Как я однажды шпицу челюсть случайно сломал
Гав-гав-гав – что это, боже? Я – парень уравновешенный, и, слава богу, пока окончательно не сошел с ума, чтобы в собаку играть. И хотя здравомыслие не покинуло меня, я уже в том возрасте, когда можно впасть в маразм. Нет, не надо пытаться поставить мне диагноз, чтобы потом прописать меня в доме с мягкими стенами бессрочно. Я с серьезным видом погрозил пальцем. Я собакой, еще раз повторюсь, не притворился, это же не Хеллоуин и не тематический вечер – уж там-то кем только не притворяются, чтобы… хорошо, скажу так: чтобы показать, насколько можно быть чудаком. Я просто злобно передразнивал одну очень невоспитанную собаку.
Гав-гав-гав. Перед верными друзьями человека, вот как я ласково о собаках, хотя им самим ни жарко и ни холодно, у меня есть определенный страх, я бы даже сказал собачий. Меня в детстве собака за руку укусила, и с тех пор я боюсь их. Я с деловитым видом закатал рукав рубашки. Вот эти несколько бледных точек на запястье правой руки – следы от укуса. Я поежился от отвращения и страха. Мне так и не хватало запала, чтобы изменить положение вещей.
Я боюсь всех без разбору собак или чувство страха включается при виде определенных пород? Я сделал руками круг в воздухе – что это? А это молчаливое, но красноречивое обозначение: «вообще всех». Зато я люблю и не боюсь (верно, одно с другим дружить не станет) енотов. Вот так прямо потискаешь их – и считай, день твой сделан. Я расплылся в умиленной улыбке. У меня в душе посветлело от приятных мыслей о енотах. Милота зверьков обезоруживает с первого же взгляда. Конечно, котики еще сильнее обезоруживают, тут даже соревнований не устраивай: чемпион еще на старте будет очевиден, если кому спать не дает вопрос, кто лучше, и кто решит поставить точку в этом вопросе. В этом отношении за звание чемпиона котики будут своими мягкими когтистыми лапками держаться, как за свои девять жизней, потеснитесь, воришки в масках.
Короче говоря, я просто вышел из дома – перед подъездом постоять. Я не энергетический вампир и не испытываю эйфории от скандалов, хотя люблю со стороны понаблюдать, как люди друг другу глотки рвут, но я готов ответить ударом на удар, если кому день не мил без словесной перепалки. Почему на мое бездействие – от простого стояния на одном месте не станешь похож на выжатый лимон после трудного рабочего дня – надо охапку проблем накидывать? Я озадачено взмахнул руками и беспомощно огляделся.
На меня гавкает глупый шпиц. И этой глупой собаке не объяснишь, в чем она глупа. Только собака поймет собаку. Злобный непрекращающийся лай ясно показывает, что в этой голове ни одной извилины – все мысли прямые, как шпалы. Если я в себе покопаюсь, то столько в себе неуважения и презрения найду, что, сколько ни вычерпывай их, и сотой доли не вычерпаешь. Шпиц выскочил на меня из кустов как черт из табакерки. Вот что бывает, когда кусты не стригут и не удаляют полностью, собаки заводятся в них, как вши в волосах. Фу, лет десять назад, помню, узнал я эту напасть: пожертвовал из-за них такой копной волос… М-м-м, такой шевелюре мог любой позавидовать. Сейчас остатками волос на голове я похож на киви – прощайте, косички и косы! Я с обидой провел ладонью по голове. Вот уж, действительно, черт, сыщи в аду бестию злее, чем эта собака. Я живо перекрестился, хоть и не православный и вообще не христианин, но об этом я сейчас не хочу говорить. Эй, черт, где твои острые вилы и дикий дьявольский огонь в черных глазках? Бьюсь об заклад, что знаю, кто позировал для всех этих гравюр и картин, которыми детей пугают до мокрых штанов.
