Зеленский знает, что делает. Если воевать со всем русским, то надо выжигать все подчистую. Язык, культуру, историю, веру, массово и без жалости истреблять людей.
Веру. Мало ограничиться одним церковным расколом и гонениями. Украинские власти прекрасно понимают, что «русский мир» не где-то в снегах Московии, а в сердце Киева, в Лавре. Ей и необходимо дать решительный бой, зачистить до основания.
Пока есть Лавра, пока живет и дышит историческое Православие, положение нынешнего украинского выверта будет временным и шатким.
Современный киевский режим устроил масштабные гонения на Православие. Захваты храмов, притеснения священнослужителей и прихожан, обыски, в том числе и в Киево-Печерской лавре, с целью найти приметы того самого «русского мира». Все это тоже из разряда культуры отмены. Все это происходит из четкого понимания, что Православие для украинских властей является одним из главных врагов, причем, не временных, а экзистенциальных.
Та же Лавра противостоит им еще со времен Феодосия Печерского – ее основателя, канонизированного после первых отечественных святых – князей Бориса и Глеба. В облике их убийцы – Святополка – совершенно явственны черты и стиль нынешних украинских последователей Бандеры и прочих людоедских самостийников.
Все эти исторические рифмы говорят о том, что история – не прошедшее время, а вечно длящийся процесс, составляющий настоящее и формирующий будущее. И история нынешнего противоборства тянется с 11 века.
Но вернемся к преподобному Феодосию. Его мыслитель Георгий Федотов называл «отцом русского монашества». Федотов отмечал, что игумен Феодосий «не только не изолировал своего монастыря от мира, но и поставил его в самую тесную связь с мирским сообществом». Само предназначения монастыря состояло в общественном служении.
По словам мыслителя, игумен Феодосий «мог быть неотступным и твердым, когда дело шло о борьбе за поруганную правду». В его житии говорится и о столкновении с князьями. Отмечается борьба с князем Святославом, который вместе со Всеволодом изгнали из Киева своего старшего брата Изяслава. Феодосий настаивал на неправедности такого поступка, умножающего рознь, и обличал Святослава.
Необычайно актуальным является послание Феодосия Печерского князю Изяславу «Слово о вере христианской и о латинской».
Очень схожий с нашими временами тогда был исторический фон: сильная «западная партия», призывавшая к евроинтеграции. Сам Изяслав получил киевский престол при помощи польского войска, изгнав Всеслава Полоцкого. По сути, можно было говорить о польской оккупации и усилении латинской веры.
И вот в такой ситуации Феодосий Печерский формулирует свой «добрый закон»: «верой же латинской не прельщаться, обычая их не держаться, и причастия их избегать, и всякого учения их избегать, и нравов их гнушаться».
Мало того, он призывает «ни брататься с ними, ни кланяться им, ни целоваться, ни есть или пить с ними из одной посуды, ни пищу их принимать». Все это преподобный мотивирует тем, что «нечисто они живут», а вера их «неправильная». Это нечистота – есть указание на колоссальное цивилизационное различие. Например, «согрешив, не у Бога прощения просят, а попы их прощают за мзду».
«Развращена и полна погибели вера их», – отмечает в своем послании Феодосий. Ее необходимо сторониться, потому что «наполнилась той злой веры и наша земля».
Говорит он и о гибельности унии, соглашения и двоеверия: «Не подобает же, чадо, хвалить чужую веру. Если хвалит кто чужую веру, то оказывается своей веры хулителем. Если же начнет непрестанно хвалить и свою веру, и чужую, то оказывается такой двоеверцем, и близок он к ереси». Его наставление: «свою веру непрестанно хвали».
Можно вспомнить, что именно уния после воспринималась в качестве главного объяснения падения Константинополя, который предал свою веру, свою культуру. В этом же состояла во многом и причина разложения Советского Союза, где были популярны теории конвергенции систем. Советского Союза, переставшего себя не то что хвалить, но и ценить, впавшего в комплексы собственной неполноценности и вины. Наставления Феодосия универсальны для постулирования национально-культурной самобытности и ее защиты от внешнего разрушительного воздействия.
«Поганых же иноверцев защищает Бог в этом веке, но в будущем лишены они будут добродетели. Мы же, живущие в православной вере, и здесь охраняемы Богом, и в будущем веке спасены будем Господом нашим Иисусом Христом» – подобные полемические сентенции игумена связаны, в первую очередь, со стремлением к защите культурной уникальности и веры. Все это в те годы княжеской усобицы и неустойчивости власти могло быть размыто и утрачено в силу мощного западного, католического воздействия.
«Вы же отвергли заповеди апостольские и святых отцов наставления и приняли ложь и веру развращенную, полную многих пороков. Из-за этого от нас будете отвержены», – писал князю святой Феодосий, а такое ощущение, что это пишут в постсоветские времена литераторы-почвенники…
Отказ от собственного культурно-исторического своеобразия, прельщение чужим и лживым воспринимается источником катастроф. Позже в отечественной истории подобное становилось причиной трагических расколов.
