Найти в Дзене

Зло побеждает себя само

Изощренность и показная жестокость зла, как мне видится, имеет практически ту же природу и основу, что и слухи о двойниках демиурга. Это жестокость зла, дошедшая до своего предела, упершегося в собственные безграничные злодеяния – и одновременно с этим укрепляющееся ощущение людей, что так долго продолжаться не может, что эта жестокость уже просто несопоставима ни с чем человеческим. Люди, столкнувшиеся с беспредельным злом, чувствуют, что это неправильно, что так не должно быть – и с этого самого момента зло обречено. Уже писала когда-то, что все самые знаменитые злодеи-маньяки в истории попадались именно тогда, когда они пускались «во все тяжкие» или, в просторечии, зарывались. Совершая много злодеяний безнаказанно, умудряясь уходить от ответственности, они как будто все больше убеждались в собственном могуществе и всесильности. И начинали совершать еще более жестокие и ужасные преступления, окончательно перестав заботиться о сокрытии улик и о каких-то внешних прикрытиях. На этом их

Изощренность и показная жестокость зла, как мне видится, имеет практически ту же природу и основу, что и слухи о двойниках демиурга. Это жестокость зла, дошедшая до своего предела, упершегося в собственные безграничные злодеяния – и одновременно с этим укрепляющееся ощущение людей, что так долго продолжаться не может, что эта жестокость уже просто несопоставима ни с чем человеческим. Люди, столкнувшиеся с беспредельным злом, чувствуют, что это неправильно, что так не должно быть – и с этого самого момента зло обречено.

Уже писала когда-то, что все самые знаменитые злодеи-маньяки в истории попадались именно тогда, когда они пускались «во все тяжкие» или, в просторечии, зарывались. Совершая много злодеяний безнаказанно, умудряясь уходить от ответственности, они как будто все больше убеждались в собственном могуществе и всесильности. И начинали совершать еще более жестокие и ужасные преступления, окончательно перестав заботиться о сокрытии улик и о каких-то внешних прикрытиях. На этом их и ловили – сама их жестокость оставляла такие следы, что не выйти на них уже было невозможно.

В глубине души такой злодей знает, что его жестокость уже никак не может остаться безнаказанной, ему уже нечем ее оправдать и объяснить, он уже не сможет сделать вид, что его к этой жестокости вынудили или вообще виноват не он. Агрессор начинает эскалировать агрессию не только от долгой безнаказанности, но от ощущения того, что он вышел за пределы «скрываемой», тайной агрессии. Он понимает, что совершает зло такого масштаба, что его уже никак не получится представить добром, что ответственность все же неминуема, и это понимание как бы развязывает ему руки.

goodfon.ru
goodfon.ru

Такое поведение злодея приносит всем, кто пытается ему противостоять, большее облегчение. Потому что всегда намного легче бороться со злом, которое само называет себя злом и не стесняется своих злодеяний, чем со злом, притворяющимся добром. Лицемерному злу может еще кто-то верить, его кто-то может поддерживать, искренне или в корыстных целях делая вид, что не такое уж оно и зло, что бывает зло куда злее. Когда же злодей переходит все пределы мыслимого зла, так, что с ним уже мало кто в прошлом может сравниться, то называть его злом и призывать его к ответственности гораздо проще, и злодейства становятся очевидны даже самым заблуждающимся.

В этом смысле есть, как мне кажется, основание утверждать, что зло обычно побеждает себя само, особенно если ему в этом еще и немножко помогать. Такова деструктивная природа зла – когда оно доходит до крайности, отбросив всякое притворство, ему становится не на что опереться и нечем подпитывать себя. Поэтому лишение зла доступа к ресурсам и какой-либо помощи – всегда хорошая идея, а если это невозможно, рано или поздно зло все равно все ресурсы исчерпает. Зло – это пустота, и если не подпитывать его извне и не наполнять искусственными смыслами, оно рано или поздно перестанет существовать.