Кр-хр-ур-р, – я опять попытался передразнить гадкую собаку, но быстро понял, что гавканье в моей интерпретации не услаждает душу, поэтому стыдливо замолчал. Кривой и косой у меня лай выходит, аж хочется застенчиво отвести глаза. Жаль, что нельзя взять мастер-класс вроде «Лай – для людей». Страх стал разливаться во мне, как ртуть по полу из разбитого градусника.
Гав, р-р-р, гав, гав, гав. Ох ты, маленькое чудовище, я здесь пытаюсь настроиться на серьезную тему, а ты мне своим лаем мысли мутишь. Будь оно большим – кончил бы я свои дни в его пасти, а так поживу еще, порадуюсь солнышку ясному. Скорее черепаха меня обгонит, чем я настроюсь на что-либо, а настрой нужен, ведь и до половины истории я не добрался, но ускорюсь. Что за звероподобный – волкодав – зверь, рви ты себе голос лаем, и сквозь темные очки вижу, что ты тут свои границы установил. Мне срочно кость нужна, чтобы его пасть занять… Фу! Кыш! Я испуганно осекся. И все? Я исчерпал известные мне команды, означающие «нельзя». Чтобы ты, отвратительный шпиц, от ангины охрип и онемел! Какое злое гавканье – определенно, это не похоже на приглашение вроде «погладь меня ради бога, человек!».
Гав, гав, гав. В общем, на меня лает, как ужаленный в мягкое место, шпиц. Может быть, он глаз положил на какую-нибудь кость моей ноги или, может, даже на всю ногу? Обычными костями животных он пресытился, мол, скучно, кусок не лезет в горло, и потому он пожелал, скажу завуалированно, не хочу жестокие сцены описывать: расширить свои гастрономические горизонты. И потом шпиц обратится к моей ноге: «Эй, нога, как твои дела? Как сажа бела?». С каким же все-таки остервенением шпиц лает на меня, он, видно, всю свою собачью жизнь копил в себе злобу и обиду. Что за зло – бог знает, и какая обида – также бог скажет, в целом все вопросы и претензии, коли накопились такие, лишь по адресу высшей канцелярии надо направлять.
На мгновение я заинтересовался шпицем и принялся его увлеченно рассматривать. Лопающийся от злобы на все, что может злить и раздражать, шпиц выглядел, как сплошной комок меха. Как он действительно еще цел при таком напряжении? Видно, у собачьего бога планы на него другие – не смерть ему послать, а жизнь продлить, чтобы он не печалился, что не все кости погрыз. Шерсть у шпица белого цвета. Хочу на воротник своей дубленки такой мех, но не надо беспокоиться, я не брошусь на шпица и не примусь шкуру с него сдирать, для этих целей есть животные посолиднее. Ха-ха-ха, представляю, как часто у хозяина собаки случается зимой мигрень, ведь шпиц из-за своего цвета на фоне белых сугробов в два счета потеряться может. Я невольно по-доброму улыбнулся.
Р-р-р-гав. А размеры шпица? Он был маленьким. Если бы я топнул правой ногой, потом как закономерное продолжение – топнул левой ногой – то, хрясь и все – положил бы конец его дням своей твердой стопой. Здесь будет верно заметить, что глаз не стоит отрывать от ног своих. Гав-гав, р-р-р! Шпиц дрожит. Спокойно, не надо бежать и с ног падать, чтобы его согреть: холод его вроде как не кусает, но при этом трясется несчастный так, что даже при землетрясении такой тряски не случается.
Гав, р-р-р, гав. И самое важное, у меня по всем ощущениям, а я себя знаю, так что не ошибусь, развивается мигрень. Я с мучительным выражением лица потер висок ладонью. Мне кажется, что у меня игла под черепом перемещается. Здесь пара таблеток от головной боли будут нелишними, уж они-то наколдуют мне здоровья, расправятся они с болью, как мясник с коровой. У меня есть привычка массировать больные места на теле, вот и сейчас я слегка помассировал виски. Но боль пальцев не пугается, и поэтому неприятные ощущения никуда не делась.
