Говорят, что в ночь с 31 декабря на 1 января судьба открывает перед людьми двери в новую жизнь, но как в это время трудно попасть туда. Семья Павловых готовилась к переходу в новый цифровой формат с особой тщательностью и большими надеждами: в Министерстве Антону Николаевичу намекнули на очередное повышение по службе, а супруга, Анна Сергеевна, уже беспрестанно и невольно мечтала о поездке в предстоящем году на Бали, кардинальном обновлении гардероба и возможном расширении своего косметического салона. Необходимо также добавить, что в их жизни наступило то золотое время, когда пора родительской опеки была завершена, а бремя дедушкиных – бабушкиных забот ещё даже не маячило на жизненном горизонте. Павловы жили в подмосковном элитном посёлке (московская квартира была в полном распоряжении сына-студента), и этот Новый год они были приглашены встретить в семье Ларионовых, знакомых со времён беззаботной безденежной молодости и ставших людьми состоятельными и весьма влиятельными в сфере банковского дела. Одним словом, отсутствие зависти и жизненный успех ещё больше укрепили многолетнюю дружбу этих семей. Нужно отметить, что собирались Павловы с большим энтузиазмом и без лишней суеты. У склада супермаркета, являющегося главной достопримечательностью и поставщиком продуктов подмосковного посёлка, Антоном Николаевичем заранее была выбрана самая плотная и менее деформированная картонная коробка, которая с обеда наполнялась гостинцами и традиционными деликатесами. На дно её заботливой рукой Анны Сергеевны были аккуратно размещены копчёные колбасы трех сортов, буженина, корейка, красная икра в объёме « чтобы не было стыдно», два вида конкурирующего сыра. Антон Николаевич в одном углу коробки поставил литровую бутылку высокомерного виски, в другом – бутылку российского шампанского – этой сигнальной ракетницы, всегда дающей старт новой годовой дате календаря. Завершив данный процесс, глава семейства стал мысленно в голове прокручивать тосты и шутки предстоящего праздника, искренне считая себя острословом и весельчаком. Анна Сергеевна вносила последние косметические штрихи, не оставляя своему лицу ни малейшего шанса на естественность. Чтобы завершить столь объёмную преамбулу рассказа, нужно описать их домовладение. Некогда дачный домик старой постройки со временем стал обрастать пристройками и этажами. Расширился вдвое и земельный участок: к своей территории добавилось восемь соток, выгодно приобретённых у обанкротившегося соседа, горе-предпринимателя. Семья богатела, матерела, увеличивалась в авторитете и весе. Старую мебель в течение трёх лет бесцеремонно вытеснила итальянская, пафосная и дорогая. Чешский хрусталь, доставшийся по наследству и используемый сугубо по праздникам, заменили роскошные сервизы, вазы из дорогого фарфора и импортная техника. Помимо высоко стоящей недвижимости в богатом доме обитала движимость в виде попугая Кеши и трехцветной кошки Люськи. Птица была подарена сыну на шестнадцатилетие его друзьями. Этот пернатый разбойник за два года научился повторять бесхитростные слова и непредсказуемым поведением веселить или раздражать хозяев. Трехцветный же миловидный котёнок Мурзик, купленный в зоомагазине в качестве символа семейного счастья и благополучия, через полгода (как это часто бывает) превратился в чрезмерно независимую и отчасти агрессивную кошку с взглядом американского президента на весь остальной мир и с претензией на мировое господство. Отношения попугая и кошки, переименованной по случаю смены пола в Люсю (впрочем, её так называла только Анна Сергеевна), не только не сложились, но и портились день ото дня. А после того как Кеша с хозяйской интонацией научился выкрикивать «Люська, брысь под лавку!», жизнь хвостатой хищницы наполнилась маниакальным желанием изучить строение наглой птицы изнутри. Охота на Кешу, которого с первого дня пребывания поместили в клетку, подвешенную между журнальным столиком и кожаным креслом на высоту вытянутой руки, пресекалась жесточайшим образом всеми разумными обитателями дома, включая приходящую домработницу Веру. В ход пускались нравоучения, угрозы, систематическое подношения кулака к влажному носу животного, хлесткие, но щадящие удары мокрой тряпкой, виртуозные финты шваброй около удирающей бестии, но все приёмы никак не остужали воинственный настрой Люськи и носили временный успокоительный характер. Должен заметить, что если бы в своё время советский народ обладал такой одержимостью, то вероятность прийти к мифическому коммунизму была бы крайне высока. Решено было развести непримиримые стороны, вернее изолировать кошку: на время отсутствия хозяев и домработницы дверь в залу, соединённую со спальней, надёжно закрывалась, и Люське ничего не оставалось, как находиться в стеснённых обстоятельствах в оставшихся пяти комнатах.
