8 июня
Сегодня я устроил генеральную уборку, а бывает не генеральная, некая разминка перед основной борьбой с грязью… точнее, перед главным забегом? Я озадаченно моргнул. Впрочем, нет, если разбираться в технических деталях, то я начал и закончил драить все до блеска и так, что аж по полу кататься можно и попутно своему отражению рожу корчить, еще вчера. А что сегодня? Сегодня, как говорится, банкет изволили продолжить, однако я решил ограничиться немногим – лишь веником и совком. Зачем переделывать всю работу? Я всего-то слегка пробежался с ними по некоторым местам, в которых пыль любит больше и чаще всего скапливаться. Как, опять пыль? Я-то думал, что мест таких, где бы пыль появилась, не бывает. Я непонимающе осмотрелся. Вот же напасть: пыль, вот с кого пример живучести надо брать, на все жесты и движения машешь то тряпкой, то веником, чистоту наводишь, чтобы гостей не стыдно было принимать и самому в пыли не погрязнуть. И что получаешь за все свои старания, а ты получаешь сполна за них – вот тебе раз, опять пыль, словно никогда не слышал, что надо убираться. Кругом пласты пыли.
В моей жизни женской руки нет. Я трачу жизнь лишь на себя, я так и жду вопроса: что, и носки мне некому заштопать? Я на все руки дока и перед мелочами не столбенею, мол, что же делать, к кому бежать? Хорошо, я дока почти на все руки, но кое-что дается мне легко и хорошо (табуретки?). И все-таки кто-то же должен разделить со мной семейный быт? Полтергейст?.. Едва весь паркет в комнате не соскреб, так старался.
Последним местом, помимо углов – они не последние места, а очень даже первые, просто мне не надо было опускаться на колени или очень сильно нагибаться, потому начал с углов – куда я заглянул с веником и совком, была моя кровать. И очень даже не зря! Я обнаружил трупики мышей, и как же забыть теперь эту омерзительную и тошнотворную картину? Никак не забыть. И почему они мумифицированные? Неужели спокойный сон меня оставит теперь – нет, прошу тебя, сон, не бросай меня, я же не смогу высыпаться, как нормальные люди – с синяками под глазами буду везде ходить.
Нужно больше сравнений на алтарь литературы. Я, скорее, похож на кота. До жути напуганного, чуть ли не до мокрого конфуза на полу под собой кота, правда, без спины коромыслом и хвоста до того распушенного, что отрывай и на воротник пришивай. Я развел руками от неловкости. В общем, в чем сокровенная идея сравнения с котом, это же не вызвано перечислением кошачьих признаков, коты не новый вид животных, чтобы указывать: «Вот, посмотрите, какой чудной зверек»? Да-да, понемногу стал упускать нить повествования: э-м-м, вот она, еще ощущается в ладонях. Я весь взъерошен, расческа сломается о мои «кудри», начни меня расчесывать, а на руках-то что творится. Это просто какой-то паноптикум, разрази его гром. Все волоски на руках как по стойке смирно стоят, буквально лес.
Поиграю в угадайку: крысы это были или мыши? От брезгливости я весь дрогнул. Все они одинаковые, паразиты и на Северном полюсе не перестанут быть паразитами и не начнут пользу человеку приносить, так что мне слишком мерзко разбираться в их анатомии. Не знаю, я боюсь и крыс, потому что постоянно все грызут, и мышей, эти тоже своим зубам покоя не дают. А крысы или мыши, если побыть на грани неясности: что крыса – грызун вшивый, всякие нехорошие болячки разносит, что мышь – грызун, вероятно, тоже не без «гостей» в своей шерсти, большими были? Не так что – начнешь первую поднимать, и ковш экскаватора отвалится от тяжести: не голыми же руками жертвовать! Тем более, фу-фу, не дай бог подцепить от них что похуже блох и вшей. Продолжаем грызть ха-ха-ха, как крысы, гранит… не науки, а учености разной. Крысы или мыши – большие? Повторю: не знаю, я боюсь крыс и мышей!
Мне вполне хватило бы и одного короткого взгляда. Посмотрел… секунда как вечность? Нет, как обычная секунда. От неприязни у меня случился приступ тошноты. Я повернул голову, чтобы увидеть такую картину. Во-первых, трупики крыс или мышей не лежали в беспорядке. Мое помешательство на точности снова дало о себе знать. Это все напоминало беспорядочную композицию: тушки тушками, но кто оценит эстетичность картины? Крысы и мыши?
Надо повернуться еще раз: давай, давай, ты уже не мальчик, чтобы от страха под кроватью прятаться, только не под этой – место под ней уже занято. Мне придется опять сделать возможное-невозможное и посмотреть на мертвых грызунов. Я собрался с силами, сосредоточился и повернулся, – и быстро: крысы-и-мыши-лежали-по-кругу-носами-обращенными-внутрь-круга… – я опять отвернулся, по-моему, в первый раз все было не так поспешно, хотя я тогда не знал, на что мне придется смотреть, вероятно, предупреди меня кто-нибудь… нет, я бы тогда вообще головы не повернул. Я с трудом успокоился и с отторжением выдохнул: ура, фу-у-х. Каким попутным ветром или ураганом занесло этих противных грызунов? И тут даже не знаю, что противнее – то, что они сами по себе грызуны, или то, что они мертвые. Противно, наверное, все вместе взятое! Я ведь не держал дверь распахнутой и не ждал, пока крысы набегут все скопом.
