Что бывает, когда все роли в Театре юного зрителя исполняют возрастные актеры.
Гримерка. Подслеповатый свет, скорее всего, аварийное подключение. На часах, что висят на стене — почти полночь. В самом углу, на стуле, сидит немолодая уже женщина в простеньком платье. В руках — хрустальная туфля. Входит режиссер, мужчина лет 45, с растрепанной шевелюрой, в очках.
Режиссер (щурясь): Эльза Валентиновна, вы здесь? Что за черт! Ничего ж не видно! (Щелкает выключателем — без толку). Вы здесь?
Женщина (низким голосом): Да, Аристарх Иваныч, я — здесь. В своем углу.
Режиссер (пробираясь к ней, ударяясь головой о перекладину под низким потолком, чертыхаясь): А почему вы здесь, хотел бы я знать?! Спектакль уже два часа как закончился.
Женщина (прижимая туфлю): А куда мне спешить? Хватятся только утром. Когда будут лестницу мести (гордо вскидывает голову).
Режиссер (ударяясь еще раз, потирая больное место): Твою ж мать, Эльза Валентиновна! Вы меня с ума сведете вашими перевоплощениями! Вроде, умная женщина, а туда же! Как вам еще доказать, что ваша Золушка — вымышленный персонаж. Понимаете? (Присаживается перед ней на корточки). Образ бедной девочки- сироты характерен для западноевропейского фольклора. (Достает сигарету). Впрочем, и для славянского — тоже. Мы же с вами ровесники почти. (Женщина вздрагивает). Выросли на сказках. Ради всего святого, не пытайтесь меня убедить, что вам не читали Золушку!
Женщина (усмехается, еще крепче прижимает туфлю к груди): Я не так наивна, как вам кажется, Аристарх Иваныч. Я абсолютно уверена, что стоит мне сейчас довериться вам и уйти, как туфелька достанется моим сестрам. И тогда — прощай, жизнь во дворце, прощай, принц! А мне скоро стукнет трижды по 18! (Отворачивается, смотрит в стену).
Режиссер (роняя сигарету): То, что вы сейчас говорите, очень серьезно. Я вынужден позвонить в службу психиатрической помощи. Как вам такое? Тотчас же приедут санитары, скрутят вас и увезут! И после этого вы ой как не скоро выйдете на сцену! Кстати, сейчас я уже жалею, что повелся на ваше «мало главных ролей» и отобрал роль Золушки у Криницкой. Она, кстати, и актриса неплохая, и моложе вас в два раза! Подходила ко мне на днях, жаловалась, что не хочет, в этой связи, играть старшую сестру, потому что и зритель, видя вас с ней на сцене, ей не верит. А она, между прочим, очень старается! А уж как старается гример...(Встает, протягивает женщине руку). Прошу вас, отдайте туфлю. Переодевайтесь поскорее и пойдем. Можете даже за ширму не заходить, я не смотрю. Да даже если бы и смотрел, ни черта ж не видно!
Отворяется дверь. Входит еще один мужчина в сером комбинезоне с белой манишкой. В руках у мужчины — граненый стакан.
Мужчина (поставив стакан на туалетный столик): Эй, есть кто-нибудь?!
Режиссер (выходя к источнику освещения): Я есть, Аркадий. А ты что до сих пор здесь?
Мужчина (расстегивая комбинезон по левому шву): На конюшне задержался. Выпили с мышами по пять грамм, теперь мне за руль нельзя, на такси — дорого, думаю, что здесь переночую. (Снимает комбинезон, оставаясь в черных «семейных» трусах, сдергивает с вешалки кучу тряпья, укладывается на полу).
Режиссер (мешая ему лечь): Аркадий, голубчик! Не так уж ты и пьян! Давай-ка одевайся, я тебя подвезу. И Эльзу Валентиновну тоже.
Мужчина (прикрываясь бархатным платьем): Эльза здесь?! Какой конфуз! Я ж почти голый!
Эльза (из угла): Аркаша, не смеши мои седины! То-то я голых мужиков не видела! (Привстает). Не полностью же?
Режиссер (приподнимая зарытого в тряпье Аркадия с пола): И все-таки мне придется вам помешать! Я не позволю делать из моего театра сумасшедший дом!
