Это реалистическая история о мальчике, который вообразил себя контр-адмиралом, и детском психологе Дарье, которая пытается во всём разобраться.
Пятилетний мальчик Костя неожиданно заявляет, что онинопланетный контр-адмирал карательного корпуса «Ишимура». Его пленили в жалком детском теле и, во имя Бога-Императора, вам лучше отпустить грозного Сато на волю. В 2021 году роман Рагима Джафарова заслуженно удостоился премии «Новые горизонты», ведь текст и вправду попытался раздвинуть границы привычного. Правда, есть одно «но». «Сато» — это не фантастическое произведение.
Жанр фантастики определяет такой элемент как фантастическое допущение [ФД], то есть положение, которое принципиально отличает мир произведения от нашей реальности. ФД — это не просто фактор, который невозможен в нашем мире, а вызванная им интенсификация смысла, слом понятийных границ, те самые новые горизонты. Фантастика считается низким жанром из-за экстенсификации, когда волшебство используется для метания стрел, а полёты в космос не отличаются от плаваний по морям. Тогда как фантастика — это история, обусловленная ФД, нарратив, который невозможно представить без... невозможного.
Чему «Сато», конечно, не соответствует. Это реалистическая история о мальчике, который вообразил себя контр-адмиралом, и детском психологе Дарье, которая пытается во всём разобраться. Казалось бы, сейчас текст начнёт закладывать крутые детективные виражи, чтобы помотать читателя из стороны в сторону — в Костю что, правда кто-то вселился? Костя что, просто псих? Но Джафаров не то, что не тревожит маятник— нет, он, скорее, одновременно раскачивает и тормозит его, чем, в общем-то, создаёт всю ту неоднозначность, которой так интересен «Сато». А именно —шедевральную, пожалуй, задумку и совершенно недостаточное исполнение.
Разве «Сато» — психологический детектив? В нём нет игры с читателем, той неопределённости, что кружит вокруг тайны, подначивая узнать её. Критики раз за разом указывали на напряжённую запутанность «Сато», но его фабула состоит из самых простых узелков, там нет скольжения, того психологического люфта, который наблюдается в недавней экранизации бестселлера Торкуато Луки де Тена. При наличии «карательного» ФД вопрос о том, диссоциативное это расстройство личности или шизофрения — не главный, есть вещи и поважнее. А о них текст не говорит. Только однажды Сато искренне забывает об оправданной им поножовщине и повёрнутых вентилях водонагревателя. И читатель сразу же понимает — да, Костя всего лишь псих. Из-за чего так неожиданно придавливает финал. Текст вроде бы отказывается от маятниковых колебаний, но в то же время использует их — причём не по замыслу, не по нужности, а... из какой-то потерянности, неумелости, непродуманности. Можно и вот так качнуть, почему бы и нет? Видно, что роман писали после долгого думания, но быстро, на молодости.
Или фантастическая сторона. В основном она связана со вселенной «Warhammer 40000». Тем не менее Сороковника в романе практически нет. Причём нет не только концептуально, но даже на уровне важных отсылок. С тем же успехом можно было использовать вселенную «Вавилона-5», «Звёздных войн» и особенно «BattleTech», ещё одного мира бесконечной войны. Или вообще ограничиться самостоятельной космической цивилизацией, откуда прибыл Сато. Результат был бы тем же. Тем более не пришлось бы решать ряд логических нестыковок — вообще-то вархаммеровская Терра и наша Земля это одно и то же, а Бог-Император родился в Анатолии в 8 т. до н. э., то есть Сато получил уникальную возможность сообщить будущему Богу-Императору, что Магнус не предавал. Евразия, Древний Рим, греческие имена, Фрейд, Иисус— Земля обозначена как Земля, из-за чего случается логический парадокс смешения третьего и сорокового тысячелетий. Решить его можно было бы двумя способами — изменить природу «Warhammer 40000» или изменить природу Земли. Была даже предпринята попытка (помехи при передаче названия Московской площади), но, как и многое в этом романе, она оказалась брошена на полпути.
К тому же менять формальную сторону ФД весьма затруднительно, так как она основывается на чужой вселенной. А вот полностью обезличить Землю роман мог, сделать её нарицательным полигоном без любых, даже малейших именований, чтобы ни Христа, ни России, чтобы читатель считал, что действие всё ещё происходит на нашей планете, но на самом деле это захудалый мир далёкого будущего. Это бы идеально соответствовало как ФД, так и задумке произведения — препарированию общей травмы и общей нормы. А что может быть более подходящим для такого эксперимента, чем однородный тождественный мир?