Да, я решил, наконец, определиться, для меня эти «то-ли-крысы-то-ли-мыши» – крысы, а не мыши. Почему я ничего не почувствовал? Запах ведь должен был выдать все, однако ничего не выдал – ну, то, что крысы решили разом дружной компанией (сговорившись, в дружбу людей-то веришь с натяжкой, а тут крысы – близкие друзья) устроить животный суицид. «Как мерзко и ужасно», – подумал я. Я быстро: «я-быстро-смел-крыс-в-совок». Я выдохнул с облегчением. Фу-у-х, сделал, у-у-х, убрал, фу-у-у, освободился! И с презрением воскликнул: фу! Я старался смотреть на крыс в совке едва лишь краем глаза. Фу!
От трупиков грызунов я избавился: простите, не проводил их в последний путь, эту обязанность возложил бы на членов крысиного сообщества, однако явок, адресов и паролей я не нашел, и мне не подсказали, а то огорчил бы новостью их. Скажу два слова, как радикально я поступил с тельцами грызунов. В открытое окно крысы полетели. Просто с какой стати с мертвыми любезничать! Королевские похороны я им не собирался устраивать. Умерли? Все! Дорога на мусорную свалку. Кстати, совок новый куплю. Я с неприязнью плюнул в сердцах.
9 июня
Пишу днем, но запись эта о том, что было сегодня ночью. Далеко за полночь. Признаться стыдно, но пристыжу себя позже и не в этой истории, если не забуду, для меня нормальные и правильные часы – электронные. Сколько меня учили по стрелкам время понимать – все даром было, не вдолбили мне в детский ум эту науку. Прежде мне было трудно считывать время с часов со стрелками, а теперь я живу без подобной проблемы.
Я не спал, а спокойно лежал бревном на кровати, странно писать это слово в контексте постоянных поползновений полтергейста. Ну хорошо, не постоянных – видно, и полтергейсту нужно расслабляться.
Ничто в ту минуту не могло ускользнуть от моего взора – вот так я все хорошо видел! Проблема с бессонницей? Верно. Сон подвел, неприятность такая случается, и вероятно, надо лежать так, чтобы быстрее заснуть. Ясен пень, но инструкции к позам сна нарушат весь ряд книг по саморазвитию, и не по заключенному в них смыслу, а по цвету корешка – я не забыл, что все должно быть выдержано в едином тоне. На что можно смотреть в комнате, где каждый предмет мне родной и близкий: все знакомо, даже соседей своих не всех хорошо знаешь, как вещи, – словно еще с яслей рос с каждой. Я видел, как свет из окна струился на мою кровать. Думаешь – луна, а оказывается фонарь.
Тишина в доме стояла гробовая: ни тиканье часов, а они у меня электронные, тогда ни пиканья – звука, который бы сообщил, что полночь наступила, хотя он уже был, я же писал, что было за полночь. Словно нейтронная бомба где-то по соседству взорвалась, коли тихо кругом, хотя куда там, тишина в моей комнате уделает любую тишину, где только ее ни вообрази. И вдруг раздался некий звук. Не ждешь, думаешь: «Что может шуршать, клокотать, звенеть, это же моя квартира, стены, потолок и пол, не перекресток городских улиц, от тамошних звуков головы бум-бум – на куски и ошметки. Так кто же так звуком развлекается?» – и начинаешь считать их неестественными, в действительности они не такие, но воображение настолько расходится, так шалит, что от шалостей этих начинаешь размышлять «не в том направлении». Мерещится всякое, что и скажешь потом: о, какие жуткие монструозные звуки. Где-то чудища буянят, пьянствуют, пир закатили чуть не на весь мир.
В общем, вдруг я услышал в тишине, которая должна и дальше оставаться тишиной, как, поскрипывая, открывается входная дверь моей квартиры. Такой пугающий протяжный звук. Очевидно, так стонут дверные петли, надо хотя бы раз в несколько лет смазывать их, ведь невыносимо же, от этого долгого писка вот-вот зубы начнет ломить. Если бы я был прикован к кровати – а я не прикован к ней, не парализован так, что и не смог бы моргать, – то и это не было бы помехой, – вскочил бы на ноги как миленький. Может, некая сила, та, что своим звуком меня с кровати подняла, здесь замешана, выгнала без приказа и требования с кровати.
Свои чувства опишу так: страх – двадцать процентов; паника – девятнадцать процентов; настороженность – двадцать процентов. Я вжался в стену – от слез не удержишься при виде меня. Я вышел в прихожую, широкую настолько, что и автомобиль, которые по городу стаями разъезжают туда-сюда, так что гляди в оба, не то по дороге размажут, может поместиться, и причем не в ущерб своим бортам. То есть не помнет их о стены.
