Чаще всего я пишу о Кавминводах - истории и современности, а сегодня мы совершим путешествие в Европу - в Сербскую столицу Белград. Это путешествие конечно же связано с нашим регионом, а точнее с семьёй, которая сыграла важнейшую роль в развитии курорта Ессентуки. Речь о Зерновых - докторе Михаиле Степановиче Зернове и членах его семьи.
Московский врач, физиотерапевт, общественный деятель Михаил Степанович Зернов (1857, Москва - 1938, Париж) был основателем первого благотворительного санатория в Ессентуках. Об этом не буду повторяться, просто почитайте мою статью:
У Михаила Степановича и его супруги Софии Александровны (в девичестве Кеслер) (1865, Москва - 1942, Париж) было четверо детей: Николай (1898, Москва - 1980, Оксфорд), Софья (1899, Москва - 1972, Париж), Мария (1902, Москва - 1965, Лондон), Владимир (1904, Москва - 1990, Париж).
На фотографии ниже вся семья Зерновых в 1927 году в Париже: Владимир Михайлович, Мария Михайловна, София Михайловна, Милица Владимировна (жена Николая Михайловича), Николай Михайлович, София Александровна, Михаил Степанович, Мария Александровна Богушевская (старшая сестра Софии Александровны).
О Николае Зернове - известном философе, исследователе Православия, писателе и общественном деятеле вы также можете почитать в моей статье:
А теперь вернёмся к теме этого материала. После революции Зерновы решили покинуть нашу страну и через Грузию и Турцию в 1921 году добрались в Белград, где в дальнейшем дети известного доктора получили высшее образование. Через несколько лет они переехали во Францию, а потом Николай Михайлович с супругой Милицей Владимировной и Мария Михайловна в Англию.
Об истории своей семьи Зерновы совместно написали 2 книги "На Переломе. Три поколения одной Московской семьи (1812-1921)" (в ней конечно же есть про Ессентукский период), но сегодня нас интересует вторая часть: "За рубежом: Белград - Париж - Оксфорд: хроника семьи Зёрновых (1921-1972)". (PS: фамилия Зёрнов чаще в источниках пишется через Е- Зернов.)
В описании сербского периода есть указание на район Белграда, в котором жили Зерновы, и сегодня мы отправимся туда, чтобы посмотреть как выглядят улицы, по которым гуляли Зерновы (к сожалению в книге нет точного адреса, поэтому сохранился ли дом, связанный с ними, я не знаю). Фотографии свежие, сделаны недавно по моей просьбе.
Младшие Зерновы жили в районе, который называется Сеньяк.
- Сеньяк - район Белграда в муниципалитете Савски Венац. Сейчас это богатый район, в котором помимо дорогих особняков расположены посольства нескольких стран.
Приведу фрагменты семейной книги Зерновых. Глава: Югославия Студенческие годы (1921–1925) 1. Встреча с новой страной. (Н.М. Зернов).
14 октября 1921 года, в день Покрова по старому стилю, наша семья, состоявшая из шести человек, погрузилась в Константинополе в товарный вагон, предоставленный Красным Крестом для русских беженцев. Мы, вместе с другими путниками, были счастливыми обладателями виз для въезда в Югославию. Получили мы их после долгих, казавшихся безнадёжными, хлопот. Перед нами открывался ещё один этап нашего беженства. Оно началось в феврале 1920 года, когда мы покинули наш дом в Ессентуках на Кавказе, накануне захвата станицы Красной армией. Нам удалось годом позже вторично вырваться из большевистского окружения и бежать из Грузии в Турцию. Теперь, в третий раз мы искали убежища в новой стране.
...
Первым впечатлением было отличие Белграда от только что покинутого Царьграда. Вместо кривых и узких улиц с их шумной, яркой толпой, вместо пронзительных криков торговцев и беспрерывных гудков автомобилей, вместо суеты и хаоса Востока, мы очутились в тихом, провинциальном городе, чем-то напоминавшем южную Россию. Движения было мало, улицы были широкие, застроенные одноэтажными или двухэтажными домами. Никто никуда не спешил.
...
И дальше мы узнаём в каком районе Белграда поселились дети доктора Зернова (Михаил Степанович с женой вероятно жили в курортном городе (о чём мы узнаем ниже), а потом уехали во Францию):
Перед Рождеством родители покинули Белград, а мы, молодёжь, вместе с пятью другими нашими сверстниками поселились в маленькой хибарке на окраине города, называвшейся Сеньяк. Жили мы впроголодь, но не унывали...
