Японские просветители эпохи Мэйдзи — времени модернизации страны — высоко оценивали деятельность Петра I. Его политика стала ориентиром для японских реформаторов, а личные качества рассматривались как залог эпохальных перемен.
«То академик, то герой, то мореплаватель, то плотник»
Знаменитые пушкинские строки о первом императоре Всероссийском — «на троне вечный был работник» — аукаются с суждением японского просветителя, автора биографической книги «Пётр Великий» (1896) Акино Сигэхиро. Он отмечал: «Ради того, чтобы стать великим, создать империю и построить нацию, он [Пётр I] отказался от царского титула и стал плотником».
При этом японский просветитель, оперируя конфуцианскими терминами, характеризует русского государя как «необразованного мелкого человека» («сяожэнь») и в то же время как «широко эрудированного совершенного мужа» («цзюньцзы»), который «в одиночку обучил великую империю». В этой «разности потенциалов» для Акино, вероятно, и заключался революционный «заряд» Петра.
Эталон вестернизации
Просветитель Сакурадо Тио (другое имя — Ямаути Токусабуро) в 1872 году выпустил книгу «Жизнеописания великих героев Запада». Это был перевод сочинения англичанина Фразера (кто это — установить не удалось), составившего пять биографий — от Эдуарда Чёрного Принца до Наполеона.
Жизнь и деяния Петра I описаны в сборнике довольно подробно — и с явным восхищением. Для японской элиты, настроенной на модернизацию страны и воплощение лозунга «Богатая страна, сильная армия», Пётр Великий и его реформы оказались весьма подходящим ориентиром. Петровские успехи, по сути, дополнительно легитимизировали модернизацию в Японии.
От божества к человеку
Приведём таймлайн эволюции образа Петра I в Японии. Первые сведения о русском императоре проникли в Японию, возможно, ещё в начале XVIII века — в период Эдо (1603–1867). Систематическое накопление знаний о России началось в Японии с 1780-х годов. Позже, в первой половине XIX века (ещё продолжался период Эдо), акценты в восприятии фигуры Петра сменились. Революционные преобразования, совершенные им, стали расцениваться как возможная модель для Японии. В начале периода Мэйдзи, когда эту модель решили использовать на практике, в центре внимания оказался характер Петра I — залог воплощения великих замыслов.
Позже — к началу ХХ века — на фоне ухудшения отношений двух стран японские авторы начали цитировать мнимые «экспансионистские» планы российского монарха.
Образцовый правитель
Любопытно, что Пётр Великий и император Муцухито (Мэйдзи) напрямую не сравнивались. Возможное объяснение — сакральный статус царствующей особы. Однако уже в первом посмертном жизнеописании Мэйдзи такое сопоставление появилось — в разделе о воинских доблестях императора.
Русский государь невольно оказался тем образцом, на который равнялись модернизаторы Японии. Причём — даже на фоне непростых отношений двух стран.
Подробнее — в статье IQ.HSE