ничего не перепутай... Я кричать вам не смогу, проводника разбудим. До середины с ним дойдёшь, и сделай вид, что нога болит. Ему одному тоже не захочется дальше нести, ты его уговори, пусть тащит да посадок. Труп в поле оставлять нельзя. А сам быстро ко мне. Как только ты в тамбур забежишь - я закрою дверь.
Кеша снова кивнул, и Разумовский пропустил его в купе, убрав преграждающую ему путь руку. Следом зашёл сам и принялся расталкивать храпящего Савелия. Тот дёргался и отмахивался, но всё же открыл сначала один глаз, затем оба. Сел.
-Вставай. Выкидывать попутчика будем. - серьёзно и организованно говорил Разумовский, потирая взмокшие от нервной дрожи ладони. Наступал самый ответственный момент. Засечь это не должен был никто, иначе не то, что чужого наследства, как своих ушей - каталажки им будет не избежать.
Иннокентий дожёвывал последний кусок, Савелий встал, развернулся и полез за трупом. Разумовский выглядывал в коридор. Труп вдвоём с Кешей они спустили, и Савелий стал открывать окно.
-Зачем тебе окно? - недоумевал Разумовский, - Выбросим на стоянке, в овраг.
Но Сава как будто его не слышал. Он распахнул максимально фрамугу и стал просить Кешу подсобить ему в этом. Пришлось вмешаться и Тимофею Викентьевичу: он схватил ноги трупа и стал делать вид, что помогает выбрасывать его, на самом ж деле только мешал, тянул назад, кряхтел, стопорил работу. Савелий злился, потел, матюгался, но Разумовский знал своё дело: он категорически не давал выбросить старого еврея в окно...
Потянув ещё немного мёртвое тело, как лебедь, рак и щука, "соратники" выдохлись. Кеша и Савелий искренне не понимали, в чём дело, тяжело дышали, Сава матерился. Разумовский же тоже сетовал, но для вида. Поезд тем временем сбавил обороты, стал замедлять ход, готовясь к очередной стоянке. Разумовскому это сыграло на руку, он ещё раз выглянул в пустые сумерки коридора и, убедившись, что никто не мешает, дал знак рукой. Подельники схватили труп, обёрнутый в простыню, и живенько потащили по вагону. Они спустились с ним на гравий дорожного полотна и, неуклюже переваливаясь и где-то даже мешая друг другу, поковыляли к лесу.
Постепенно две фигуры удалялись, а Разумовский всматривался с подножки вагона в темноту и всё ждал, когда же Кешка начнёт притворяться и отстанет от Савелия. И тут состав предательски дрогнул... Качнулся вагон... Ещё раз толчок... И поезд потихоньку стал набирать скорость.
-Кешка... Кешка... - пробовал позвать Тимофей так, чтоб его оклик не расслышал так же недалеко пока ушедший Савелий. И вдруг из темноты показались две бегущие наперегонки фигуры. Они резво перебирали ногами, делали отмашки руками, задыхались, толкались, но продолжали бежать по направлению к открытой двери своего вагона. И первым, как на грех, бежал Сава.
Он уже практически схватился за поручень, но Тимофей Викентьевич, не дожидаясь, когда тот ступит на железный лист тамбура - захлопнул дверь. Он слышал крики снаружи, кричал и бежавший следом Кешка, пытался стучать в дверь обескураженный Савелий, практически нагнавший свой вагон. Всё бесполезно, Разумовский был неумолим: от стоял спиной к двери, чуть придерживая её на всякий случай, не очень доверяя замку, и смотрел пред собой. Последнее, что он слышал - был отчаянный, срывающийся голос Кешы:
-Пусти, Викентьич!
Вдруг всё стихло. Поезд набрал обороты, из вагона в тамбур, ничего не подозревая о только что разыгравшейся здесь трагедии, вышел заспанный проводник. Он, качаясь с помятым от сладкого сна лицом, посоловелым взглядом провёл по фигуре Разумовского и, развернувшись, вернулся в вагон. Разумовский выдохнул...
"Не было помощников - и это не помощники" - философски заключил он и направился к своему купе. Там он, будучи ещё какое-то время взбудоражен впечатлениями, полежал без сна, пока его не сморило...
Среди полной темноты, подсвечиваемой лишь иногда лунными бликами за окном, он увидел вошедшего в купе как будто Иннокентия...
-Кешка, ты? - хрипло спросил он вошедшего. Но взгляд блеснувших белков склер ему не понравился...