Когда мы поселились в Белграде, город был значительным центром эмиграции. Около 30 тысяч русских жили в столице Югославии. Бывший посол Штрандман всё ещё представлял русские интересы. В Белграде имелись русская газета, гимназия, церковь, издавались книги, существовали всевозможные общественные учреждения. В соседних городах разместились кадетские корпуса и женские институты, эвакуированные с юга России. Большинство русских продолжало надеяться вернуться на родину. Споры о её будущем и о причинах катастрофы волновали всех. Несколько тысяч студентов училось в университете, почти все они прошли через горнило мировой и гражданской войны и вернулись к занятиям после долгого перерыва. Они горячо приступили к учению, веря, что знания, приобретённые за рубежом, пригодятся для работы на родине. У них было много жизнерадостности, почти все были бедны, но мало тяготились этим, ожидая перемен в России.
Так началось наше четырёхгодичное пребывание в Сербии. Это было плодотворное время духовного роста и умственного пробуждения. В Белграде мы заложили фундамент нашей церковно-общественной работы и встретили тех друзей, которые впоследствии стали нашими сотрудниками в экуменической деятельности.
Далее в главе "Белградский студенческий кружок и его руководители" (Н.М. Зернов) мы снова читаем об их скромном доме, ставшем местом сбора членов "кружка":
Первое заседание кружка состоялось 15 ноября 1921 года. «Летописец» кружка, И. П. Расторгуев, сделал следующую запись: «На квартире Зерновых, на Сеньяке, собрался кружок, не имевший ни названия, ни программы, кроме веры в Церковь Христову, как смысл и цель жизни, как заключающую в себе полноту бытия. На собрании участвовали 8 человек: Н. Терещенко, Н. Афанасьев, Мария Львова, четверо Зерновых и я, который прочёл доклад «Русская Красота».
Домик Зерновых в районе Сеньяк упоминается и в другой главе, написанной Софьей Михайловной "Четыре года в Сербии (Из писем к другу)".
Я хотела бы, чтобы вы вошли в наш домик на Сеньяке, в наш «Ковчег». Вошли незаметно, стали бы в дверях и заглянули в нашу комнату. В углу перед иконой горит лампада, жарко накалена маленькая чугунка и около неё на опрокинутых ящиках сидим мы с сестрой. Она пишет дневник, а я читаю письмо от дорогого мне человека. Он служит в пограничной страже, далеко в горах. Внутренне я живу только им, но скрываю это ото всех. На большом ящике, заменяющем нам стол, тускло горит керосиновая лампа. Машенька Львова, нагнувшись над большими листами, переписывает бесконечные статистические цифры – это наш главный заработок. У противоположной стены, забравшись с ногами на кровать, сидит Ирина Степанова, окружённая книгами, и готовит доклад о крепостном праве для нашего студенческого кружка. На другой кровати дремлет старушка Ольга Васильевна Обухова, приехавшая из Хоповского монастыря на три дня. Мы уступили ей одну из кроватей, кто-нибудь из нас будет спать на полу.
И в этой же книге, но уже Владимир Михайлович в главе "Белградский «Ковчег» и его обитатели" раскрывает подробности Сербского периода своего отца. Ему удалось устроиться врачом на сербском курорте, где вероятно он и жил до своего отъезда в Париж.
Осенью 1921 года мы покинули Константинополь и с группой русских беженцев приехали в Белград. Все мы с большой энергией стали устраиваться в новой стране, обитатели которой, хотя и были наши «братья», но говорили на непонятном нам языке. Мы сразу приступили к его изучению и одновременно начали искать заработок для каждого из нас. Наша главная надежда была, что отец сможет работать как врач. После длительных хлопот при помощи новых знакомых среди сербов, многие из которых были искренние и бескорыстные друзья России, ему было предложено место на одном из лучших курортов Югославии – Врньячка Баня. Министерство просило его представить проект реорганизации курорта, который он и составил в кратчайший срок. Проект был принят без поправок, но он возбудил большое недовольство местных докторов, боявшихся уменьшения своих доходов из-за конкуренции опытного русского врача. Они употребляли всё своё влияние, чтобы не допустить отца к частной практике. Их усилия, однако, оказались напрасными и отец вскоре стал одним из популярных врачей на курорте.
- Врнячка-Баня - бальнеологический курорт, расположенный в Рашском округе в Сербии, славится своими горячими источниками, вода имеет температуру, почти как у человека- 36,5 градусов. Всего там 7 источников. Население для сравнения со 100-тысячными Ессентуками там около 10 тысяч человек.
