"Лёлька помотала головой – что же это, неужели она сходит с ума? Нужно будет завтра показаться своим коллегам в больнице, пусть проверят! Холод забирался под лёгкую ночнушку, хоть и было в доме натоплено, и Лёлька забралась под одеяло, не потушив лампы…"
НАЧАЛО.
Глава 16.
Вернулась домой Лёлька на больничной Ключевской «буханке», с несменным Григорием Векшиным за рулём. Мужчина с плохо скрываемой жалостью и сочувствием поглядывал на свою бледную пассажирку.
- Давай-кась, закутаю тебя потеплее, морозно нынче, - Григорий обернул Лёльку в огромный овчинный тулуп, - Аннушка дала дедов кожух, глянь как холодно, печка машину не прогревает в такой мороз. Ишь, как вскрепчал, небось все сорок, а то и больше будет. Вот, сейчас и поедем.
Утонувшая в тёплом кучерявом тулупе Лёлька спрятала в рукава подзябшие свои руки и уставилась в затянутое морозным узором стекло машины. Мимо плыл укутанный в снежные шали еловый лес, почему-то сейчас показавшийся Лёльке каким-то мрачным. Она вполуха слушала, как Григорий рассказывает ей про то, что скоро приедут дочки на каникулы, и что Аня затеяла небольшой ремонт, но приболела и не смогла сама поехать в райцентр, встретить Лёлю, а заодно купить кое-что для ремонта.
- Вот, список мне дала. Я всё купил, что написала! Всё нашёл! – с гордостью заявил Григорий, явно довольный своей находчивостью и предвкушавший похвалы.
- Аня обрадуется, - поддержала его Лёлька, - В нашем-то хозмаге не всё можно найти.
- Ты поди голодная? – спохватился Григорий, - Вон, в сумке доставай, Анюта пирожков тебе послала, с печёнкой, сказала – полезно… Знаю я, что за еда в больнице, сейчас дома-то быстро оправишься! Дома и стены помогают! Молоко там, в термосе, пей. Доктор сказала, что тебя нужно кормить хорошо, чтобы ты выздоравливала!
Так тепло стало Лёльке… и от тулупа, пахнущего овчиной и ёлками, от Аниных пирожков и заботливого взгляда Григория, что слёзы вдруг ручьём хлынули из глаз, она никак не могла прожевать откушенный кусочек пирожка, плакала и пыталась его проглотить.
- Дочка, ты чего? А? Ну, всё, всё! – Григорий остановил машину, взял холодную Лёлькину руку в свою широкую натруженную ладонь, горячую и жёсткую, - Вот придумала плакать… ну, может и хорошо… ты поплачь, авось и легче станет! А вот я тебе расскажу – я теб понимаю… у нас ведь с Анютой тоже не двое деток-то… а трое было бы! Мальчишечко наш… месяца ещё не было, а вот ведь как – Бог и прибрал. А ничего, жизнь-то она такая! У тебя всё впереди ещё, утри-ка слёзы, дочка!
Лёлька послушно вытерла мокрые щёки и во все глаза смотрела на Григория. А она и не знала, что добрая и улыбчивая Анюта пережила в жизни такое страшное горе… Григорий потёр свои озябшие руки, снова завёл машину и они двинулись в путь.
- Ты давай ешь, смотри, какая бледная, - говорил мужчина, - Домой только к вечеру попадём, смотри, как позёмка стелет, значит мороз отпустит, но совсем немного. Не озябла?
Лёлька помотала головой, наевшись, она напилась из термоса тёплого молока и её стало клонить в сон. Устроившись поудобнее, она потонула в тулупе, только макушка торчала, и не заметила, как заснула. Вроде бы что за сон в холодной «буханке»? Так скажет только тот, кто никогда не спал в больничной палате… где всегда какие-то шорохи в полутёмном коридоре, и приглушённые голоса где-то там, в недрах гулких больничных помещений…
В Ключевую прибыли вечером, звёзды только начали рассыпаться в тёмной синеве над лесом, когда скрипнув колодками «буханка» остановилась возле Лёлькиного дома. Тёмные окна Лёльку даже обрадовали, значит, Володи и в самом деле не было дома, а то она опасалась, что муж откажется от похода и будет ждать её дома.
- Не топлено ведь, поедем к нам, - покачал головой Григорий, - Поспишь, а утром натопим и снег во дворе тебе уберу, не сама же станешь кидать!
- Спасибо вам за всё, дядь Гриша, - ответила Лёлька, - Да тут и снегу-то немного намело, ничего, я тропинку протопчу. И печка у нас быстро топится, хорошо. Ты уж не сердись, дядь Гриша, но так после больницы домой хочется!
- Ладно, что уж, сам понимаю, - Григорий вышел из машины, - Посиди пока, сейчас я…
Мужчина достал из машины небольшую фанерную лопату, в таком краю, где снег лежит бо́льшую часть года, вещь эта необходимая, и начал живо раскидывать снег. Лёлька и моргнуть не успела, как до крылечка пролегла ровная широкая дорожка.
- Ну вот, так-то получше, - сказал Григорий, достал из машины Лёлькину сумку, и поставил ей на крыльцо, - Ну что, к нам не надумала? Справишься сама-то, одна? Эх, надурь Володька твой придумал сейчас в поход уйти! Надо было с тобой дома оставаться.
- Да он не знал, что меня выпишут, - Лёлька сама не поняла, зачем она старается оправдать мужа, но уж как есть, - Думал, что меня только после нового года отпустят.
