От автора
Глава первая
Глава вторая
Глава третья
Глава четвёртая
Глава пятая
Зима хоть и долгая, но всё равно когда-то заканчивается. Уже журчит ручьями апрель, скоро будет великий праздник – Пасха. Про это я совсем ничего не понимаю. Если праздник великий, то почему в школе нельзя про него рассказывать никому? Почти все его празднуют: красят яйца, пекут куличи, которые старушки называют «пасками». Но празднуют как-то втайне. Учительница сказала, что этот праздник отмечают только несознательные люди, что церковь – это плохо, что там одурманивают народ и что настоящие советские люди туда не ходят. В нашем посёлке церкви нет, раньше, до революции, она была, но при советской власти её разрушили.
У бабушки нет икон в доме, и крестика она не носит. Я не спрашиваю почему. Хотя точно знаю, что в молодости она с родителями ходила в церковь, и даже с моим дедом Тимофеем они познакомились по дороге в церковь. Бабушка жила в Иннокентьевке, Тимофей – в Преображенке, а церковь была в селе Еленовке, туда ходили из окрестных деревень. Праздники церковные бабушка соблюдает.
В субботу перед Пасхой я приезжаю к ней после уроков автобусом. Сколько всего интересного меня ожидает! Ещё в коридоре я чувствую запах дрожжевого теста и запечённого мяса. Оказалось, что бабушка с вечера запекла в духовке большой кусок окорока, нашпигованного чесноком.
– Я его в рубашке пекла, – говорит бабушка.
– В чьей? – удивляюсь я.
Бабушка смеётся:
– Иди, посмотри сама.
Она поднимает старую телогрейку, которой накрыто что-то большое. Я ничего не понимаю. Никакой рубашки нет, а есть обгоревшее сверху тесто.
– Бабушка, зачем ты сказала, что ты в какой-то рубашке запекала?
– Так это и есть рубашка – тесто. Мясо в нём получается сочное и вкусное.
– А-а-а, теперь понятно.
Я заглядываю в кастрюлю размером с ведро, которая стоит на припечке. Нюхаю дрожжевое тесто. Аромат будущей сдобы кружит мне голову. Этот запах не передать никакими словами! Но бабушка отгоняет меня:
– Ну-ка, марш отседова! Упадёт тесто! Закрывай быстро крышку!
Я послушно закрываю крышку и сажусь к кухонному столу.
– На вот, помой яйца, – бабушка ставит передо мной кастрюлю и миску с водой.
Яиц я насчитала двадцать пять – крупных, с коричневатой скорлупой – других бабушкины куры не несут. Я мою их и раскладываю на старом посудном полотенце.
Бабушка готовит луковый отвар для окраски: в кастрюле кипятит воду, опускает золотисто-коричневую луковую шелуху и отодвигает кастрюлю на край плиты, чтобы кипело в ней медленнее.
– Я красиво красить яйца не умею, – бабушка разводит руками. – Есть мастерицы, как расписывают, ох… Узорами разными.
Когда бабушка говорит про людей, которые умеют делать то, чего она не умеет, выражение её лица становится мечтательным и уважительным одновременно.
Она большой деревянной ложкой опускает яйца в кастрюлю с варёной луковой шелухой.
– Бабушка, а чем они рисуют эти узоры?
– Воском. Но нужна тоненькая палочка или шнурок с железным кончиком. Хочешь попробовать?
– Ага.
– Ну, сегодня уже не успеем, у меня уже тесто подошло, а через неделю, к родительскому дню, попробуешь.
– Ох, заболталась, – бабушка смотрит на будильник и торопится к печке – вынуть из кастрюли крашеные яйца.
Сначала они остывают в миске с холодной водой, потом – сохнут на полотенце. А когда скорлупа полностью подсохнет, приступаю к ответственному делу я: смоченным в растительном масле кусочком марли натираю скорлупу до блеска. Цвет яиц не одинаковый: у одних он кирпично-красный, у других – почти бордовый. Протёртые маслом яйца сияют, как ёлочные шары.