От ужаса я вжался в стену еще сильнее: видно, из меня чудовищное давление решило мясную лепешку сделать. Или так: я со стороны, наверное, стал похож на камбалу. Страх – сорок процентов, паника – двадцать пять процентов, настороженность – тридцать процентов. Я почувствовал, как кровь закапала из носа и так обильно, что казалось, будто в носу плотину прорвало. Какой же кровь бывает текучей. Черт! Рассердился я. Я запрокинул голову, ведь обратно она не втечет – хоть уговаривай, хоть не уговаривай ее.
Страх – пятьдесят процентов. Паника – пятьдесят процентов. Настороженность – пятьдесят процентов: вот и равенство.
Хочу рассказать о тройной порции странности и странности пугающей. Первое – в прихожей стояла – что бы это могло быть, даже трудно представить – табуретка. Опять эта глупая табуретка – с кем поведешься, от того и наберешься того же. Похоже, пожил полтергейст со мной немного и набрался от меня бессонницы. Скорее уж заразился! А иначе почему ночью он проявил себя, прежде ведь такого не было. Неужели синхронизировались наши мужские биологические часы, буквально стрелка в стрелку идут.
И второе – входная дверь, а она-то какой сюрприз преподнесла? Она была распахнута: я родился не на конюшне и не в поле, это романтично и поэтично, конечно, но мне этого не нужно, я привык к уюту городской квартиры: закрытой… да, запертой квартиры. Что за привычка держать входную дверь открытой? А так ну-ка, полтергейст, говори – тебе воздуху не хватает, ты тут дверью балуешься? Я сурово и недовольно осмотрелся. Спокойно не поспишь ни с полтергейстом (так вот откуда моя бессонница!), ни с распахнутой дверью. Радует, что полтергейст хотя бы не с петель ее снял. С него сталось бы.
Я опустил голову, чтобы проверить, потечет ли опять кровь из носа. Страх – семьдесят процентов. Паника – пятьдесят пять процентов. Настороженность – семьдесят девять процентов. Кровь слабо, но сочится. Кровь, разворачивайся на сто восемьдесят градусов и теки обратно, ради бога. Я опять запрокинул голову. Кровь ведь должна же когда-нибудь или при каком-нибудь из запрокидываний головы наконец остановиться? Часто запрокидывая голову, не набить бы шишку на затылке, а то размахнусь в расчете, что ничего плохого не случится, – удар – вот и получится шишка, и не крошечная, а настолько громадная, что всю голову закроет. Страх – восемьдесят процентов. Паника – пятьдесят семь процентов. Настороженность – восемьдесят два процента.
«Кровь, остановись!» – приказал я мысленно и, похоже, уши высших сил не были заняты посторонним шумом, поскольку победил проблему – на мой нос снизошла благость великая: кровь в нем запеклась. Я возликовал. Пальцем с основательной долей осторожности потрогал нос, чтобы убедиться, что мне не грозило осушиться, кто знает, на сколько еще граммов крови. Я не хотел, чтобы нос отвалился, и я также не спешил вляпаться в ту же проблему с кровотечением, однако уже по собственной неосмотрительности и неуклюжести.
Я пошел закрывать дверь. Не вприпрыжку полетел: но достаточно быстрым шагом, чтобы успеть никому из соседей не попасться на глаза. Чему только не быть, вот и соседям, гуляющим по ночам.
Я не о том, что у некоторых людей лишь с наступлением ночи начинает кипеть жизнь: люди-совы идут вразнос и в разгул, – а к той мысли, чтобы не мучили вопросами не по их душу. Я серьезно, ну как я все буду объяснять, всякие сказки на ходу, буквально на месте сочинять, чтобы только отстали? И какой ереси я наплету, где найду ту ложку, которой буду потом все расхлебывать? Я постарался так табуретку обойти, чтобы и волоском на коже до нее не дотронуться. Знаю, какая-то уж очень гротескная осторожность в итоге получилась.
Я закрыл дверь. Не хватало разве только демонстративно это сделать: громко, чтобы полтергейст уяснил, кто в доме хозяин. Я, я хозяин! «Похоже, мне сегодня не спать», – с сожалением догадался я. Я не пророк и не делаю предсказаний, но одна мысль, правда и ее можно принять за прекрасный прогноз, все-таки сбылась. Я остаток ночи провел, не сомкнувши век и не приклонив головы к подушке, – можно и здоровье подорвать подобными издевательствами! Я опять огляделся, как сова, головой едва ли не по кругу повел. И все эти сложности и испытания, чтобы поймать с поличным наглеца, который мне кровь портит, но здесь хотелось бы спросить: могу ли я не сломаться на втором круге проверок и испытаний? И после спросить со всей строгостью с негодяя за все его отвратительные, поскольку мертвые крысы, табуретка, дверь и книга – это все плохо, дурные проделки. Страх – семьдесят процентов. Паника – сорок процентов. Настороженность – сорок процентов. Ого, случайно за большие прыжки в эмоциях медальки не дают? Страх – три процента – спасибо. Паника – один процент – большое человеческое спасибо, настороженность – два процента. На остатке встретились, едва вконец не уравнялись – по-мужски спасибо!.. Я устало закрыл глаза.