- Завтра заеду к тебе, Аня там тебе банок с заготовками с погреба достала. Ну, если что нужно – ты к нам сразу, поняла?
- Да, поняла! Спасибо! – Лёлька вдруг вспомнила, что так и стоит в дедовом тулупе, - Ой, тулуп-то чуть не забыла! Спасибо, дядь Гриша!
- Нет, завтра заберу! Дом нетопленый, пока печь нагреет, в нём сиди.
Григорий уехал, а Лёлька, необъятная в этом огромном тулупе, вошла в дом. Вторая половина дома, где было другое крыльцо, пока пустовала, ждали новую учительницу в местную школу и жильё берегли для неё, так что во всём доме Лёлька была одна. Как-то даже немного жутковато вдруг ей стало в этой гулкой тишине, но вскоре в печи затрещали дрова, свет она включила и в кухне, и в комнате, и в маленькой прихожей. Стало уютнее, Лёлька проверила дверь, убедившись, что та заперта на засов, и стала разбирать сумку.
Говорят, дома и стены лечат. Только вот почему-то в Лёлькином случае это не работало. Первую ночь она провела почти без сна, не то, чтобы ей было страшно… просто гулкая пустота дома словно поселилась и в Лёлькиной душе – там тоже было пусто и тоскливо. Она села у печи, в ночнушке и валенках на босу ногу, подкладывала дрова и смотрела на огонь. За окном, украшенным морозными витыми узорами, лунная ночь заливала бело-голубым светом высокие сугробы.
Лёлька обошла комнату, почему-то казалось, что она не была дома так долго… На глаза попались аккуратно свёрнутые и сложенные в стопку Володины карты и толстый блокнот. Взяв одну, Лёлька развернула бумагу и включила зелёную настольную лампу, словно пытаясь в её свете разглядеть то, что видел там Володя. Линии, чёрточки и значки хранили от неё свои тайны, ни о чём не рассказывая и словно смеясь. Это даже посложнее латыни, подумала Лёлька и положила подбородок на руки рассматривая карту. Только и понятного там было, что названия – вот Суя, вот Морозная река и Кривая сопка, а вот Ключевая… и ещё какие-то треугольнички и карандашные отметки у подножия сопки… Лёлька не заметила, как задремала…
Вдруг она вздрогнула всем телом и даже подскочила на стуле, ей показалось, что кто-то негромко стукнул в дверь. Она прислушалась, и кожа её пошла крупными мурашками – она услышала негромкий смех… детский. Выглянув в кухню, она убедилась, что там никого нет… Хотя, кто там мог быть, когда входная дверь закрыта на толстый железный засов, а за нею и вторая дверь, оббитая ватой и дерматином, тоже плотно закрыта.
Лёлька приникла лицом к окну в кухне, пытаясь разглядеть нет ли кого на крыльце – мало ли, чьи это глупые шутки! Но свет луны так ярко освещал всю округу, что было даже воткнутые в сугробы вешки из веток. Снег блестел и искрился до самого склона, в домах темнели окна, и никого не было видно в этом зимнем ночном безмолвии.
Лёлька помотала головой – что же это, неужели она сходит с ума? Нужно будет завтра показаться своим коллегам в больнице, пусть проверят! Холод забирался под лёгкую ночнушку, хоть и было в доме натоплено, и Лёлька забралась под одеяло, не потушив лампы… прижимая к себе одеяло, она слышала, как тикают часы на комоде, как еле слышно скользят по стеклу поднятые позёмкой колючие снежинки. Сон сомкнул ей глаза…
Проснулась Лёлька от того, что тело всё затекло, вдобавок она еще и вся замёрзла. Она так и сидела за столом в ночнушке и валенках на босу ногу, уронив голову на Володину карту. Напротив неё горела лампа, за окном только занималось зимнее утро.
«Приснилось! – с облегчением подумала Лёлька, - А я-то уж было решила, что совсем ума лишилась! Надо к Свете сходить, пока бабы Глаши нет, хоть с ней посоветоваться, а то так в самом деле недолго и свихнуться!»
Вся трясясь от утренней прохлады, она скинула валенки и юркнула под одеяло с головой, сжавшись в комочек и стараясь согреться. Торопиться было некуда, Ирина Венедиктовна предупредила её что на больничном Лёльке быть еще долго, только наблюдаться ходить нужно будет к своим ключевским коллегам. А раз в две недели в Ключевую приезжал доктор из района, иногда это и была сама Ирина Венедиктовна, и она взяла с Лёльки слово, что та обязательно покажется ей.
Утро еще совсем раннее, подумалось Лёльке, можно еще поспать, тело болело после неудобного сна за столом и теперь блаженствовало под тяжёлым ватным одеялом.
«Снова сниться, - сквозь сон подумала Лёлька, когда снова услышала тихий детский смех, - Надо было не отказываться от успокоительного… Может всё же приехала та новая учительница, и у нас теперь соседи есть, а у них ребёнок! Хоть бы так и было, иначе мне прямой путь к психиатру…»
Она провалилась в сон, и проспала почти до обеда, ничто не беспокоило её – ни сновидения, ни мысли, ни беспокойные соседи по палате, как было в больнице.
Продолжение здесь.
От Автора:
Друзья, рассказ будет выходить ежедневно, КРОМЕ ВОСКРЕСЕНЬЯ, по одной главе, в семь часов утра по времени города Екатеринбурга. Ссылки на продолжение, как вы знаете, я делаю вечером, поэтому новую главу вы можете всегда найти утром на Канале.