Наступает очередь выпечки. Бабушка ловко месит жёлтое тесто, делит его на несколько частей и раскладывает по формам. Специальных форм у неё нет, так что будущие «паски» размещаются в ковшах, небольших алюминиевых кастрюльках (в эмалированных печь нельзя – пригорят)! Формы наполняются только на треть и отправляются на припечек, в тепло, для расстойки. Пока они там стоят, я наблюдаю за тестом. Оно поднимается быстро, и вскоре формы полны им до краёв.
Бабушка в кружке взбивает вилкой яйцо, даёт мне новый кусочек чистой марли: «Смазывай верх, чтоб румяные были!»
Осторожно, чтобы не осадить тесто, я выполняю это поручение. Сегодня нам даже толком поговорить некогда, вон сколько работы!
Утром я встаю рано, но бабушка всё равно меня опередила. Солнце заливает комнату. По печному обогревателю скачут солнечные зайчики. Стол поверх клеёнки накрыт белой скатертью с голубой каймой.
В центре стола – большое блюдо с куличом, обложенным по краям крашеными яйцами. В тарелках рядом – куличи поменьше и ватрушки – с повидлом и творогом. На большой плоской тарелке – запечённый окорок. Бабушка уже убрала с него «рубашку» из ржаного тёмного теста, в которой мясо готовилось в духовке. Кабану Ваське в честь праздника сегодня достанется эта выпечка. Запах в доме необыкновенный – сдобы с изюмом, творога, мяса.
Я тороплюсь умыться первой и специально не уточняю у бабушки, умывалась она или нет. Для того, кто на Пасху умывается первым, в умывальнике есть металлический рубль! На него можно купить очень многое. Но я куплю набор шариковых ручек за 90 копеек.
Мы с бабушкой завтракаем. А потом дверь её дома не закрывается: гости идут за гостями, и все говорят «Христос Воскресе!», а бабушка отвечает: «Воистину Воскресе!». Никто надолго не задерживается – надо же ещё родственников поздравить. Происходит обмен: бабушкины подружки оставляют угощение: куличики и крашеные яйца, а бабушка им даёт свой куличик и яйца.
В полдень приезжают мои родители с сестрёнкой Светой, и мы все вместе садимся обедать.
Через две недели я опять ночую у бабушки. Сейчас майские праздники. Утром приедут мои родители с сестрёнкой, и мы будем все вместе сажать картошку на бабушкином дальнем участке – на сопке. На самом деле, он не очень дальний, минут семь-восемь ходьбы.
C раннего утра светит солнце, и у меня солнечное настроение. Блики падают на скатерть с кистями, запутываются в них, скачут по домотканой дорожке на полу, скользят по обогревателю печки, движутся по гобеленовому коврику над бабушкиной кроватью.
Такое чувство, что кто-то уселся с зеркальцем на верхушке яблони-полукультурки, что растёт у забора напротив окна, и дразнит кота Мурзика. Он играет с солнечными зайчиками, всё пытается поймать хоть один, но только зря тратит силы.
– Посиди! – говорю я ему. – Ишь, как замотался.
Но Мурзик не обращает внимания на мои слова. Дыхание у него тяжёлое, шерсть стоит дыбом, но он не унимается.
Внезапно Мурзик замирает, прислушивается. Я хочу понять, что его так заинтересовало, и тоже превращаюсь в слух. Птицы щебечут довольно громко, наверное, над самым окном. Я сажусь на кровати, прислоняюсь лбом к стеклу, но никого не вижу. Под окном проходит бабушка с пустым ведром – в сарай ходила.
– Ласточки прилетели! – сообщает она с порога, – уже гнездо починяют.
Я мигом одеваюсь и выбегаю во двор. Запах цветущей черёмухи кружит голову. Я обхожу дом, внимательно разглядываю ласточкины гнёзда. С одной стороны, над стеной, смотрящей на улицу кухонным и комнатным окнами – пять гнёзд. С другой стороны, где одно окно выходит на огородик и сад, четыре гнезда. Эта стена дома общая с соседкой, её окна тоже выходят на эту сторону, только глядят на её огород. Её сторона длиннее бабушкиной, а ласточкиных гнёзд на ней нет.
