Бэлла
В Сибирь пришла весна! Не пришла: - ворвалась! - нагрянула!
Ещё вчера зима пугала трескучими морозами, завывала злыми метелями. Днём слепила яркими вспышками разноцветных снежинок. По ночам завораживала голубоватым мерцанием холодных звёзд.
Снег хрустко поскрипывал под ногами, радуя детишек и взрослых весёлыми старинными забавами.
Бесконечная сказка изо льда и снега. Казалось нет этому конца …
И вот дождались!
Приветливое солнышко припекает спины и макушки, обращая всё вокруг в весёлую капель. Проворные ручейки стремительно уносят остатки посеревших сугробов к Ангаре, по пути испаряясь и улетая на небо, чтобы превратиться в пушистые тучки.
Весна!
Бомжи почернели, скукожились и стали почти невидимыми. Их лиц не разглядеть. Да и кто на них смотрит? Прохожие сторонятся, стараясь не замечать убогих людишек. Делают вид, что очень спешат …
- Куда? - спрошу я вас.
- Не ваше дело! - ответите вы.
Наблюдаем друг за другом сквозь маски безразличия, бессилия, обречённости и … боли.
Бомжи еле передвигаются на обмороженных ногах-колодках. Они похожи на живых мертвецов из фильма ужасов. Знакомых почти не осталось. А тех, немногих, кто пережил лютую сибирскую зиму оставили последние силы.
Бродят бедолаги, как неприкаянные, боясь остановиться. Опасаются остановиться … упасть и умереть. Обидно весной. Просто так - … безо всяких на то причин, - взять и умереть!
Хотя, почему без причин? Одна-то точно есть! Она настолько очевидна, что бомжи вздрагивают и … застывают, как истуканы, от её голоса. «Ты лишний на этом празднике жизни. Тебе пора»! - слышится им из глубины.
По привычке толпясь у мусорных баков, озираясь по сторонам слепыми глазами, они будто спрашивают себя:
- Почему мы не остались в прошлом лете?
- Надо ли было так стараться выжить этой зимой?
- Зачем она нам эта весна?
- Зачем мы ей? …
А в ответ снова и снова, - неумолимо: - «Ты лишний на этом празднике … тебе пора».
Бредут, спотыкаясь, по земле русской тысячи русских. О них забыли, их нет ... вовсе. Они ничто, - будто тени на погосте. Люди из прошлого, им не нашлось места в настоящем. Лишние люди. Они научились не замечать нас, мы отвернулись от них.
Ряды «лишних» пополняются. Одни уходят … - навсегда. Другие приходят и тоже навсегда.
К ним примыкают те, кто потерялся среди нас, - кто устал, разуверился. У них мало шансов удержаться «на плаву». Они это понимают, и уходят к ним. Уходят доживать свой век на погосте. Ненадолго. У «лишних» короток век. Которые подсаживаются, согласны на «ненадолго».
Она появилась в один из таких дней. Солнце задержалось в зените чуть дольше положенного, стараясь обогреть всех обездоленных, полуживых … полуголодных. Будто пыталось загладить чью-то вину перед несчастными людишками. Не свою. Оно здесь не при чём. Так заведено - так тому и быть ...
Горе и радость в одном месте. Одно лицо. Театр одного актёра. Меняются маски, меняются декорации. Зима, лето, весна, осень … А солнце и есть - главный режиссёр и актёр в одном лице. Ему не спрятаться, оно круглый год на виду. Летом теплом радует, зимой в ледышку обратит. Греет и смерть сеет. В одном лице - одно лицо.
Приглядитесь, - вокруг, и впрямь, только маски. Грустные, весёлые, равнодушные, - разные - одинаковые. Маски, маски, маски …
А солнце будто дарило последний шанс. Мол, попытайся уговорить судьбу смилостивиться. Подсказать выход, указать путь.
А вдруг - получится измениться. Изменить свою, и не только свою, жизнь.
И может быть (чем чёрт …) дожить свой век в радости - на радость всему светлому и милосердному. Должно же оно где-то сохраниться это светлое и милосердное?
Наивное солнце. Да кто же на такое согласится? И если согласится, - где взять сил на такое?
Женщина уютно устроилась на скамейке с высокой спинкой в глубине маленького сквера. На коленях у неё лежала толстая тетрадь, в руках карандаш, рядом - холщовая сумка с широкой лямкой, через плечо.
