Моя старшая сестра в юности была для меня как император Петр 1. Она отважно прорубала окно во взрослую жизнь, вместо Европы, а я мог в это окно подглядывать, в ожидании, что скоро форточка приоткроется и для меня. После окончания уроков в школе, её комната наполнялась разными, но всегда интересными девушками 13-14 лет. Конечно я десятилетний красавец, стремился получить свою минуту славы, к тому же я был неотразим. Прямая чёлка, подстриженная легкой любящей маминой рукой ровно по краю холмика левой брови. Улыбка от которой невозможно отвести взгляд, два передних зуба от Бакс Банни, а рядом ещё не выросший клык, после выпавшего молочного зуба. Уши торчащие перпендикулярно движению, видимо эволюционно сконструированные для лучшей тормозной способности юнцов в пространстве. Все это завершал мой домашний наряд, состоящий из трико цвета «пьяная вишня», папиной полосатой футболки из которой он вдруг вырос, а так же я не носил носок, ведь их было всего 5 штук, надо и поберечь, вдруг в гости пригласят. Невзирая на эти опции, мне всегда перепадали любезные крошки внимания, а иногда и игривые объятия. Замаскировавшись под наивного ребенка, я находил множество нужных причин быть у сестры в комнате, мои оттопыренные уши нагревались от услышанных подростковых откровений и наверное могли служить локальным радиатором висков, в морозный день. Словно мышка, пробравшаяся на собрание голодных кошек, я слушал и с мурашами на спине понимал, нашему виду, виду мальчиков-пиз**ц. Все уже спланировано и предрешено и если они нас не съедят сейчас, то все равно продолжат охотиться за нами всю свою жизнь.
В один солнечный летний день, когда ты можешь посоревноваться с этой звездой в гляделки или просто наконец-то надеть шорты, Оля подошла и сказала «это, пойдем погуляешь со мной, а то мне одной скучно». Я подумал, что запланировано палево или это небеса милосердия сломались и сестринское внимание выпало на меня. Конечно, собрался за две минуты и вот мы уже чешем в сторону парка, как образцовые брат с сестрой у которых так много тем для непринужденного разговора. Едва мы зашли в парк победы, где угрюмый пяти метровый солдат сутуло облокотился о винтовку, сестра достала пачку Пётр1, легким и уверенным движением руки откинула крышку пачки и достала сигарету. Я смотрел на неё и не мог узнать, это уже была не Оля, а Ольга Александровна. В ней было столько надменности, величавости и в то же время житейской мудрости. Я думал как? Как эти 84мм утрамбованного табака с фильтром, могут так изменить человека. Оля поднесла сигарету и тут же обратилась к проходящему мимо парную «огоньку не найдётся?», это было холодно и резко, так берут кровь из пальца. Я стоял как заколдованный и смотрел на неё, в голове был дикий ужас, что подумает этот бетонный солдат, как она может прямо у него на виду… Оля сделала первую затяжку и произнесла как табачный сомелье, протяжно и вдумчиво «крепковаты». Я по-прежнему стоял и молчал, ожидая когда стыд и совесть изнутри напомнят ей как низко она пала. Она сделала вторую затяжку и видимо совесть и вправду очнулась. Вдруг сестра бросила сигарету и её лицо стало серым, как та морщинистая туалетная бумага, у которой нет перфорации и ты каждый раз отрываешь какой то неповторимый лоскут. Оля сказала, быстрое «Слава» а потом, что-то между потоками рвоты про «ой, мля как мне плохо» и «маме не говори». Я держал свою сестру за руку, пока дымный бес исходил из неё, с легким чувством сожаления, что это наглая взрослая натура теперь исчезнет и Оля снова будет простым подростком.
Мы тихо шагали домой, возле подъезда я взглянул ей в лицо и толи от красного заката, а может и от стыда, её лицо было жутковато розовым. Теперь я называл её Петр Первый.