Мы зажили спокойно - ночевали с Таней у меня в комнате, а Оля - в комнате Тани. Днем Оля ходила по московским магазинам, а вечером мы встречались, ужинали и выпивали втроем в нашем общежитии «Пожарка».
Настало время Оле уезжать к себе в Мичуринск, осталось около полутора суток. И Таня предложила мне поводить Олю по "культурным" местам Москвы. Сама она не могла пойти с нами, так как работала в вечер и приходила домой ровно в полночь.
Мы назначили встречу с Олей среди колонн Большого театра в шесть вечера. Оля стояла у колонны, как мне показалось, смущенная и тихая. При встрече она поцеловала меня несколько не по-родственному, но я не придал этому значения. Мы походили по центру, зашли в кафе "Артистическое", что напротив старого МХАТа (не знаю, сохранилось ли оно сейчас?), выпили. Оля, сославшись на усталость, попросилась домой. Я взял бутылку хереса, который нравился нам обоим, остановил такси, и мы "по-культурному" приехали в "Пожарку". Зашли ко мне в комнату и приготовили нехитрую закуску, кажется, яичницу и апельсины. Таня была на работе и мы решили ее дождаться у меня.
Но после выпитого хереса дожидаться Тани мы не стали. Озорные глаза Оли сами определили наше дальнейшее поведение. До прихода Тани оставалось три с лишним часа. Мы заперли дверь, оставив ключ в замке, выключили свет и, не раздеваясь, кинулись в койку. Я не ожидал от восемнадцатилетней провинциальной девушки таких профессиональных поцелуев. В темноте Оля стала еще на порядок красивее и загадочнее, чем была. Мы начали скидывать с себя все лишнее, что мешало нам узнать друг друга поближе, как вдруг - требовательный стук в дверь. Мы замерли - для Тани это слишком рано, а что подумают другие люди, нам было все равно.
- Нурик, открой, я знаю, что ты дома, дверь закрыта изнутри! - решительно сказала Таня. Это был именно ее голос. Для верности она постучала в дверь еще раз.
Делать было нечего. Мы включили свет, лихорадочно оделись, прибрали койку. Оля села за стол доедать яичницу. Я с ужасом открыл дверь, инстинктивно защищая лицо левой рукой. Таня спокойно вошла, села за стол.
- Вы извините меня, что прервала ваш ужин, - тихо сказала она нам, - но я почувствовала себя неважно, вот и пришла раньше. Я хочу лечь, Оля, пойди, пожалуйста, в мою комнату - она открыта.
Олю как ветром сдуло. Таня быстро разделась и легла. Казалось, ее била лихорадка. Я снова запер дверь и, раздевшись, лег с Таней. Мне было ужасно стыдно, я даже потерял голос от смущенья.
Таня ухватилась за меня так, как будто я проваливался в пропасть. Плача и улыбаясь одновременно, она ласкала меня, целуя и что-то приговаривая. Понемногу смущение мое пропало, и наступила еще одна незабываемая на всю жизнь ночь. Мне, как мужчине, трудно понять, какие чувства овладели Таней.
На ее месте я бы скорее отругал и побил неверных мне близких людей, но ей, как русской женщине, было, конечно, виднее.
Наутро, как ни в чем не бывало, мы зашли к Оле и позавтракали с ней. Таня была весела и улыбчива, даже попросила Олю спеть что-нибудь. У Оли оказался красивый низкий и сильный голос, она спела песню, у которой я запомнил только начало:
"Скоро осень, за окнами август..."
Потом я слышал эту песню в исполнении знаменитой Майи Кристалинской, но тогда в словах песни мне почудился какой-то тайный смысл наших отношений. Плакали все - Таня навзрыд, я тихо утирал слезы. Оля пела, широко улыбаясь, но на глазах тоже блестели слезы. Мы все втроем расцеловались, и Оля ушла, хотя на поезд было еще рановато. Она решила еще раз пройтись по московским магазинам.
Мы с Таней опять остались одни. Заглянув друг другу в лицо, снова заплакали. Ну, прямо индийское кино, да и только! Я понял, как я люблю Таню и как я обидел ее. Мы заперли дверь и кинулись в койку. Рыча, как молодые тигрята, мы сбрасывали мешающие нам одежды, не заботясь об их целости.