Она писала. Временами опускала карандаш, перечитывала записанное, потом вскидывала голову к небу и загадочно улыбалась.
Около недели, каждый день, в одно и тоже время я встречал её на той скамейке за одним и тем же занятием.
Больше всего меня поражала её улыбка и ... вдохновение, с каким она писала и перечитывала свои записи.
При её бродячей жизни и такое вдохновение? И улыбка?
Она точно не из её теперешней жизни - эта её улыбка.
Невероятным представлялось и то, что она выглядела счастливой?
Как вообще такое возможно?
Без крыши над головой … без всего того, что у нас принято считать «домашним очагом» или как минимум «социальной защищённостью»?
Бррр … бред какой-то. Никто никого никогда не защищал и защищать не собирается. Слова. Они теряют всякий смысл, когда употребляются ложью для сокрытия сути. Срастаются с ложью, привыкают быть ложью, калечат и убивают всё вокруг безнадёгой.
С непокрытой головой, в придуманном (самой и придуманном) мире испытывать такие неведомые чувства? И в нормальных-то условиях такое не каждому под силу.
Кому сказать: бродяжка, и такое вдохновение! И улыбка!
Мы привыкли измерять наше счастье на вес, на ощупь, на квадратные метры, на количество денег и прочие осязаемые эквиваленты. Но уж точно не ощущением свободы, абсолютной независимости, необозримости личного простора. Кому они нужны такие ощущения и такие свободы?
Она вынуждала засомневаться, показывая нам, что как раз наоборот, - вопреки здравому смыслу, - благодаря этой самой "необозримости личного простора", возможно обрести счастье.
И что тут скажешь? Повезло? Конечно, повезло! Пусть такой ценой, но она встретилась с ним лицом к лицу, - со своим счастьем.
Три месяца лета! Всего три ... Грешно тратить время впустую. Надо постараться без горя. В этих трёх месяцах ему нет места. Три месяца. Только три … Целых три!
Я и сейчас вижу, как она перелистывает страницу за страницей своей толстой тетради. Среди гомона птиц, аромата черёмухи она сочиняет и сочиняет … Улыбается. И продолжает писать, писать, писать … Она похожа на волшебную птицу, которая случайно выпорхнула из красивой сказки (из другого мира) и угодила на скамейку у одичавшего пруда. Ни с того, ни с сего выпорхнула и растерялась, и не придумала ничего лучшего, как превратиться в красивую женщину … с карандашом в руке и тетрадкой на коленях.
«Успеть бы перевести дыхание, восстановить силы и дальше, - туда, – в свою сказку». Она вот-вот вспорхнёт и растворится, исчезнет, покинет суровый сибирский край. Навсегда. Хочется верить, что успеет. Что так и будет … - не сейчас - чуть позже, в конце лета. А лучше бы прямо сейчас! Зачем так рисковать? Не стоит медлить. Мало ли … Это Сибирь!
Тут жаворонку приволье, но и он улетает раньше всех … до первых заморозков.
Сквер граничил с озером. Берега густо заросли ивой, вербой и черёмухой. Ранним утром белый цвет черёмухи сквозь густой туман напоминает иней. На восходе солнца черёмуховый аромат дурманит голову. Ощущаешь себя молоды и необычайно легким. Ощущаешь себя влюблённым.
У самого берега караси устроили настоящее представление. Взбаламутили тину, подняли со дна ил, они режут поверхность крутыми спинками, раскачивают камыш, а самые отчаянные выскакивают на траву, выгибаются дугой, и через мгновение снова плюхаются в воду. У карасей икромёт! Сегодня у них гостит любовь. И будет гостить, пока цветёт черёмуха. Потом озеро снова затихнет. Тина и широкие листья кувшинок скроют его тайну от любопытных глаз. Оно будто уснёт до следующей весны, - до того дня, когда снова зацветёт черёмуха.
Так уж повелось в Сибири: весной, на восходе караси, черёмуха и любовь встречаются в этом заколдованном месте.
