19 марта в нашей стране отмечают День моряка-подводника. Для Находки этот праздник имеет двойной смысл, ведь именно моряки-подводники были первыми строителями города. О людях, которые служили в Находке, порой совсем недолгое время и тоже, волею судьбы, участвовали в его рождении. О моряках — подводниках Тихоокеанского флота — в материале ИА Nakhodka.Media.
Боевая работа
В 30-е годы XX века Находка не только строилась, но и целенаправленно укреплялась, и должна была играть роль дальневосточного форпоста. Много сил и средств было потрачено на то, чтобы превратить ее в непроходимый щит, неприступный для вероятного противника. Время было неспокойное. В воздухе витало ощущение близкой войны.
В этих сложных условиях в 1934 г. начал формироваться отряд подводного плавания, или, как он иначе назывался, 3-я бригада подводных лодок (БПЛ) в составе 5-ой морской бригады. Командиром нового дивизиона, а также одновременно командиром головной лодки был назначен Георгий Никитович Холостяков. Это был очень опытный моряк, уже имевший опыт подводного плавания и хорошо себя зарекомендовавший службой на Балтике. Он был известен, как командир, который никогда не боялся идти на риск, если этого требовали интересы дела, и всегда внимательно прислушивался к мнениям и предложениям своих подчиненных.
По прибытии в б. Находка подлодки заняли боевую позицию, ограниченную с запада мысом Аскольд, а с востока — мысом Поворотным (входной мыс залива Петра Великого), и уже оттуда выходила на боевые задания в открытый океан. Задание, возложенное на экипажи 5-ой морской бригады, было секретным. Поэтому в своих книгах Холостяков нигде не упоминает название "Находка". Вот как он описывает место:
"Мало кто успел побывать в тех местах до нас. Известно было, что и бухту, и просторный залив, в который она выходит, не нанесенные до того ни на какие карты, открыл в прошлом столетии экипаж русского военного парохода-корвета".
В Находке Холостяков сразу развил активную деятельность по подготовке личного состава и самих лодок к возможным военным действиям. Именно Георгию Никитичу принадлежала передовая для того времени мысль о всесезонном действии подводных лодок. В то время как обычная практика, принятая в передовых флотах мира, состояла в том, что к зиме лодки "ставились к стенке" и не принимали активного участия в боевых действиях. Эту неудобную и не отвечающую веяниям времени практику необходимо было прекратить. Холостяков предложил проводить испытания подводных кораблей не на дальность, а на длительность пребывания в автономном плавании. Запас прочности лодок типа "щука" это позволял, и необходимо было выяснить, где же лежал предел этой прочности. Одной из примечательных черт в подготовке экипажей было то, что моряки все время учились. Они должны были сдать 5 программ на знание устройства лодки и при необходимости суметь заменить выбывшего из строя товарища.
Для испытаний Холостяковым были выбраны субмарины типа "щука", чей срок автономного плавания на тот момент был максимальным — 20 суток. И первой должна была стать уже знаменитая лодка с не менее известным командиром.
Рекордсмены подводного флота
Подводная лодка Щ — 117 под командой Николая Петровича Египко была выбрана для этого рейса не случайно. На ней был не только отлично обученный экипаж, но и командир, известный своими лихими, рискованными операциями. Николай Петрович Египко, ранее служивший старшим помощником на подлодке типа "лещ", имел совершенно уникальный опыт и считался непревзойденным мастером подледного плавания, опаснее которого был только проход через минное поле. Но для Египко это было не в диковину, и каждый член его экипажа знал, что нужно делать при прохождении через льды. Поэтому последнее препятствие перед выходом в "рекордный рейс: ледяная перемычка — пятикилометровое ледяное плато, преградившее путь Щ-117 путь к указанному месту встречи с плавбазой "Саратов", экипаж преодолел на одном дыхании — безупречно, по оценке командира дивизиона Георгия Холостякова.
Рекордное плавание выдалось на редкость трудным и богатым на разные внештатные экстремальные ситуации. Ледяная вода и часто бушующие шторма не облегчали работу моряков. Вот что писал сам командир Египко:
"Однажды разбушевавшаяся стихия оторвала лист надстройки и повредила лаз кормовой цистерны. Погружение лодки стало невозможным. Температура воздуха — 25 градусов, бушует шторм. Волны перекатываются через весь корабль и болтают его по своей прихоти. Мостик, рубочный люк, антенна, пушки превратились в ледяную глыбу. Для устранения неисправностей нужно открыть горловину лаза в цистерну. Двое смельчаков — боцман Шаронов и рулевой Пекарский — взялись за выполнение этой трудной задачи. Всю ночь под ледяными волнами они вели кропотливую работу, и только утром, уже в обледеневшей одежде, они ликвидировали аварию и вернулись внутрь корабля".
В другой раз матросы в 18-и градусный мороз и ветер ремонтировали стопорный механизм якоря. Добирались через надстройку лодки, волной их чуть не смыло за борт. Но они сумели в последний момент зацепиться за леер и удержаться. Затаив дыхание, команда наблюдала за отважными действиями матросов, и выдохнула только, когда парни забрались в лодку. Отогревали их всей командой. Подобных происшествий за все это беспримерное плавание было много, но моряки не считали их чем-то особенным, а всего лишь обычной боевой работой. Сам Николай Египко был под стать своей команде. Один смелый эксперимент мог стоить ему не только карьеры, но и свободы. Сам Египко вспоминал об этом так:
"Я пошел на определенный риск, но до некоторой степени он был оправдан. Предельная глубина погружения корабля была 90 метров. И я решил на этой глубине произвести максимально допустимое погружение. Я не мог этого делать без разрешения начальства и соответствующей проверки всего корабля. Но этот эксперимент был необходим. Была объявлена боевая тревога, и все, казалось, предусмотрено. На подходе к 90 метрам раздался резкий интенсивный хлопок, как взрыв. Инстинктивно даю команду: "Полный ход на всплытие", а лодка продолжает проваливаться на глубину. Командую: "Самый полный вперед!" и "Продуть средние цистерны!". Произошла медленная эволюция к снижению темпов погружения. Мы находились на 100 м, при максимуме 90. Как потом выяснилось, причиной взрыва был отрыв части надстройки от интенсивно обжатого прочного корпуса. Командующий флотом за этот эксперимент с погружением объявил мне и выговор, и благодарность за то, что мы проявили смелость и разумный риск".