А вот теперь наступает то самое время, когда описание рассказа плавно перетекает в повествование. Время подходило к отъезду, и Антон Николаевич спустился по лестнице, с определёнными усилиями открыл в просторном коридоре входную металлическую дверь и, обхватив ранее упомянутую коробку двумя руками, вышел на мощенную серым гранитом площадку перед домом. За ним проследовала Анна Сергеевна с плетёной корзиной, наполненной тропическими и субтропическими фруктами, разнообразие и разновкусье которых, пожалуй, легко возбудили бы аппетит даже у только что хорошо отобедавшего человека. В искусно плетенной таре посередине с видом главнокомандующего выделялся огромного размера ананас, воспетый поэтом Серебряного века как некое буржуазное приложение к шампанскому. Его обрамляли уступающие по размеру, но превосходящие по цене манго, папая, мангостины, питахайя и гуава (вполне приличные, но многим неизвестные слова). Пройдя по припорошенной снегом плиточной дорожке через сказочный зимний сад с беседкой к кованым воротам, Павловы увидели сквозь узкие проёмы металлических прутьев дожидавшееся их такси. Минуя калитку с геральдическим орнаментом, супруги оказались в нескольких шагах от автомобиля. И тут по устоявшейся семейной традиции Анна Сергеевна устроила мужу допрос о выключенном – невыключенном свете, надёжно запертом доме, перекрытом газовом вентиле, закрытой в зал двери… «Люся», - с ужасом прошептала супруг. Тут Антон Николаевич разом вспомнил, что забыл проверить местонахождение трехцветной монстры и автоматически защелкнуть замок межкомнатной двери. Вложив в движения остатки юношеской прыти, Павлов устремился напрямую к дому. Анна Сергеевна подошла к такси и, открыв заднюю дверь, аккуратно сдвинув на левую сторону сидения корзину, разместилась на оставшемся месте.
- Добрый вечер! С наступающим вас Новым годом! - с кавказским акцентом
задорно проговорил таксист.
- Взаимно! Немного подождём мужа, - с слегка извинительной интонацией проговорила Анна Сергеевна.
Ашот Ардашевич ( так звали водителя) таксовал более двадцати лет в разных городах и в силу профессии и темперамента молчать долго не умел и не хотел, поэтому уже через полминуты его эмоционально окрашенная речь заполнила пространство автомобиля:
- Вай, какой у вас красивый дом! Это сколько же денег надо иметь, чтоб отстроить такое богатство! И не страшно людям в таких замках поживать и добра наживать! В этаких домах нужно по периметру камеры развешивать да пару волкодавов иметь. Вы хоть сигнализацию установили?
- Всё никак муж не соберётся, - доверительно ответила Анна Сергеевна.
И в этот момент, замешанная на запоздалой осторожности и сдобренная подозрительностью, родилась в голове женщины мысль ужасающая:
- А почему этот кавказец так подробно обо всём расспрашивает, всем интересуется, выпытывает? Возможно, он вор - домушник или наводчик и как только отвезёт их от дома, тут же вернётся сам или сообщит по телефону адрес сообщникам с подробным описанием и расположением. Тут инстинкт сохранения нажитого имущества заговорил её голосом:
-Супруг сейчас решит вопрос с Люсей... (здесь Анна Сергеевна, немного замявшись, добавила) то есть с моей мамой. Мы называем её по имени на западный манер. Она, несмотря на то, что Антон её не особо любит, живёт с нами много лет и присматривает за домом в наше отсутствие. Сейчас муж отдаст последние распоряжения тёще, и сразу же и поедем.
Водитель, ни капли не расстроившись и не поменяв интонации, протянул: «Без проблем!» Но Антона Николаевича пришлось ждать сверх намеченного. Только минут через пятнадцать, проскакав вдоль ограды и распахнув калитку, он оказался возле автомобиля. Словно протискиваясь сквозь толпу, влез на переднее сидение. Машина тронулась, и в свете уличных фонарей супруга и шофёр увидели исцарапанное лицо Антона Николаевича. Кое – где глубокие царапины были небрежно сокрыты неровными полосками лейкопластыря; из-под него зловещие проглядывали капли запёкшейся крови, придавая лицу в мелькавших бликах фонарей и оконных огнях кладбищенский полуночный кошмар. И тут новоявленного пассажира прорвало. Его рассказ большей частью был предназначен для встревоженной супруги, но чувствовалось, что рассказчик ждал сочувствия и от таксиста.
- Представляешь, я эту заразу не сразу нашёл, твою мать! Сначала она лежала на нашей кровати, а при виде меня умудрилась залезь под неё. Сначала я попытался исчадье ада выудить оттуда шваброй, но она отбивалась изо всех сил. А когда почти выволок, эта сволочь вцепилась мне в лицо. Затем я схватил двумя руками за шиворот и хотел свернуть шею, но она извивалась, шипела, норовила меня укусить.
- О Боже, что ты сделал с Люсей? - воскликнула Анна Сергеевна с наверняка побелевшим лицом и замирающим сердцем.
- Мне пришлось открыть окно и вышвырнуть подлюку в палисадник в сугроб, чтобы остыла. Ей богу, я бы с радостью придушил эту гадину, завернул бы в старую мешковину и закопал бы в ближайшей лесополосе под каким-нибудь деревом. Таксисту бы доплатили, думаю: он не отказался бы отклониться на время от маршрута.
Договорить Антону Николаевичу так и не пришлось, поскольку жуть рассказа привела Ашота Ардашевича в парализующий шок, и он, не справившись с управлением, но в последний момент сумев сбросить скорость, протаранил мусорный бак крайнего дома улицы и залетел на бордюр.