Как и заведено, на выходные дни предлагаю отдохнуть от серьезных материалов. Читайте один из моих мини-детективов и подскажите, что в нем еще можно было бы сократить.
1.
Пса звали Хэс, он был угрюм, хорошо знал себе цену, не носился одурело по траве, а размеренно вышагивал рядом с хозяйкой. На Чалого он даже не покосился, но тотчас застыл, и мышцы прошлись волной под гладкой кожей. Этого мужчину Хэс на выгульной площадке встречает уже в третий раз, и Хэсу не нравится, что тот ходит здесь без собаки. У каждого должно быть свое место. Людям в таких дорогих костюмах и с такими перстнями на пальцах надо гулять там, где бьют фонтаны, где пахнет асфальтом и бензином. А этот ошивается на узкой загаженной тропе. С чего бы?
- У вас просто прекрасный мастиф. Простите, но не могу удержаться от комплимента.
Хозяйка Хэса тоже давно заприметила Чалого, и у нее возник тот же вопрос, что и у пса:
- А вы сюда приходите только для того, чтобы делать комплименты животным?
Чалый, высокий, широкий в плечах, чуть наклонил красивое породистое лицо:
- Я хожу сюда исключительно ради вот этого пса. Хотя и встретил вас случайно...
- От него уже были щенки, и еще будут, но я их не продаю, так что...
Печальная улыбка тронула его губы:
- Вы не так поняли. У меня когда-то тоже был мастиф. Он погиб, спасая меня.
Женщина ахнула:
- Правда? А когда это было?
- Давно и далеко от этих мест. Я похоронил его, и не мог больше завести себе, так сказать, друга.
Хэс, по всей вероятности, понял, о чем говорит мужчина, расслабился и сел, повернув голову так, чтобы краем глаза все же не упускать его из виду.
- Простите, если я кажусь вам назойливым, - сказал Чалый и галантно поклонился, словно собираясь уйти. - Но я как будто в те годы вернулся. Из старости и одиночества - в пору любви, дружбы... Жизни, одним словом. Еще раз простите.
- Ну что вы! - Женщина тронула его за локоть. - Какой же вы старый?
- Почти шестьдесят.
- И мне не двадцать, но я не чувствую груза лет.
- У вас семья, пес...
- Сейчас у меня только Хэс, так получилось. Я тоже давно одна, но и не думаю унывать.
Чалый поправил перстень на безымянном пальце правой руки:
- Дело не в унынии. Однако когда-то я думал, что если будут деньги, то будет все. Стал, скажем так, не беден, но оказалось...
Он закурил, выпустил густую струю дыма в низкое серое небо и поймал на себе оценивающий хваткий взгляд хозяйки пса. Еще немного, понял он, и она пригласит на кофе. Это исключается.
- Я бы не отказался стать товарищем вашего... Как вы его назвали?
- Хэс, - быстро сказала женщина.
- Только не подумайте ничего плохого. Я, наверное, все же стар для романов. Не физически, конечно, а духовно. Вы гуляете здесь каждый день?
- В три дня обычно уже на площадке. Кроме пятницы. В пятницу выходим позже. Приходите, - В голосе ее звучала надежда. – Думаю, с Хэсом вы подружитесь.
2.
-Тебя, Чалый, не зря еще и Хитрым Лисом зовут! Ты даешь! Закадрил бабу с первого захода. Думаю, мог бы ее прямо на собачьем выгуле и уговорить!
Чалый недовольно поморщился:
- Там дерьма много. И потом, у мастифа мертвая хватка.
- Запросто яйца бы отгрыз, да? - захохотал Ханык, щеря неровные, но большие и здоровые зубы, не переставая при этом подкидывать на ладони аккуратную, с тонким лезвием и красивой наборной ручкой, финку.
Чалый нахмурился и тотчас отвернулся к окну, чтобы не выдать своего настроения:
- Я же тебя предупреждал: не таскай с собой оружия! Брось булом на стол.
Ханык с сожалением посмотрел на финку, но приказ исполнил, хоть и уронил недовольно:
- Ты же насчет ствола говорил. А это... А ну как что у вас не получится, баба вернется и меня застукает? Я бы ее тогда на красный галстук взял, чик по горлышку!
Чалый вздохнул: ну чистый отморозок, что с ним поделаешь? Не надо было с таким связываться. И вообще, не надо бы всего этого! Накопленного уже до конца жизни хватит.
- Ты адресом случайно не ошибся, Ханык?
- Не. Сурикова - денежная карасиха, имеет форс, это точно. Бухгалтером у Софрона работала, который нефтью занимался, а мы того на гоп-стоп брали, там рыжи было много.