Невысокого роста, опрятная (насколько это возможно при её бродячей жизни), в коричневом драповом жакете, в серой юбке ниже колен и в светлых полусапожках. На плечи и вокруг шеи элегантно повязан шарфик светло коричневого цвета. Лицо смугловатое, глаза голубые глубокие, губы слегка припухшие красивой формы, пальцы тонкие чувственные, руки красивые, сильные. Волосы блестящими кольцами падают на плечи. Они оживают морскими бурунами, когда хозяйка, будто очнувшись, вдруг, встряхнёт головой, сладко зажмурив глаза на яркое солнце.
Спокойная, никуда спешащая, - обречённая, - в то же время несогласная. Можно предположить, что для себя она всё решила, и поэтому её ни что волновало вокруг. Она ни у кого ничего не просила, ни с кем ничего не обсуждала. Не стонала, не жаловалась, - не взывала о помощи. Сама же, наоборот, помогала как могла и чем могла.
Белла! - так она назвалась, когда впервые появилась среди "лишних" людей у жаркого костра. Бродяги понимали, что вместе они только на одно лето, что зиму их Бэллочке не пережить, и старались не обидеть божьего человека ни словом грубым, ни жестом некрасивым.
По всему было видать, что женщина из последних сил старается не упасть раньше времени. Не впустить в сердце горе окаянное. И с судьбой своей не желает смириться: не готова она к жизни бродячей и привыкать не собирается. Отмерила себе время до осени. «Вбила вешки» до первых холодов. Рассчитала силы, крепко загадала. Терпеть дольше? - и в мыслях не было. Не оставила за душой ничего такого, чтобы «дольше».
Она забывалась, расположившись под белым кустом черёмухи, - улетала и путешествовала в сказочном мире собственных грёз. Её миром правит добро и любовь.
А ее истории были похожи на добрые сказки. Впереди три месяца лета! Надо успеть прожить их все до капельки, чтобы было о чём вспоминать там … - чтобы не пожалеть. Чтобы гордиться собой там ...
В своих рассказах Белла часто стоит на капитанском мостике. Её парусник пробивается сквозь шторма и бури к заветному острову посреди океана, - в то место, где её поджидает отважный рыцарь (нет, – капитан!). Злые пираты приковали его к скале и оставили умирать в одиночестве. Он зовёт свою Беллу. Белла слышит его голос, она спасёт любимого, - успеет, обязательно успеет. Они больше не вернутся к людям. Никогда! Им не надо к людям. На острове тепло, уютно и очень красиво. На нём пальмы, водопады, разноцветные птицы и бабочки. Много цветов. А в глубине спрятался древний замок. В нём когда-то жили Боги. О нём никто не знает. Камин и много дров! Тепло и уютно! У них есть всё! Они любят друг друга! Им не надо к людям …
Из прошлой жизни только хорошее. Всё плохое забыть, - стереть из памяти. Потому что помнить, значит похоронить себя заживо. С болью, с криком отчаяния.
Когда придёт время, уйти спокойно, с улыбкой, чтобы гордиться ...
Вспомнить в самом конце, - перед тем самым моментом, - в конце можно. Не стоит уносить с собой. Вспомнить и оставить здесь, - навсегда. С собой не стоит.
Спокойно пролистать свою жизнь - листочек за листочком, день за днём, год за годом - и оставить. Выплакать горе, а лучше бы не впустить ...
Потом можно, но не сегодня. В конце лета, - не сегодня …
Бэллочка сочиняла свои истории для них, для тех, о ком забыли мы. Мы очень заняты, нам не до них.
В её историях много тепла. Люди заботятся друг о друге. Все до одного живут в больших тёплых домах. Вокруг много детей. Живы и здоровы родители. Любимые всегда рядом. Они преданы друг другу. Любимые в её историях никогда не расстаются. И в радости, и в горе … вместе и до конца.
И любила Белла в своих историях так, чтобы ничего не оставить на потом. Любовь всю без остатка старалась вылюбить.
Она и этих несчастных уговорит уйти. Потом, в конце лета. Уговорит обязательно. Зачем оставаться здесь? Ради чего? «Вы лишние. Вам пора». Этот голос и она слышит. Стынет внутри от голоса. Страшно такое слышать, - страшно осознавать такое.
"На острове живут ангелы … Я точно знаю, - нам к ангелам" - шептала она.
