Первое время было очень тяжело. Ксанка не чувствовала сил. Маленький сын кричал и днём, и ночью. Усталость накапливалась быстро. Хотелось лежать.
А нужно было готовить старшим детям.
Они вились возле матери.
Ксанка стала по утрам кормить Николашу и Ярослава грудью.
"Повесть об окаянной" 13 / 12 / 1
Как-то за этим занятием её застал комиссар.
Стал ругаться:
— Ты с ума сошла! Может ещё и меня покормишь?
— А что, — ответила Ксанка язвительно, — становись в очередь. И тебе хватит.
Кирилл Савельевич вытаращил на неё глаза и произнёс:
— Точно умом двинулась. Ксанка, пока я ещё не передумал. Выходи за меня замуж. Я всё узнал. Незамужняя ты. Так нарожала. Слухи о тебе нехорошие. А моей женой станешь, сразу все заткнутся. Жалко тебя так сильно, что сердце останавливается.
Комиссар опустился на колени, схватил Ксанку за ноги и зашептал:
— Морок ты на меня навела, все так говорят. Матушка моя так твердит. Но я и без морока буду тебя любить. И детей твоих любить буду. Ксанка, ты не смотри на меня только. Я как глаза твои увижу, так ноги подкашиваются. Люблю я тебя… Вот такую сумасшедшую люблю.
Девушка ничего не ответила, Кирилл поднялся на ноги, прижал её к себе.
А она обмякла в его руках.
Когда очнулась, он сидел рядом в исподнем. Держал её за руку.
— Переехал я к тебе. Пусть говорят, что хотят. Мне без тебя совсем тошно стало. Детей накормил, полы намыл. Стол отодвинул, за ним мусора много было, всё смёл.
Крысиные дыры заделал. Капканы поставил в сенях. Постирал. Все сыты, Ксанка. Я буду у тебя вместо слуги. Ты только не гони, не выставляй меня на улицу. А то, что болтать будут, так с этим я быстро справлюсь. Пару арестов и думать забудут о тебе.
Ксанка слушала комиссара и удивлялась тому, как он быстро всё устроил. А вот когда стал о крысах говорить, испугалась. Тотчас в мыслях возник Вадим и тот случай, когда крысы вокруг него хоровод водили.
— Глаза у тебя огненные, — прошептал комиссар. — Ведьмочка ты моя ненаглядная! Даже если ты всю крoвь из меня выпьешь, буду рядом с тобой.
— Хватит! — закричала Ксанка. — Вон из моего дома!
Кирилл Савельевич встал с кровати, выпрямился и произнёс спокойно:
— Что хочешь делай. Не уйду…
И он не ушёл.
Прошло полгода.
Ксанкина жизнь наладилась. Думала она, что как ни крути, с комиссаром стало проще.
Он выполнял почти всю работу по дому. Ксанка уже и забыла, когда последний раз мыла полы.
Порой находила на неё тоска по Вадиму. Он снился однажды, крыс вспоминал, говорил, что Ксанка друзей его прогнала. Она просыпалась в холодном поту. Плакала украдкой, чтобы Кирилл не видел.
Дома комиссар было словно блаженным.
— Да, Ксаночка! Нет, Ксаночка! Ещё кашки? А хлебушек? А чем тебе помочь надобно?
Её, бывало, раздражало такое преклонение.
Но она так быстро к этому привыкла!
Поначалу чувств к Кириллу не испытывала никаких. А он больше о любви своей не говорил.
Делал всё, чтобы детям и Ксанке было хорошо.
Деревенские недолго болтали о них. Переключились потом на другие сплетни.
С Ксанкой даже здороваться стали, но окаянной звать не перестали.
— Третий дом от окаянной.
— Окаянная гулять вышла. Все дети на разные лица. А младший на чёрта того похож. Вот уж кровь какая сильная у чертей-то!
— А есть ли у них кровь?
Ксанка всё это слышала, но проходила мимо.
Младший сын и впрямь был похож на Вадима. Иногда девушке казалось, что и не было никакого Вадима. Но откуда тогда все эти дети?