Да, золото у Софрона водилось, это знает и Чалый. Знает потому, что и сам хотел тряхнуть стариной, но подсказали ему, что другим дорогу переходит. Чалый всегда был законником и Макару мешать не стал.
Макар - старый знакомый, грелись вместе на зонах Пуксы, встречались на пересылках. После того, как выгорело у него дело с Софроном, пригласил он Чалого, неделю гужевались с девками на даче под Истрой. Пил и гулял Макар тогда как в последний раз. Чуял, наверное, что кранты приходят. Потому и попросил за Ханыка. Порчило, мол, пока, дурак, но все же вроде как сын, одна маруха, давняя любовница, так заявила, когда Ханык уже взрослым стал, а Макар и не против был, потому как больше на свете у него никого не оставалось.
Примерно через месяц после того разговора умер Макар в одной из бывших цековских больниц, никакие деньги не спасли больное сердце. Если б не это, послал бы Чалый прыщавого сопляка к черту, и поскольку сейчас ранняя осень, отправился бы в Сочи, к фармазону Энверу, с которым тоже с юности знаком. На Урале сидели. Энвер хорошо в камешках разбирается, именно он подыскал Чалому перстни, цена которых для многих – целое состояние. Он же еще и стекляшки ему подарил, так, безделушки, но вид богатый.
Чалый стал снимать с пальца перстень - гранат в золоте, пироп, голубой в лучах солнца и малиновый при свете ламп, по форме напоминающий очертания Африки. Энвер так и назвал его - «Африка». Запросил, конечно, хорошо, но без обмана. Энвер в таких сделках был честен.
Прежде чем положить перстень в шкатулку, Чалый поднес его к люстре, и камень тотчас ожил, загорелся алой розой.
- Во! - выдохнул восхищенно Ханык. - Ни хрена себе стеклышко! Я думал, бутылка, а это чего? Сколько стоит?
- Тебе столько не снилось. - Чалый убрал «Африку» в шкатулку, стоящую на прикроватной тумбочке, и стал сам задавать вопросы.
- Билет в Сочи взял? Ты должен исчезнуть из Москвы в тот же день.
- Взял.
- Перчатками обзавелся?
- А как же.
- Планировку комнат в доме узнал?
- Да на хрена это надо, Чалый? Ты только собаку с бабой на улице придержи, а я...
- О соседях Суриковой по лестничной площадке что сказать можешь?
- Да мне они и на фиг не нужны!
- А где женщина может тайники устраивать?
- Я все комнаты обшманаю, не переживай.
- Мазурик ты, Ханык, - Чалый помассировал ладонью свою шею, крепкую, жилистую. - Беспросветный дурак, - добавил, вроде бы не заметив, как зло блеснули глаза гостя. - Тебе пока еще по карманам в трамваях шнырять, а серьезные дела доверять рано.
- Это ты к чему? - спросил Ханык.
- К тому. Ты хотел идти на дело в четверг, в четыре дня, так?
- Да. Сурикова в это время пса выгуливает.
- В четверг в четыре дня возвращается с работы ее соседка, которая преподает в школе. Вы бы с ней встретились на площадке, и что дальше? В это же время по четвергам приезжает к маме обедать таксист Стахов, его дверь рядом с дверью Суриковой.
Ханык обиженно закусил губу, не отрывая глаз от своих носков с дырками на больших пальцах. Чалый неприязненно скривился, достал из стола листки бумаги, взял карандаш:
- Теперь слушай ответы по поводу двух других моих вопросов...
3.
Сурикова на этот раз оделась столь же изысканно, пестрый платок на шее молодил ее, и Чалый не без удовольствия пошел рядом по еще зеленой, но уже ломкой осенней траве. Хэс разрешил дотронуться ему до своей холки.
- Чудный пес. Мы будем дружить с тобой, а?
Маотиф, как оказалось, бдительность потерял лишь на время, и теперь недовольно заворчал.
- Вы сегодня не торопитесь?- спросила Сурикова.
Он взглянул на часы: половина пятого. Сегодня, в пятницу, в отличие от четверга, на лестничной площадке, где живет Сурикова, должна царить тишь. Ханык уже вошел в ее квартиру, должен, вернее, войти.
- Сегодня у меня весь вечер свободен. И погода на удивление хороша. Дождемся звезд?
Чалый научился вести себя с женщинами. Было время - вообще «работал» с одинокими интеллигентками, одна из них даже писала ему письма в колонию. Правда, давненько уже, но навыки сохранились. Некстати подумал: Ханык так никогда не сможет, - экстремист, отморозок. Он и вором-то классным вряд ли станет. И вообще, плохо закончит.
