Уж не знаю, что более поспособствовало моей склонности писать стихи: собственное желание стать писателем или просто определенная специфика темперамента и особенности душевного устройства, но факт остается фактом: мне скоро тридцать четыре, а стихи я все еще пишу. При этом пишу еще прозу, иногда рисую, а еще играю на гитаре и сочиняю музыку. Но к задуманному еще в шесть лет (про профессиональное писательство) пока так серьезно и не приблизился…
Почему я пишу вообще, почему я пишу стихи в частности и почему в основном они – грустные? Пожалуй, подумаю над ответами на эти вопросы и поделюсь ответами с вами – что позволит мне самому лучше разобраться в происходящих сейчас в моей жизни процессах.
Принято считать, что творчество (в самом широком его проявлении, от создания живописных картин и музыки – и заканчивая поразительными научными открытиями, неординарными изобретениями или даже просто необычно приготовленным супом) – это сложный умственный процесс, обусловленный наличием базовых знаний, а также воображения и желанием каким-то образом выразить свою индивидуальность или особым образом применить полученные знания, навыки и умения. Для себя я уже несколько лет назад определился с причинами наличия творческого процесса в моей жизни. Выглядят они примерно так.
- Мне нравится выражать свои мысли и эмоции через создание каких-либо творческих продуктов. Как уже ранее говорилось, это преимущественно продукты интеллектуального труда: стихи, проза, музыка и рисунок. Я точно не ученый и не изобретатель, актерский же талант имел у меня какие-то начатки, но во что-то серьезное я его развивать уже вряд ли буду.
- Тем не менее, мне нравится не только выразить свои мысли и чувства, но и донести это до некой аудитории. То есть, поделиться своими открытиями, стихами, музыкой. Преподавать, кстати, мне тоже стало интересно во многом потому, что мне нравится о чем-то рассказывать определенному количеству людей, то есть рассказывать что-то публично. Ну, почти как актер в моноспектакле или музыкант на сцене. Это побочка нереализованных актерских амбиций.
- Конечно, мне хочется получить некий отклик на свое творчество, отзыв зрителей/читателей/учеников – желательно, приятный – то есть получить признание своего творчества и себя самого как человека/личность. Гордость, самолюбие, эгоцентризм – здесь, безусловно, присутствуют.
- И еще одно – это уже на уровне бессознательного, сложных ментальных процессов, которых мне самому уж точно не понять, да и человечеству, пожалуй, в принципе – причем, я еще не знаю, что первично – первые три пункта или вот этот, четвертый, бессознательный… В общем, я просто НЕ МОГУ ничего не творить и не создавать. Это потребность, не поддающаяся контролю на уровне разумного понимания мыслительных процессов. Но потребности, как известно, необходимо удовлетворять.
Таким образом, творчество и написание стихов в том числе, является обусловленной данностью моего существования, моей жизни. Понимая это, я редко именно заставляю себя писать – потому что понимаю, что это процесс во многом органичный и естественный для меня, и заставляя – сделаешь только хуже. Да, не писать могу долго, с длительными промежутками – но всегда вновь возвращаюсь к сочинительству рифм. И еще – искусственно заставляя себя писать, теряешь ощущение комфорта этого своего творческого мира, этого своего убежища и прибежища среди неприятной повседневности. И, безусловно, здесь выявляется еще одна причина:
5. Творчество – это реальная форма отвлечения от серости, ущербности, несправедливости и боли окружающей действительности. Творческий мир, который я создаю в стихах, прозе, рисунках или музыке – исключительно мой, близкий, сокровенный – и никто не сможет отнять его у меня.
Тогда каков же он, этот мой особый, творческий мир?
До сих пор для меня этот вопрос сложен, и ответ на него не столь очевиден, как может мне самому казаться. Но попытаться разобраться стоит.
Стихотворный, творческий мир стал формироваться не с самых первых рифмованных строк, мной написанных. Он не существовал изначально – он сложился органично из совокупности всего, что переживал, о чем думал, с чем не соглашался и боролся. Первое из сочиненного, что я помню – это как раз пять-шесть лет, дурашливые стишки в стиле дяди Сережи Малютина:
Шел однажды Пупочок
По лесной дорожке.
Вдруг увидел он в кустах
Пупучкову ножку!
Или еще:
Говнепулька так воняет,
Что не знаю, как мне быть!
Чем мне нос загородить?
Я, помню, был в восторге от того, что самостоятельно это придумал, но не меньший восторг вызывала и веселая реакция слушателей этих «шедевров». Вот они, истоки всей сложной метафизической системы!
«Высокое» стихосложение началось уже лет в десять – одиннадцать. Темы теперь тоже фигурировали высокие: Родина, Бог, стремление к духовному совершенству – даже мученичеству! Да, вот так сказалось на моем восприятии действительности глобальное изменение в нашей жизни, связанное с религией. И затем – любые отклонения в мыслях и поступках от строго установленных правил и канонов, а также тяжелые усилия, прилагаемые для обязательного соответствия этим правилам приносили пока еще не осознаваемые, но тяжелые психологические травмы и проблемы, ведь Бог – он наказывал, однако страшнее всего было наказание мамино. Плюс – традиционные проблемы подросткового возраста, ранимый характер, повышенная эмоциональность и в чем-то даже – эпатажность, отягощенные затем появившимся в жизни интересом к военному делу – создавали очень специфическую, полную скрытых «сюрпризов» платформу, основу для того самого творческого мира, где можно было по возможности быть самим собой, с собой наедине, но – все равно под сильным и глубоко проникающем влиянием внешнего.