Я хожу, задрав голову, пытаюсь найти гнездо, которое ласточки «починяют». А, вот оно! Наполовину обвалившееся за зиму, оно имеет вид весьма плачевный. Как же они его «починяют»? Вот! Увидела! Прилетела ласточка, в клювике у неё малюсенький комочек глины. Она прилепляет его к тому рваному краю гнезда, где за зиму глина обвалилась, коротко щебечет своё «фьюить-фьюить» и снова улетает. Через несколько минут снова раздаётся ласточкин голос. Я задираю голову: к гнезду подлетела другая ласточка. Она чуть крупнее первой. Эта ласточка прикрепляет свой комочек глины рядом с тем, который ещё сырой. Наверное, это ласточка-папа, самец. Сколько же раз нужно слетать им к речке, чтобы отремонтировать свой дом!
Ласточки очень настойчивые. Они летают весь день, пока солнце не начнёт прятаться за голубые сопки, а с утра продолжают свою тяжёлую работу. Только через неделю гнездо готово. Но неугомонные птицы всё ещё снуют туда-сюда. Теперь они носят кусочки пакли, соломинки – утепляют гнездо. Они спешат, в домике должно быть мягко, ведь скоро придёт пора нести яйца и высиживать птенцов.
Бабушка часто ненадолго останавливается, смотрит вместе со мной на ласточек.
– Дом свой в порядок приводят. Трудяги! – с улыбкой говорит она и идёт дальше по своим делам.
Дел весной во дворе невпроворот. Надо сгрести оставшиеся прошлогодние листья, вскопать цветочные клумбы и грядки под огородную мелочь, побелить изнутри летнюю кухню, а дом – снаружи.
Вокруг погреба – земляной холм. Слежавшаяся под снегом листва терпко пахнет прелью, а под ней уже пробиваются к свету сочные, почти бесцветные ростки – пионы, лилии, ландыши. Когда-то давно бабушка посадила здесь эти лесные цветы. Мы сгребаем листья в кучи – потом, как подсохнут, разведём костёр.
Двор преображается, встречает весну обновлённым.
– Бабушка, а когда дедушка был жив, до войны, вы в другом месте жили? – спрашиваю я, когда бабушка останавливается передохнуть, опершись на черенок граблей.
Я и сама точно так же опираюсь на свои грабли, но у меня они поменьше размером.
– Ох, где мы только ни жили, – смеётся бабушка, – эта квартира уже шестая по счёту. Как Тимофей менял работу – так мы и переезжали, квартиры же были ведомственные. А эту квартиру ему дал леспромхоз, это последнее место было, где он работал. А когда на фронте погиб, так мы тут и остались.
Мы снова принимаемся сгребать листья.
– И что, бабушка, везде, где вы жили, ты цветы сажала?
– А як же? – опять смеётся бабушка. – Без цветов какая радость? Около забора всегда у меня георгины были да золотые шары. Все идут – любуются.
Бабушка приносит из погреба таз и ящик со сморщенными клубнями георгин. Я рассматриваю обвязанные цветными тесёмками клубни – бабушка неграмотная, поэтому с осени помечает сорта георгин в соответствии с их цветами – красными, жёлтыми, белыми, бордовыми и фиолетовыми узкими полосками ситца или штапеля, оставшимися от шитья её платьев.
Мы копаем клумбы вдоль забора для георгин.
– От калитки не копай, – предупреждает бабушка, – там примула скоро вылезет.
Георгиновые клубни заносим в дом – они должны прогреться. А через несколько дней высаживаем их вдоль забора, поливаем. А потом, когда помоем руки, садимся на крыльце отдыхать.
– Хорошо, красиво будет, – говорит бабушка. – Посмотришь – сердце радуется.
– Конечно, – соглашаюсь я. – Без цветов какая радость?!
Глава 7-я