Обращает на себя внимание, что это «Слово» преподобного хоть и не буквально, но в идейно-смысловом плане рифмуется со многими высказываниями российского лидера Владимира Путина, провозгласившего ориентацию на традиционную систему ценностей, их защиту. Ставящего во главу угла «продукт культурно-исторического развития каждой нации, и продукт уникальный». Говорящего о твердой ценностной опоре, которая противоположна практике «ценностного диктата», когда происходит насаждение определенного формата ценностей без внимания на индивидуальные различия стран и народов. То же самое касается и модного поветрия «социального прогресса», когда либеральным экспериментам по перековке, переплавке и переформатированию подвергается не только общество, но и человек. Причем эти эксперименты ради нового дивного мира обретают черты агрессивности и насильственности.
Поучение св. Феодосия Печерского о казнях божиих также во многом объясняет характер нынешнего украинского противостояния: «Междоусобная рать бывает от соблазна дьявольского и от злых людей. Страну согрешившую казнит Бог смертью, голодом, наведением поганых, бездождием и другими разными казнями…» Нынешнему сюжету – тысяча лет.
Есть у преподобного и «Поучение о терпении и о милостыне», где он молитвенный, монашеский подвиг сравнивает с воинским. «Страдаем в борьбе с врагами нашими, чтобы, победив, получить вечную славу и удостоиться чести невыразимой», – писал игумен Феодосий.
Следует помнить, что в отечественной традиции воинское сражение – битва за сохранение единства. Проигрыш в битве – наказание за прегрешения, за рознь. Примером чему являлась битва на Калке.
В традиционном сознании война начинается с Божьего попущения, ее причина – грехи человеческие и дьявольские козни (эта формула приводится в «Сказании о Мамаевом побоище»). Дьявол «радуется злому убийству, и крови пролитию, подвизая свары и зависти, братоненавиденье, клеветы» – говорится в «Слове о нашествии иноплеменных» из «Повести временных лет». Согрешившие земли Бог казнит смертью, голодом либо тем самым «наведением поганых».
Нашествие врага попускается за грехи. Это испытание крепости. Раздор в этом испытании умножает грех, целое разбивается в осколки частей, тогда «роду христианскому» выпадают беды.
Битва – святое дело, она аналогична брани православного подвижника. Это избавление от греховного состояния, ратоборство с грехами и искушениями. Недаром популярен сюжет отправки воинов-монахов Сергием Радонежским на Куликово поле. Суворов вел практически монашеский образ жизни, а некоторые полководцы от Александра Невского, Дмитрия Донского до Федора Ушакова были канонизированы. Восприятие героев Великой Отечественной войны, которая была названа «священной», придало многим из них черты святости. Все они вели брань еще и в мистическом измерении, где шла битва добра и зла.
Воин, как и молитвенник, совершает движение внутри храма от сцен Страшного суда в притворе до алтаря. Не случайно победа сравнивается с алтарем и есть выражение «алтарь победы».
Победа достигается благодаря тому, что Бог помиловал и не отдал в руки врага, а воинская общность не поддалась соблазнам разъединения, сохранила строй, общность, не покинула поле боя. Проигрыш происходит в силу распри, раздора. Как раз такая «распря великая» описывается в «Повести о нашествии Тохтамыша». При приближении вражьего войска в Москве произошло «замешательство великое и сильное волнение. Были люди в смятении, подобно овцам, не имеющим пастуха, горожане пришли в волнение и неистовствовали, словно пьяные».
С другой стороны, святые страстотерпцы Борис и Глеб, не обнажившие меча, воспринимаются за прославленных полководцев, к которым обращена молитва автора сказания: «Прибегаем к вам, и, припадая со слезами, молимся, да не окажемся мы под пятой вражеской, и рука нечестивых да не погубит нас…», «…избавьте нас от неприятельского меча и межусобных раздоров, и от всякой беды и нападения защитите нас, на вас уповающих».
Святые непротивленцы Борис и Глеб, показавшие образец стойкости, победившие в брани с искушениями умножения розни, с дьявольскими кознями братоненавистничества, стоят во главе небесного воинства, которое охраняет Русь. В видении они явились Александру Невскому перед битвой с обещанием помочь ему.
В традиции древнерусской святости такие родоначальники отечественного монашества, как Феодосий Печерский, Сергий Радонежский, были близки и к власти и принимали участие в политической жизни, потому как ратовали не только за небесное, но и за земное Отечество.
Триада: духовное лицо, воин, книжник является структурообразующей для русской культуры как вера, победа и просвещение. Последователь Бояна из «Задонщины» прославляет битву беспощадную, сечь, наводящую на врага «тоску». Призывая князей на битву, князь Дмитрий Иванович говорит: «Испытаем храбрецов своих и реку Дон кровью наполним за землю Русскую и за веру христианскую!» Обещание это он свое выполняет, и в финале представляется страшная и горестная картина: «Лежат трупы христианские, словно сенные стога у Дона великого на берегу, а Дон-река три дня кровью текла».
Это не пропаганда жестокости и «войнобесия», а нечто другое. Изображение многотрудного и страшного дела, подвига. Книжник ощущает себя одновременно воином и подвижником, ведущим непримиримую и жесточайшую брань не только с реальным врагом, но и с метафизическим инфернальным.
Нынешние события также вписаны в этот строй вечности, где Бог с сатаной борется. Через эту призму их и следует воспринимать. С одной стороны, святой Феодосий, Лавра, традиция отечественной святости и воинства, а с другой – разрушительный вирус подменной реальности, вектор на тотальную отмену и раскол, борьба с историей, культурой, верой. С человеком.