Мужчина (еще сильнее закутываясь в тряпье): Кстати, я хотел отказаться от роли.
Режиссер (отпуская его) : Что такое?
Мужчина (привставая): Аристарх Иваныч, я не мальчик уже, мне без малого 30 лет, а я играю — крысу! Каждый день бога молю, чтобы мои бывшие коллеги об этом не узнали. Говорю им, что у меня в спектакле роль коммивояжера. Они гуглят и остаются довольны. Дескать, ты и в прошлой жизни был эти коммивояжером, и в нынешней — фактически торговый агент. Только уже не пылесосы, а себя продаешь. Не скажу, что меня это очень печалит, но...
Режиссер (гневаясь): Аркадий, сукин ты сын! А не ты ли вот в этой самой гримерке на коленях передо мной стоял, умолял взять тебя в театр «абы кем»! Дескать, ты даже судно готов за мной выносить, случись такое, лишь бы пылесосы больше в глаза не видеть! А у тебя — ни таланта, ни актерского образования! Скажи спасибо бывшей жене, просила за тебя, клялась, что не подведешь! Ну-ка, вспомни, сколько ночей ты провел, неблагодарное ты существо, под стойкой в театральном буфете?
Мужчина (вновь прикрываясь платьем): Я лишь хотел сказать, что мог бы сыграть и главную роль.
Режиссер (выдернув из пачки сигарету): Кого, хотел бы я знать?! Принца?!
Мужчина (с вызовом): А хотя бы и его!
Женщина (из угла): Аркаша, не блажи! Ты — не принц. А в роли кучера ты смотришься очень убедительно. Дети, увидев тебя с рыжей бородой, смеются. А это — главное.
Мужчина (вставая, держа платье перед собой): Эльза, не помню, как там тебя по отчеству! Так они и тебя увидев — смеются! Это где такое приветствуется, чтобы у Золушки из-под чепца пробивалась седина? А сегодня, когда ты, чтобы прочитать послание Доброй Феи, достала из кармана фартука очки — зал зарыдал!
Режиссер: Согласен, с очками в этот раз был перебор, но на поклон Эльза Валентиновна выходила девять раз. Под рев аплодисментов.
Женщина (с усмешкой): Завидуешь поди, Аркаша? Завидуешь, что зритель дарит мне цветы?
Мужчина: Кабы мы играли с тобой не в детском театре, Эльза, я, может, и завидовал бы. А так...кого ни играй, как ни играй — все равно будут аплодировать и дарить цветы. Я за полгода эту публику хорошенечко изучил.
Режиссер (ломая сигарету): А вот выгоню тебя, Аркашка, за такие слова, что будешь делать? Пылесосами торговать пойдешь?
Мужчина (неуклюже надевая штаны): Выгонит он! Можно подумать, у вас здесь в артисты — очередь! Статистов - и тех не можем по сусекам наскрести! Скоро будем из прохожих набирать! Чу, замешкался у театральной тумбы — пожалте-с в актеры! Или я не прав?
Режиссер (нервничая, не попадая ладонью в карман): Я пожалуй выпью. Осталось у тебя что-нибудь?
Мужчина (застегнув наконец штаны): Осталось в оркестровой яме. За тромбонами. Если только Саныч не нашел. Я когда шкалик прятал в полной темноте, чье-то дыхание за спиной чувствовал. Как пить дать — Саныч!
Женщина (из угла): Когда ты шкалик свой прятал, Саныч дома уже десятый сон видел. Он, хотя и дирижер, ему не объяснить, что уходить он должен из ямы вместе с оркестром, а не тогда, когда в последнем акте скрипки вступают, а он собирается деловито, дескать, закончите без меня, у меня электричка! Сукин сын! Я сегодня с лестницы бежала — чуть не оглохла от этой какофонии! Верницкая, первая скрипка, которая к нам из ночного кабаре перевелась, снова играла джаз!
Режиссер — мужчине: А где там, за тромбонами?
Мужчина (не найдя в тряпье в потемках рубахи, надевая бархатное платье): Я покажу.
Женщина (вставая): Чувствую, что погони за мной сегодня тоже не будет, поэтому возьмите и меня. У меня в ведре за печкой, аккурат за кулисами, сало и соленые огурцы.
(Все молча уходят).
2019. Мои "Художники" (2 часть).