Павлюта продолжала жить в одиночестве. О том, что старая знахарка уже ничего не умеет, тоже долго говорили. Жалели её. Сама женщина, встретив Ксанку на улице, отворачивалась.
Ксанка не осуждала её. Она никого не осуждала. Но при встрече всегда громко здоровалась.
Так было правильно, считала она.
Павлюта много хорошего сделала для её семьи. И в трудные времена не оставила. Но тётку Веру сгубила.
Когда Кирилл задерживался на работе, стала скучать. А когда не вернулся с работы, забеспокоилась. Побежала к правлению.
Там уже собралась толпа.
— Так им и надо, — шептались в толпе.
— Нечего людей хороших с толку сбивать. Нашлись тут праведники! Они похлеще помещиков!
— Драли в три шкуры, забрали всё! А у меня сын на войне, внук на войне. Одна кура была, и ей голову свернули. Кормиться им надо. А мне не надо?
— На кого напали? — интересовались те, кто примыкал к толпе.
— На всё правление. Лошади у них быстрые, головы забинтованы. Комиссару врача вызвали. В бреду он.
Ксанка пыталась протиснуться сквозь толпу ко входу.
Узнавшие её кричали:
— Окаянную пропустите! Жена к комиссару спешит.
Ксанка благодарила. Шептала: «Спасибо» и кивала.
Но в правление её не пустили.
— Не положено. Врач не разрешил. Тут ожидаем.
Ещё три жены работников правления стояли на крыльце.
Держались от Ксанки немного в стороне.
— Семьям вход дадим, остальные расходитесь. Двери не открывайте. Разбойники могут и на вас напасть. Пока эту чернь гнилую не выведем, опасно жить. Ночную дружину сформировать надобно. Принудительно из подростков старше 14 лет и баб, которые грудью не кормят.
Запись начнётся завтра. Формирование дружин послезавтра. Кто не запишется, тому плохо будет.
Жители возмущались, но стали расходиться.
Ксанку пустили к Кириллу.
Он лежал прямо на столе. Лицо было белым, на лбу чернела ссадина.
Чуть приоткрытые глаза были сужены, губы шевелились.
— В испуге он! — сказал Ксанке врач. — Что-то страшное шепчет: черти, хвосты, руки с большими когтями. Спутники его пострадали меньше. Их оглушили тут же. А этому что-то показывали. Он сам так сказал. Я ему успокоительное дал. А он всё равно бормочет.
Ксанке стало не по себе. Руки покрылись мурашками. Волосы на голове зашевелились.
Вспомнилось вдруг, что Вадим был в последний раз с забинтованным лицом. Гнала от себя эти мысли.
Но они упрямо лезли в голову.
Ксанка попросила врача перевезти комиссара к ней домой. Но тот отказал.
— Не велено мне. Коли помрёт, я должен смерть зафиксировать. А у тебя всё может быть. Ты его порешишь, а мне отвечать! Завтра пришлют конвой, усиление. Распоясались враги наши. Не хотят отдавать земли рабочему люду. Да и деревенские без мозгов некоторые. Готовы до сих пор помещику ноги целовать.
— Ну тогда я тут буду! — запротестовала девушка.
— Иди домой, — сказал доктор. — Дети одни.
Ксанка только сейчас вспомнила, что младший не кормлен уже столько времени!
Выбежала из правления.
На улице темнело.
Почти добежав до своего дома, оглянулась.
Держась за изгородь, стояла Павлюта.
Ксанка подошла к ней, поздоровалась.
— Доигралась? — прошептала Павлюта. — Он теперь за тебя будет мстить. Никому тебя не отдаст. Не губи мужиков, Ксанка! Отдала душу чёрту, так и живи с этим одна! Комиссар ведь не первый…
Ксанка схватила старуху за плечи и закричала:
— Так это же ты его притащила ко мне домой! Это ты его вылечила! Это ты меня под него положила, ты…
Павлюта не сопротивлялась.
Девушка продолжала её трясти за плечи.
— Спаси комиссара, умоляю тебя, спаси! И я всё для тебя сделаю!
— Не могу я, — ответила Павлюта.
Ксанка отпустила её и побрела домой.