Цены на углеводороды в последние полтора-два года взлетели, побив или приблизившись к историческим максимумам. Многое объясняется сложившейся конъюнктурой: специальной военной операцией на Украине, резким увеличением объема ликвидности в мировой финансовой системе из-за ковида и другими привходящими обстоятельствами. Но всё чаще называется и более фундаментальная причина — резкое падение инвестиций в добычу нефти, которое началось еще в середине прошлого десятилетия. Почему так получилось и что произойдет в случае сохранения этой тенденции, разбирались «Известия».
Большой цикл
В начале марта исполнительный директор крупнейшей нефтяной компании в мире Saudi Aramco Амин Нассер заявил, что спрос на нефть в 2023 году увеличится на 1,7 млн баррелей в день (против ровно 100 млн б/д в 2022 году). Однако удовлетворить его будет не так-то просто из-за «хронического недоинвестирования как в процессы upstream (геологоразведки и добычи. — Ред.), так и downstream (переработки и транспортировки)». По словам Нассера, значительный рост потребления ожидается в авиационном секторе, который вновь «расправляет крылья» после окончания пандемии, а также в Китае в целом, снимающем ковидные ограничения одно за другим.
Нассер не первый, не второй и даже не десятый, кто обратил внимание на эту проблему. Начиная с 2021 года об этом дружно писали и говорили руководители ведущих нефтяных компаний, главы государств, занимающихся нефтедобычей, а также многочисленные представители экспертного сообщества. Оказалось достаточно буквально одного года и роста цен на лишние $40 за баррель, чтобы общественное мнение в энергетическом секторе развернулось на 180 градусов — от «инвестиции в нефть не нужны, это прошлый век» до «надо срочно что-то делать, чтобы поддержать добычу углеводородов».
На самом деле нефтяной рынок цикличен, и такие сложности возникают не в первый раз. При подъеме инвестиции быстро растут, а при спаде значительно снижаются. При этом на каждом цикле вводятся в оборот новые месторождения, обновляются технологии, в секторе происходит реорганизация (например, через объединение компаний в более крупные структуры или, наоборот, возвышение небольших, но проворных и эффективных игроков). Весь цикл можно понаблюдать на примере последних десятилетий XX века и первой декады XXI. В 1980-е годы на фоне десятилетнего периода высоких цен появились новые нефтяные регионы (к примеру, Северное море), а экономика стала более энергоэффективной. Что вкупе с политической конъюнктурой и привело к обвалу цен в 1990-е. Этот последний, в свою очередь, обеспечил резкое сокращение капиталовложений в отрасли. Если в начале и середине 1980-х в мире на инвестиции во все составляющие нефтяной индустрии от геологоразведки до транспорта тратилось 0,6–0,8% глобального ВВП, то к середине 1990-х этот показатель упал до 0,2%. Свою роль тут сыграло и резкое сокращение добычи и разведки из-за распада СССР и сопутствующих ему процессов, но в первую очередь речь шла именно о падении спроса и соответствующей рыночной реакции.
Последствия проявились вновь спустя десять лет, когда цены на нефть вновь подскочили в 5–6 раз (чуть меньше с учетом инфляции). Именно тогда и возникли жалобы на хроническое недоинвестирование, приведшее к такой ситуации. Данный цикл не был прерван даже глобальным финансовым кризисом и завершился только в 2014 году.
За этот период заметно увеличилась (примерно на треть) добыча в России, восстановилось производство углеводородов в Ираке, активно разрабатывались нефтяные поля в Казахстане. Но главное — в США произошла «сланцевая революция», удвоившая национальное производство и позволившая Америке вновь после долгого перерыва стать экспортером нефти. Итогом стал обвал цен в 2014-м, который удалось частично амортизировать только коллективным решением ОПЕК+ о сокращении добычи.
Недосчитались триллиона
Новая глава началась быстрым падением инвестиций в индустрию. В том же 2014-м капиталовложения в разведку и добычу нефти достигли исторического максимума в $755 млрд, но уже спустя год обрушились на четверть, до менее чем $600 млрд. Справедливости ради на сей раз масштаб проблемы был осознан очень быстро. Уже в 2016 году забила тревогу аудиторская группа Deloitte, которая в своем обзоре подсчитала, что для поддержания отрасли в тонусе и снятия проблемы дефицита в будущем объем инвестиций в upstream-деятельность должен составлять $3 трлн в течение следующих пяти лет.
Как нетрудно догадаться, в условиях нестабильных и достаточно низких цен это пожелание не сбылось. В 2016–2019 годах средний объем инвестиций в отрасль составлял $450 млрд, а в ковидный 2020-й рухнул до $307 млрд. Таким образом, реальный показатель за пять лет составил чуть более $2,1 трлн — на $900 млрд меньше необходимого.