- Расскажите, если вам это не больно, о своей семье. Почему вы одиноки?
- У меня была очень хорошая жена, - начал он привычно. - Прима балета. Новосибирского. И однажды на самолете... В те времена о катастрофах ведь не сообщали...
Домой Чалый вернулся ровно в восемь пятнадцать, как и договаривались с Ханыком. Не включая света, подошел к телефону, сел на кресло, еще раз взглянул на светящийся циферблат часов. Ханык уже должен звонить, но телефон молчит. Пацан. Нет, дел с ним делать нельзя. Был бы жив Макар, Чалый бы ему так и сказал.
Прошло четверть часа.
Чалый хрустнул суставами пальцев, закурил, что делал крайне редко. Если этот идиот влип, то может и ссучиться, выдать его ментам. Не хватало на старости лет баланду хлебать. Теперь, когда есть все, чтоб пожить в свое удовольствие...
И вот тут зазвонил телефон. Голос Ханыка был восторженный и одновременно встревоженный: он еще не умел сдерживать эмоций. Все прошло нормально, добыча богатая, надо встретиться, чтобы поделить ее. «Вернешься с курортов, тогда и решим этот вопрос», - ответил Чалый.
Он включил свет, прошел в спальню, на ходу снимая перстень, на сей раз с «кошачьим глазом» - зеленым турмалином.
У тумбочки он застыл. Шкатулки на ней не было.
Только сейчас Чалый обратил внимание и на то, что открыта дверца шифоньера. Кто-то копался на полках.
- Отморозок, - прошептал он и ударил себя кулаком по ладони.
4.
Море штормило, хотя особого ветра не чувствовалось. В сентябре даже волны были чистыми, зеленоватыми, как хризопраз, мерцаюший сейчас на пальце Чалого.
- Неважная работа. – Энвер взглянул на перстень. - Не у меня брал. Я бы тебе лучше нашел, клянусь. Как «Африку».
- Потерял я его, - быстро сказал Чалый и поймал на себе недоверчиво-удивленный взгляд фармазона.
Они бросили по камешку в волны и пошли к красному «ягуару», ожидавшему их на обочине.
- Ты машину себе так и не приобрел, Чалый?
- Нет. В Москве она не к чему, а сюда проще на самолетах летать. Тут меня ты всегда встретишь, как и сейчас, ведь так? А насчет перстня ты прав. Найдешь мне что-нибудь приличное?
- Найду, - усмехнулся Энвер. - Доволен будешь: сюрприз для тебя припас. А пока расскажи, как живешь?
- По-старому, днем сплю, отсыпаюсь за многие годы. Вечерами женщину одну утешаю, у которой стащили пару золотых цепочек и пачку долларов.
- Ты же, небось, и стащил? - захохотал Энвер.
- Я бы взял у нее больше.
- Расскажи лучше, много ли у тебя взяли.
Чалый насторожился: о пропаже шкатулки он не говорил никому. Но вопрос мудрому Энверу задавать не спешил. Тот, по своему обыкновению, карты не открывал, и начал вроде бы совсем другой разговор.
- Я, Чалый, тоже женщин жалею, курортницы сейчас хорошие пошли, породистые, богатые. Правда, клянусь, в кошельки их не заглядываю. Угощать себя разрешаю, но без спросу и рубля не возьму. Все у нас уже есть, зачем лишнее, да?
- Все есть, - согласился Чалый, стараясь понять, к чему клонит старый друг. Ведь клонит же к чему-то.
- Одна беда - врать я начал. За мной этого раньше не замечалось, клянусь, да ты же и сам знаешь. А тут пришли как-то постоянные клиенты, принесли хороший товар, а я посмотрел – стекло, говорю, выбросить, говорю, не жалко. Представляешь, они мне так верили, а я... Я, считай, приговор сопляку одному подписал. Тому, кто им товар всучил и уже полцены за это взял. Сказал им, что от бабки в наследство драгоценность досталась. Клиенты у меня серьезные, так что продавец теперь если и объявится, то только на том свете. Потому я был бы, клянусь, очень расстроен, если бы ты сказал, что начал дарить свои перстни. А раз не начал дарить, значит, я был прав, что соврал. Ничего, один раз можно. Можно?
Чалый молча перевел долгий взгляд на фармазона, и Энвер победно улыбнулся:
- Открой бардачок, посмотри.
В бардачке стояла крохотная шкатулка, отделанная черным бархатом. Чалый открыл ее и увидел свою «Африку».