Но вернёмся к домику в районе Сеньяк. Владимир Зернов описывает его и жизнь в то время довольно подробно:
Первый год нашей жизни в Сербии был труден. Пока отец боролся за своё положение в Бане, мы старались устроиться в Белграде. Нам удалось найти домик на окраине города, состоявший из четырёх маленьких комнат. Их единственный комфорт были дымившие железные печки. Наружная дверь, выходившая прямо на двор, так же как и окна, плохо закрывалась. Во время снегопада или сильного дождя вода заливала комнаты. У нас не было ни проведённой воды, ни газа, ни электричества.
Кроме нас четверых с нами поселились Николай Андреевич Клепинин с женою, его двоюродная сестра Ирина Васильевна Степанова, Игорь Иванович Троянов, и Мария Константиновна Львова. Мы называли наш домик «Ковчегом» не только потому, что мы жили в большой тесноте, но также из-за многочисленных знакомых, часто просивших у нас временного пристанища. У нас постоянно кто-то ночевал, кто-то делил нашу трапезу. Предоставить же мы могли лишь матрас на полу и чай с хлебом и фасолью на ужин.
Получивши пустой дом, мы начали обзаводиться обстановкой. Нам удалось достать бесплатно старые солдатские железные кровати в военном управлении. К сожалению в этих кроватях нашлись нежелательные «жители», начавшие проявлять кипучую деятельность. Вместо матрасов мы употребляли мешки, набитые соломой. Вопрос об остальной мебели был разрешён просто. В соседней лавочке мы купили за сходную цену ящики различной величины. Они служили нам столами и стульями. Бидон от керосина стал умывальником.
Наш ковчег представлял своеобразную коммуну. Были установлены дежурства по хозяйству. Дежурный должен был напилить дрова, принести в бидонах воду, приготовить чай и вечерний ужин. Еда была незатейливая, повара неопытные, варево часто подгорало, суп выкипал. Но наша бедность не мешала нам приглашать гостей, веселиться, устраивать шарады. Однажды моя сестра позвала к нам знакомую англичанку, которую поразило убожество нашей обстановки. На следующий день она прислала нам большую корзину, с тарелками, стаканами, ложками, вилками и ножами, со всем тем, чего нам не хватало.
Наши финансы не позволяли большой траты на еду. Днём мы часто закусывали в харчевнях, называвшихся по-сербски «Народна Куйня». Главным блюдом была фасоль, приправленная жгучим красным перцем. Нельзя сказать, что после такого обеда мы чувствовали себя сытыми – зато весь день рот горел от паприки. Обстановка в этих харчевнях была самая примитивная. По столам быстро пробегали тараканы. Опытные завсегдатаи старались поймать бегунов и бросить их в тарелку с едой. В случае удачи, можно было пойти пожаловаться хозяину и получить дополнительную порцию.
Стипендии, с трудом полученные нами, не были достаточны даже на эту нищенскую жизнь. Нам, однако, удавалось находить дополнительную работу, но обычно это был плохо оплачиваемый труд, бравший много временя и сил. ...
Дом в Сеньяке посещали не только молодые люди, религиозные деятели, но и значительные политические персоны, эмигрировавшие из России.
Однажды во время пребывания наших родителей в Белграде, к нам зашёл в гости М. В. Родзянко, бывший председатель Думы. Когда я увидел его в нашей комнате, мне страстно захотелось выразить ему всё моё негодование. «Вот один из главных виновников всех несчастий, постигших нашу родину», думал я. Не зная, как показать ему моё порицание, я мрачно остановился в углу, смотря с осуждением на его грузную, добродушно-барскую фигуру. Руки этому «предателю России» я, конечно, не подал. К счастью Родзянко не заметил моего странного поведения, но после его ухода, я получил суровую отповедь от моих родителей за мою неуместную политическую демонстрацию.
И завершу этот материал ещё одним фрагментом семейной книги Зерновых. Владимир Михайлович:
Прошло четыре года. Наши университетские занятия приблизились к концу. Мы стали ощущать, что приходит пора покидать ставший нам дорогим Белград. Париж был нашим следующим этапом. Туда же постепенно перебралось и большинство обитателей «Ковчега». Я оставался в Сербии дольше других. Курс медицинского факультета длился 6 лет. Весной 1927 я сдал последние экзамены и сделался штатным ассистентом при клинике внутренних болезней. Мой профессор, Игнатовский, предлагал мне обосноваться в Белграде, но я предпочёл неизвестное будущее в Париже, так как там была уже моя семья.
Если вам было интересно совершить вместе со мной путешествие в Сербию (Югославию) 1920-х годов и 2023-го, то не забудьте подписаться, поставить лайк и по возможности написать комментарий.