К сожалению, сделано это не было. Это не было даже понято. Виной неверная опора на «Warhammer 40000». С ним Джафаров попал в очень неприятную ситуацию: поклонника такой подход разочарует, а не фанату ничего не скажет. Во-первых, Джафаров допускает множество ошибок в матчасти. Во-вторых, не использует специфику Вахи в качестве сюжетных ключей. Космоопера у Джафарова лишь декорация оперы психотерапевтической. Она не сообщает истории ничего необходимого, хотя должна была плотно работать с читателем. Но даже если это происходит, то без авторского умысла. Так, когда Костя устраивает поножовщину, он кричит: «Кадия стоит!», а затем «Больше крови Богу Крови!». Для читателя, живущего здоровой полноценной жизнью, это просто показатель Костиной неадекватности, но для фаната Вахи это взаимоисключающие параграфы, из которых он сделает вывод — ага, невозможно одновременно верить в Бога-Императора и в Кхорна, значит, мальчик обычный псих, не какой-то там адмирал.
С помощью подобных механик ФД могло бы стать частью упомянутого детективного ритма. Например, Сато читает про Александра Македонского и узнаёт в нём одного из величайших героев Империума, лорда Солара Махариуса. Это ставит ребёнка в тупик, а Дарья получает новые терапевтические возможности. Причём Джафаров пытается внести ФД в сюжет — в финале выясняется, что Сато обвинён Инквизицией в ереси. Увы, сказывается незнание матчасти: Сато вменяется вовсе не поклонение хаосу, а лишь расстрел пленных. «Вне темы» трудно прочувствовать абсурдность обвинения. Это как если бы СС преследовало айнзацгруппы за уничтожение ими людей.
Тем самым от ФД остаётся лишь вселение в мальчика контр-адмирала галактического флота. Но тогда зачем здесь вообще «Warhammer 40000»? Затем, что это острый крючок, который подцепил в том числе рецензента.
Хотя так рыбачить, конечно, нехорошо.
При этом Джафаров умудряется превратить контекстуальную неудачу в чуть ли не гениальное решение. Он отказывается как от фантастики, так и от детектива, а затем — и это неожиданно — отказывается даже от психологизации! Это звучит удивительно, особенно с учётом того, что «Сато» повсеместно считают психологическим текстом, но Джафарова совершенно не волнует обоснованность и полноценность геройских чувств. Он занят мимикрией, то есть схематично, профессионально и качественно разрабатывает модель поведения детского психолога, построенную на постоянном спрашивании и проговаривании. К чему это приводит? Разумеется, к рекурсии — простому для освоения молодыми авторами приёму — которая была повторена в новом романе Джафарова «Путешествие к центру личности». Для чего нужна рекурсия? Что она хорошо выявляет? Она хорошо выявляет пагубность и заповторенность нормы, её уход в глубь веков и воспроизводство в будущем. Остаётся связать норму с травмой, и вот, разбирая отдельную российскую семью, можно разбирать сразу весь мир.
Вместо романа Рагим Джафаров начертил блок-схему, настолько сложную и при том доступную, что ей остаётся только поаплодировать, как можно поаплодировать тому, кто нашёл способ схитрить в чём-нибудь до боли простом —например, в подбрасывании монетки. Как это выглядит? На макро-уровне: поступок Сато — разбор поступка Дарьей — разбор Дарьи супервизором — поступок Сато. На микро-уровне: вопрос Дарьи — ответ клиента — вопрос Дарьи к себе — распознавание раздражителя — конфликт —подытоживание— следующий вопрос Дарьи. И так от начала и до конца, с родителями, окружающими, самой собой и ребёнком, без перемены стилей, оптики и антуража, в очень бедном, сознательно документальном речевом исполнении. «Даша собрала себя в кучу», — нормальный для Джафарова переход. Так схема работы психолога вытраливает из романа психологизм, ибо вместо широкого набора художественных возможностей, которые бы могли передать, например, смену настроения, к предписанной реакции просто проводится стрелочка.