Тех, первых бродяг давно уж нет среди нас. Это были и впрямь свободные люди. Первые, единственные, - свободные! Они ещё не успели обозлиться на весь белый свет. Были уверены - то, что с ними произошло - это нелепая случайность. Именно - «случайность»! И совсем скоро всё образуется. О них вспомнят, их позовут. Не может быть, чтобы не вспомнили. Они нужны людям! Всегда были нужны! И родным нужны! Без них всё пойдёт прахом! От них зависит очень многое. И в первую очередь - наступит ли счастливое завтра. Непременно от них! Летом хорошо мечталось - тепло и сытно. Но очень скоро наступало осознание того, что "пошло прахом" это о них. Ощущение обречённости настигало всех бродяг без исключения в тот самый момент, когда милицейская «труповозка», загруженная под завязку, увозила соседей в последний путь. Окоченевших, похожих на смёрзшиеся груды сырых тряпок, наваленных в металлическом кузове как попало, - вповалку. Со страшными гримасами предсмертных улыбок, с грустным янтарём остекленевших глаз, в каждом из которых запечатлено осознание неотвратимости конца.
Они будто кричали: "Ну почему мы не поверили нашей Белле? Почему не ушли с ней? Зачем остались"?
Хорошо бы в костёр. Согреться напоследок. Не хочется в мёрзлую землю. Эх, Белла!
Зимой их до сих пор достают из колодцев теплотрасс, подвалов, чердаков. Окоченевших откапывают в сугробах, примёрзших отрывают от скамеек. Десятками, сотнями, - без имён, без фамилий с номерком на ноге, - закапывают на кладбищах. Отдельно. На специально отведенных участках. В вечную мерзлоту с номером вместа имя на сосновом не обструганном кресте.
... Бомжи интеллигентной наружности под вечер на берегу пруда разжигали костёр. Варили вкусную похлёбку в ведёрном котле (чаще это была уха – имелись и свои рыбаки). Другие подрабатывали на частных подворьях: кололи дрова, носили воду, помогали на полях, - да мало ли … В деревне любой работник на вес золота.
Приглашали Бэллу, - подкладывали своей писательнице самые вкусные и жирные куски. Поднимали тосты за любовь, за весну и конечно же за Беллу. Благодарили Бога за то, что у них есть этот вечер. За то что сыты и в тепле. Просили для себя короткой жизни. Умоляли …
А после ужина, закурив папиросы и самокрутки, располагались поудобней у костра и с ребячьим интересом слушали красивые сказки своей Бэллочки …
Это были наши люди. Русские. Хочется верить, Бог их услышал …
Окончание этой истории мне рассказал знакомый художник, Володя. Прошлым летом он достраивал свою землянку на берегу Ангары. Землянка возводилась по всем правилам военного искусства. Бревенчатые стены, пол из толстых плах, потолок в три наката, маленькое оконце на реку, оставалось навесить основную дверь, зимнюю. Володя жил рыбалкой и лесом. Рыбу сдавал в ресторан, торговал на рынке. Не сам, – доверял бабулькам. На вырученные деньги жил не тужил. Хватало на самое необходимое, – хватало на жизнь. А вот для того, чтобы рассчитаться с плотником за дверь, надо было постараться, как говорится, сверх нормы.
«Вышел я пораньше – говорит Володя – туман низко, сырость, душновато, но тепло. Рыбачил на «кораблик». Сеть «двустенка» крепится к приспособлению в виде деревянных салазок и выпускается на глубину. По мере натяжения шнура «кораблик» медленно движется: либо по течению, либо против. Простой и очень уловистый настрой плюс чутьё и сноровка.
Только, было, прошёл первую тонь, как из-за поворота реки выплывает парусник. Будто воды не касается – ни волн, ни плеска – движется в направлении пристани. Когда проплывал мимо, я разглядел на мостике нашу Беллу! Чуть сознания не лишился от радости. Успела! А на пристани её друзья (бомжи) толпятся и тоже волнуются, - плачут от радости, - суетятся, с узелками. Парусник на минуту задержался: принял всех до одного на борт, и был таков, - так же тихо и растворился. Я зашёл на причал, а там её шарфик на ветру развивается, к перилам привязан. Вот он! Оставила на память.
Послышался журавлиный крик. Мы глянули на небо и замерли – клин за клином, стая за стаей, раздвигая потухшие звёзды, плыли журавли! Мимо нас – к сказочному острову в океане – к теплу и солнцу, спеша за Беллой. Слава Богу, - успела!»
... июль 2011 год