( Продолжение)
Обратно шёл, не видя ни поля с богатым разнотравьем, ни зеркальных отблесков солнца в неспешно бегущих водах Костромы. Думы бередили душу, тревожные, смятенные, душные. Вопросы без ответов. Павел помотал головой, как будто отгонял докучливых мух.
- Вот, бабушка, ещё тёпленькое, - протянул бабуле литровую банку с молоком.
- Спаси тебя Господь, жаланчик!
- Баба Люда, а откуда в Кузовлево монашина пришла? Не здешняя, по повадкам да разговору видно.
Старушка строго поджала губы, брови сдвинула, отчего они стали похожи на большую мохнатую гусеницу:
- Люди про неё разное бают. Говорят, в свердловском театре в актрисах ходила, да не в последних. Полюбовников имела - страсть! Да только покарал её Господь наш за разврат. Прищемил хвост-от. Театр кинула, апостольник надела. Разрешили ей не в стенах монастырских жить.
- Видел я сына её.
- Так это младший. У неё и старший был. Ещё хуже. Утоп в речке прошлым летом.
Павел промолчал. Перед глазами стояла статная, ещё не старая женщина с глазами, полными тихой печали, выстраданной мудрости и затаённой боли.
Вдруг из-за двери послышалось требовательное мяуканье:
- Павлуш, глянь, что там. А то я пока дойду, пять раз упаду.
Павел приоткрыл дверь. В комнату, пошатываясь, вползла тощая серая кошка. В зубах держала круглого сытого котёнка, рыжего, как
одуванчик:
Здрасьте, давно не виделись, Муська, шалашовка, явилась! - баба Люда сердито подбоченилась, - и куда мне котенё это? Опять топить?
Муська была сословия кошачьего, нрава свободного, поведения разнузданного. Котёнок открыл жёлтые глазки, зевнул, показав розовый язычок. Павел не выдержал:
-Не надо топить!
- Так куда мне его? Странно, что одного принесла, обычно по пять-шесть штук таскает, гулёна бесстыжая!
- Я возьму! Сказал, и сам себе удивился. Не его это, в секунду решать. Но котёнок был таким солнечным, пушистым, смотрел так безмятежно и доверчиво, что иначе просто было нельзя.
- Ладно, бабушка Люда, пойдём мы, - мужчина подхватил кошачьего ребёнка на руки, - пора.
- Заходи, жаланчик, не бросай старуху. Хоть с живым человеком словом перемолвиться.
Дома налил котёнку молока в слегка треснувшее блюдце. Почистил картошки, поставил пару сосисок на огонь вариться.
Басовитое жужжание заставило отойти от плиты. Жужжание, а затем тоненький мяв. Котёнок поймал жука! Придавил маленькой лапкой и испустил победительный клич. Насколько хватило мощности лёгких. Павел расхохотался:" Тигр, чистый тигр! Только карликовый!"
Тем временем на плите дошла картошка, сосиски призывно зарозовели аппетитными боками. Выставил на стол, пошёл ополоснуться под рукомойником. Вернулся, одинокая сосиска грустно лежала на тарелке, вторая же ползла к печному закуту. Павел нахмурился. Солнце, что ли, в голову напекло? Но из-за сосиски показалась хитрая рыжая мордочка. Похититель колбасных изделий смотрел выжидательно и без малейших следов раскаяния.
" Всё, быть тебе, котейка, Сосиской! Всё равно надо ж тебя как-то звать-величать", - улыбнулся Павел. При ближайшем рассмотрении рыжая бестия оказался котиком. Кличка Сосис прилипла намертво.
И потянулись дни, неспешные, странные, полные маленьких, но таких важных событий.
Выпросил у дядьки Владимира семян: редис, укроп, огурцы. Тот удивлённо вытаращился, дескать, пропустил паря, ты все сроки посадки, но Павел не отстал. Съездил в Солигалич, купил плёнки. Вскопал, сдирая руки в кровь, небольшой огородик. Почва слежалась в плотный дёрн,приходилось остриём лопаты, как косой, сдирать сильную, жёсткую траву, потом вскапывать плотную, грубую, позабывшую уход и ласку землю.
Плечи ныли от позабытой работы, на ладонях вздувались волдыри. А он стоял и улыбался. Вдыхал запах свежевскопанной земли, тяжёлый, острый, терпкий. Запах кружил голову не хуже духов любимой женщины, и Павел вдруг понял, как ему не хватало всего этого: земли, солнца, реки, леса, и шкодливого Сосиса, что солнечным зайчиком носился где-то неподалёку.
Семена сажал истово, заботливо взрыхлив землю, каждое семечко росил взойти, уважить припозднившегося огородника.Каждое утро бегал проверять,есть ли всходы. Видели бы его бывшие деловые партнёры! Но та, прежняя жизнь, истончалась, таяла в памяти, как туман поутру на солнце.
Семена взошли. Трогательные, нежно-зелёные, беззащитные. Советовался с бабушкой Людой, чем и как полить, нужно ли подкормить. Старушка хохотала звонко, заливисто, как в юности:" Павлуша, ты за ними, как за девкой красной ухаживаешь!"
Пару раз звонила Римма. Он не сразу вспомнил, кто это, а потом досадливо нажал на кнопку сброса.
Лето неторопливо подошло к июлю. Наступил сезон ягод. Павел ходил в лес, как ходят в гости: собирался загодя, всегда готовил гостинец лесному хозяину. Лес обнимал, как обнимают очень дорогого человека, баюкал на своей груди. Здесь Павел понял целительную силу одиночества: ты не один, ты наедине с самим собой. И мох ковром пружинит под сапогами. И запах иван-чая кружит голову. И черника приятной кислинкой растекается на языке.
Вечера коротали с бабой Людой. Павел научился перетирать ягоду с сахаром, варить черничный кисель. Летом старушке становилось легче, она реже задыхалась, страх скорой смерти не отступал совсем, но разжимал свои когти хотя бы на время.
А потом Павел купил гарем
( Продолжение следует)