Это хорошо видно к концу романа, когда перед опустошённым отцом-Сашей случайно задействуется раздражитель («я психолог, не гадалка»). Саша сразу же вспоминает тягу ушедшей жены-Марины к различного рода экстрасенсам, что пробуждает в нём вулкан агрессии. Будто этого мало, текст ещё и объясняет произошедшее:
«Он приходил ко мне исключительно как к психологу. Но в тот момент, когда его схема дважды дала сбой, не без моего участия, он неосознанно попытался применить ее ко мне как к женщине. И, конечно, она не сработала. Более того, я буквально указала ему на это. Тогда он и взорвался».
Всё очень клинично, буквально по учебнику, но ведь у нас всё-таки художественный роман, верно? В нём совсем не обязательно комментировать фабулу, в том числе подчёркивать все без исключения шутки (от «Шпильрейн» и «членствуют» до «бабника Шрёдингера»). Тем не менее, всё происходит именно так. Стоит спросить себя: для чего? И вот тут обнаруживается то, почему хороший роман «Сато» не стал очень хорошим, а может даже чем-то большим. Разветвлённая блок-схема Джафарова не ведёт к какому-то итогу, не загорается в конце лампочка, не ставится ряд конечных вопросов, не повисает интрига — ощущение, что со второй половины романа Джафаров сам не знает, что ему делать и как всё закончить. И потому он выбирает торопливый, бесспорно неудачный финал.
Его фантастичность — верна, так как ею можно выбить из привычного, ведь именно вне привычного человек способен осознать норму, но на сей раз текст не останавливается на полпути, а совершает резкий, чудовищный по стремительности рывок, чем разрушает выстроенную им же блок-схему. Точнее, оставляет её брошенной, ибо она могла успешно завершить все психологические итерации, но была принципиально неспособна вправить ФД в сюжет.
Прилёт космических кораблей должен был выглядеть наваждением, размытой какой-то реальностью, а он груб и короток, в том же терапевтическом обрамлении. Было бы здорово, если бы финал поменял плотность текста: вместо разряженных диалогов — подробный, увлекательный, образный текст.
Увы, нет.
Это рождает ощущение неполноценности, которое заставляет заново вчитаться в текст. Из него хочется добыть иную совсем окончательность, и вот тут блок-схема неожиданно удивляет.
Из-за того, что Дарья — не персонаж, а функция, показывающая работу психолога, женщина изображена чрезмерно интеллектуальным, абсолютно рассудительным существом с невероятными когнитивными способностями. Даже нарушение Дарьей профессиональной этики (подлог с зажигалкой) — идеальное, супер-злодейское коварство, когда ничтожная мелочь вызывает вселенские последствия. Даже в педагогике Дарья расправляется с аудиторией несколькими магическими фразами. Эта её могущественность заставляет напрячься. В ней есть что-то нечеловеческое, прошедшее по канату. Текст будто бы всё понимал, поэтому старался опростить Дарью, водил психолога на неудачное свидание, заставлял плакать и отчитываться перед Филиппом Викторовичем, но пожилой супервизор хотя бы подкатывал к молодухе, то есть оказался обычным человеком со слабостями, а Дарья продолжала держать их в себе, оставаясь чем-то совсем чужим.
Короче говоря, если в тексте и есть инопланетянин в человеческом теле — это психолог Дарья Кауфман.
Если представить, что на Земле есть пришелец, почему бы ему не стать психологом?
Как раз чтобы лучше понимать людей.
Что задаёт интересные варианты концовок — от фантастической до клинической. Может, это слаанешитка (Императорова кровь!), не зря же делается акцент на змеях и сексуальности, а может — тщательно скрывающийся (в том числе от самой себя) больной. А то оригинального «чёрного психолога» для ответа решительно недостаточно.
Теперь попытаемся ответить на вопрос, как Рагим Джафаров написал не психологический, а психотерапевтический, модальный роман. Важная разница — как, не почему.
Во-первых, писателю не удалось занять хотя бы относительно беспристрастную позицию, стремление к которой тем необходимее, чем более масштабную категорию рассматриваешь. Если препарируешь норму — руки должны быть вымыты. Но норма у Джафарова атакуется другой нормой, на сей раз прогрессивной, где найдётся место научно одобренной содомии, инстинктивному страху перед мундирами и широким этническим обобщениям. Метод Джафарова (рудиментарная художественность, вспомогательность ФД, функциональность героев) идеально подходил для бесстрастного хирургического вскрытия, у которого можно было принять любые выводы. К сожалению, они оказались заранее подготовленными.