В достаточной степени определенно мой творческий мир сформировался в период юности, в период учебы в военном училище – на втором-пятом курсах. Это тоже был дико противоречивый, во многом – взаимоисключающий коллаж жизненных обстоятельств и круга общения. Происходящее требовало реакции, объяснения и вообще выстраивания новых смыслов существования, и творчество здесь не то, чтобы помогало или мешало – оно просто было, существовало, являлось частью объективной реальности и субъективной реакции на реальность – и формировало тот самый мир.
Сейчас, в мои тридцать четыре – этот мир объемен, многогранен, где-то наивен, в чем-то противоречив, резок или нарочно вычурен и груб – и, по сути, он точно такой же, как и реальный мир. Так случилось. Ведь я, хотя и пытаюсь убежать в свой мир от повседневности, не делаю его каким-то совершенно отличным, сказочным, фантазийным. Потому что, как ни крути, я эту жизнь люблю. Я дурацкий, наивный идеалист и оптимист, и я все жду, когда же вокруг действительно расцветут Любовь и Красота.
Не расцветут.
Не будет такого.
Да и люди, которым я всю дорогу искренне и бескорыстно хотел верить, в большинстве своем сплошь – неприятные, озлобленные, эгоистичные в худшем проявлении этого качества, неискренние и лицемерные существа. Аж тошнит. И именно поэтому, наверное, в своем творческом мире я одинок.
Одиночество – это тоже эгоизм. В моем случае – закономерный и осознанный, по возможности – никого не ранящий и не доставляющий никому проблем. Ведь, как ни крути – человек хоть существо и социальное, как принято считать; и лет сто уже как в нашей стране все главенствует идеология общественного, общего, а не индивидуального – человек в самой своей сути – одиночка и эгоист. Нравится МНЕ манная каша – я ее ем. Люблю Я этого человека – Я хочу быть с ним. Хочется МНЕ не пойти на работу – я найду причину, чтобы на нее не идти. Остальное – это тысячелетний нанос и наслоение социальных отношений, обязательств, правил, установок, страхов, комплексов и прочих отягощающих обстоятельств. И вот всю жизнь Я взаимодействует с МЫ. Кто победит – зависит от многих факторов. Об этом – я тоже размышляю и пишу.
В своем творческом мире я одинок и, как правило, ни от кого не завишу. Это прекрасное и комфортное состояние. Лишь очень близкие и любимые люди оказываются частью этого мира – но так, чтобы было комфортно всем. И, надо сказать честно, всевозможные мои попытки ментального суицида, саморазрушения, самоуничижения, даже просто самоиронии – например, вот такие:
***
Если себя разрушать –
Нужно стремиться к нулю.
Как логарифмы решать,
Как танцевать на краю.
В косном строю систем
Сам для себя – чужой.
В мире интриг и схем
Паж станет госпожой.
Станет носить корсаж,
Красить припухлость губ.
Экий развратный паж!
Ловкость любовных пут!
Если себя разрушать –
Нужно с размаху бить,
Смыслом жизнь украшать –
И вне системы быть.
– это все равно лишь мысленный эксперимент, самообман с заведомо известным и благополучным концом. В итоге я все равно останусь один, и со мной все будет хорошо в моем творческом мире. Это как игра, правила которой придумал ты сам, в которой невозможно проиграть. И пусть будет грустно, иногда тоскливо, может – больно, но все равно – благополучно.
Почему мои стихи преимущественно – грустные? Почему в большинстве из них сквозит минор, легкая и светлая грусть, а иногда – даже глухая и надрывная тоска? Возможно, это просто определенный эмоциональный настрой, в котором мне – в моем творческом мире – комфортно существовать. Подобный эмоциональный окрас вполне может быть объяснен и определенными чертами характера, свойствами темперамента. И еще – мне кажется – это некий осадок, накипь, остаток от впечатлений реальной жизни. Это некий баланс между моей преимущественно оптимистичной и жизнерадостной позицией снаружи, для реального мира – и переосмысленными, глубинными чувствами, таящимися внутри. Когда я начал работать с людьми – в соцзащите, комиссии по делам несовершеннолетних, органах опеки, во многом – с неприглядной стороной человеческой жизни, некой изнанкой декларируемого на всех углах идеала – я понял, что просто должен быть крепко, здраво оптимистичен и разумен, иначе – сойдешь к чертовой матери с ума. И вот этот оптимизм, эту улыбку я и тащил, как некое знамя Любви и Красоты несколько лет подряд. Затем работа в педагогике принесла сначала гармонию и почти счастье, а потом – ввергла в ад бессмыслицы, косности и тупой казенщины. И балансом всех этих сильных и тяжело дающихся эмоций была та самая легко-пепельная, дымная грусть в моих стихах, в моем одиноком, но уютном творческом мире – в который, правда, я всегда готов пригласить любого. Лишь бы не была нарушена гармония, Любовь и Красота.