ESG на сцене
Отметим, что к концу пятилетнего периода ситуация стала ухудшаться, чего в нормальных условиях не должно было быть. Во-первых, цены на нефть стабилизировались, а во-вторых, участники рынка уже осознали возможности нового цикла. Но тут случилась пандемия, а вместе с ней пришла новая проблема: ESG. До 2020 года принципы «экологии, социальной политики и корпоративного управления» большинством компаний в разных индустриях, а тем более нефтяным мейджорам, не представлялись чем-то серьезным.
Однако вскоре ситуация поменялась — программа борьбы с изменением климата была поддержана на самом высоком уровне. Хотя прямых запретов и ограничений деятельности НК введено не было, разнообразные зеленые курсы по обе стороны Атлантики и усилия правительств по декарбонизации серьезно взволновали корпоративный менеджмент. К этому добавилась еще и деятельность активистов-инвесторов, которые сумели добиться продвижения в советы директоров крупнейших западных компаний. В результате даже на фоне повышения цен кардинального увеличения инвестиций добиться пока не удалось.
По оценке Energy Intelligence, в 2022 году инвестиции в upstream-проекты в глобальном масштабе составили около $427 млрд. На 2023 год планируется их увеличение на 12%, до $485 млрд. Это значительно выше провального 2020-го, но всё еще существенно ниже показателей до кризиса в 2014 году. Стоит добавить, что тогдашние $700 млрд теперь будут «весить» намного больше из-за накопленной инфляции, то есть, чтобы догнать тогдашние показатели, надо вкладывать до $900 млрд.
Между тем сейчас наблюдается обратный процесс в том числе в индустрии, которая помогла преодолеть предыдущий кризис высоких цен, — американской сланцевой нефти. Компании предпочитают фиксировать прибыль и выплачивать дивиденды, вместо того чтобы вкладываться в рост добычи. Восстановившееся было после резкого падения в 2020 году число буровых вновь понемногу снижается, а качество имеющихся также падает: 10% лучших сланцевых месторождений США в начале 2023 года дают на 15% меньше отдачи, чем год назад. В американской индустрии, где доминируют небольшие и средние компании, а регулирования добычи нет, процессы такого плана выглядят более выпукло, чем в мировой нефтяной индустрии в целом.
Согласно исследованию «Карбономика», проведенному год назад инвестбанком Goldman Sachs, недоинвестирование в разведку и добычу к 2025 году обойдется мировой экономике в потерю 10 млн баррелей в день, то есть нефтяного производства целой Саудовской Аравии (это в придачу к недостатку природного газа на уровне 3 млн б/д в нефтяном эквиваленте). Заместить эти объемы через возобновляемые источники возможно только путем поистине гигантских инвестиций в водородную экономику и создание батарей, что потребует также многотриллионных инвестиций.
Нетрудно предположить, что в этот раз фаза высоких цен нефтяного цикла может продлиться довольно долго — не меньше десятилетия. Даже масштабный экономический кризис, который, судя по последним событиям, не является такой уж фантастикой, вряд ли задержит низкие цены надолго. Американское управление энергетической информации (EIA) прогнозирует уровень цен на марку Brent в $79 в 2030 году и $84 — в 2040-м. Речь идет о долларах с современной покупательной способностью.
Вполне вероятно, что американцы значительно занижают перспективы черного золота, по крайней мере на горизонте нынешнего десятилетия. Без резкого увеличения инвестиций новую золотую жилу, которой в 2010-е стали американские сланцевые месторождения, найти вряд ли удастся. А без разработки новых месторождений, согласно прогнозу Международного энергетического агентства, спрос может отстать от предложения на 20 млн баррелей в день — и это в условиях сценария устойчивого развития, в котором возобновляемые источники будут развиваться с ускорением.
В поисках покупателей
Россия является одним из трех крупнейших поставщиков нефти в мире и почти наверняка останется таковым в ближайшие 10–15 лет. Между тем на проблему недостатка инвестиций в нефтянку неоднократно обращали внимание. Сейчас ситуация усугубляется необходимостью импортозамещения многих ключевых технологий — хотя иностранные нефтесервисные компании в полной мере не бросили российский рынок.
Как бы то ни было, нехватка инвестиций в новые месторождения для нас в данный момент является второстепенной сложностью, считает президент института энергетики и финансов Марсель Салихов.
— Для российских компаний недоинвестирование является не самой актуальной проблемой по сравнению с поиском альтернативных рынков и переориентацией поставок на них. Россия в этом году будет проводить сокращение добычи на 500 тыс. баррелей в сутки. Это говорит о том, что существует потенциал наращивания добычи, по крайней мере в ближайшие годы. Те данные, которые есть сейчас, также не указывают на сокращение инвестиционной активности. К примеру, «Роснефть» за девять месяцев 2022 года увеличила инвестиции на 19,3%, — отмечает он.
Впрочем, собеседник «Известий» добавил, что на горизонте 3–5 лет компании могут столкнуться со сложностями в реализации сложных проектов (шельф, трудноизвлекаемые запасы и прочее) из-за сложностей в привлечении западных технологий, но подобные сложности могут быть компенсированы наращиванием бурения и более «простыми» проектами.