Во-вторых, немного не хватило профессионализма. Джафаров великолепный техник вопрос-ответного жанра, у него нужно учиться построению диалогов, но в отточенности их формы автор иногда забывает о переданном содержании. Впервые разбирая с супервизором случай Кости, специалисты обсуждают необычный вокабуляр Сато, в том числе его шутку про «латентный гомосексуализм», чем примитивно, но работоспособно обозначают инаковость Костиной речи. При этом от психотерапевтов ускользает куда более занимательная фраза:
«— То есть когда ты все это сделаешь, за тобой прилетят твои, так?
— Скорее «если», чем «когда». Мне нужно нормальное оборудование».
«Скорее "если", чем "когда"» — слишком сложная для пятилетки конструкция, которая не просто смещает горизонт с временной шкалы («когда») на шкалу действия («если»), а выстраивает между ними зависимое соотношение («скорее»). Слова можно услышать, шутки запомнить, но нельзя заимствовать сам ход мысли, трудность логического сопоставления. Оно — плод развития, не копирки. Серьёзный сигнал, что мальчик не просто в Интернете пошарился. Тем не менее, психотерапевты не обращают на это внимания. Их волнует «латентный гомосексуализм», хотя про него Костя мог легко подслушать.
В-третьих, из-за того, что Джафаров упростил роман до функции, он был вынужден упростить до экспозиции его событийность. В силу блок-схемы все важные события в романе происходят по одному лишь щелчку. Прилёту инопланетного флота уделена пара мелких абзацев, зато Дарья сразу же получает возможность выдать монолог об изменившейся норме. То есть все признаки художественного произведения в романе закавычены, подчинены объяснению и служат предлогом для какого-то моделирования. Но раз так, значит, совершенно неважно, Сато перед нами или Костя, роман мог на это вообще не отвечать, а он отвечает, да ещё как! Вот что произошло: в погоне за большим высказыванием о норме в «Сато» происходит распад нарратива. Откуда это у Джафарова? Можно предположить фантастический генез: великую «Задачу трёх тел» Лю Цысиня, где китайский классик пренебрёг вообще всем, лишь бы экспериментировать с одномоментным изменением нормы.
В-четвёртых, в основе «Сато» лежит внимательнейшее чтение научной литературы. Что предопределило угадывание круга авторских интересов. Звучало сравнение с «Планетой Ка-Пэкс». Дмитрий Быков посоветовал ознакомиться с «Орля» Мопассана. Но можно предположить, что Джафаров знаком с более изысканным чтением — «Хризантемой и меч» Рут Бенедикт. И это позволяет совсем иначе взглянуть на роман. Интервьюирование пленных (Сато считает себя пленным), обожествляемый японцами император (Бог-Император), японские именования (Сато, Ишимура), ключевая по мнению Бенедикт культурная оппозиция стыда и вины («А ведь стыд и вина, с удивлением подумала Даша, стали маркером!»), дуальность хризантемы-Кости (то есть хрупкости, жизни, творчества) и меча-Сато (то есть войны, иерархии, жестокости)... да сами эти «хризантема и меч» напрямую в романе упоминаются! Удивительно, но релятивистское исследование Рут Бенедикт, призванное составить для правительства США культурно-психологический портрет покорённых «инопланетян», стало для многих японцев возможностью взглянуть на себя со стороны. Не этим ли весь роман занимается Дарья Кауфман? А дальше достаточно открыть любую критическую статью об исследовании Рут Бенедикт, чтобы понять всю возможную глубину ошибок детского психолога.
В любом случае, текст Рагима Джафарова дарит удивительное и почти забытое ныне чувство —в нём есть, что разобрать. У молодых этого почти не встречается. Из-за чего повествование буквально кричит Джафарову: убери Вархаммер, оставь лёгкое фантастическое допущение, избавься от детектива и займись деконструкцией, но нет, нет, не туда тянет автора! В сторону от нужной ему непосредственности! Постой же, ты ведь простой парень, а значит, всё тобой написанное — от таланта. Но нет... перевесило. Вот в чём жалость: «Сато» — это не случившийся шедевр.
И от этого больно так, будто предал Бога-Императора.
Антон Осанов для портала Альтерлит