Шпиц всеми правдами и силами пытается не дать мне дороги. Мне бы крупицу его рвения, я-то еще на старте многие свои начинания бросаю, ну а что, если сразу дело не пошло – к чему дальше бороться? Это еще одна моя привычка. Если бы шпиц поднажал в этом диком раздражающем лае, то он просто выскочил бы из своих слоев шерсти. Я начал настороженно двигаться в сторону, как краб, – они ведь боком ползают – только не полностью притворился им, это уже была бы странность, которая не влезла бы ни в одни ворота. Мы, должно быть, были связаны невидимым поводком, потому что шпиц не отставал от меня, найти бы еще подходящие ножницы, чтобы разрезать его. Куда я, туда и он. Выход из ситуации кирпичом заложен, ибо я не нахожу его для себя. Шпицу все равно, ему лишь бы гавкать на меня до потери сознания. Господи, где же тот наилучший способ бегства? Пора решиться на что-то большее, а то и до ночи не разойдемся: раз, два, три – и (прыжок) смело отпрыгнул в какую возможно было сторону. И все в надежде, что между мной и шпицем расстояние станет достаточным для меня и недостаточным для него. Ух, чудище, псарни на тебя нет.
Получился полуотскок, неуклюжий до такой степени, что и на стендап-шоу не надо билет покупать, взгляни на меня со стороны – вот он, главный деятель шоу, от которого можно по земле от смеха покатиться, только и держись крепче за живот, чтобы не надорвать. С моей стороны не было никаких резких движений, которые могли бы спровоцировать шпица наброситься на меня: руки висят по бокам так неподвижно, что хочется спросить, их не парализовало? Ногами не топаю до такой степени, что кажется, будто готовлюсь маршировать на площади, и даже голова, держалась в одном положении.
Р-р-р гав-гав р-р-р, гав, гав. Неожиданно шпиц оскалил зубы. Я испуганно сглотнул. Кошмарные клыки, а не зубы. Вроде шпиц не размером со слона и не раскормлен так, чтобы подслеповатыми глазами или в темноте его можно было бы за слона принять. Он под мышкой без особого труда поместится. И как ветеринары не боятся работать с такими жуткими длинными и острыми клыками? Коли я боюсь собак, то страх во мне преувеличивает в собаках все вне зависимости от того, большая передо мной или маленькая. Все преувеличенное преувеличивается вдвойне. К ветеринарной работе свою профессиональную руку должен прикладывать человек с железной или титановой выдержкой. И нервами крепче всех тех же… в общем, понятно: нервы должны быть не из хлипких ниток сделаны.
Попробуй, наберись смелости и без подготовки, без подстраховки коллеги сунуть палец или хотя бы кончик одного пальца – зачем весь подвергать опасности, от потери кончика катастрофы не случится, буря ужаса загрохочет, если без всех пальцев останешься – в пасть этому чудовищу. Ну-ну! Еще лезвие ни одного клинка настолько не затачивали. Клыки шпица показались мне очень острыми, оттого и сравниваю, хотя много ли кинжалов мне довелось повидать, что я позволял себе сравнивать одно с другим? Такие (кошмар) ятаганы хороши в отрывании (страх какой) мяса от костей… человека (совсем жуть)! Меня от ужаса холодный пот прошиб.
Р-р-р-ау-у-у. Ай, похоже, шпицу нечего терять. Что бы он поставил на кон, свой дом? Я, к слову, до сих пор не понял, он уличный или домашний, ошейника я не вижу у него. Жаль, не отбирают без суда и следствия, вернее, с судом и со следствием, мы ведь законопослушные люди, у собак дома́ за громкий лай не по делу и просто так! Короче, шпиц в своем безумии перешел все существующие границы и все какие возможно пределы, по-моему, даже люди так не сходят с ума, или сходят, но не афишируют этого, и яростно кинулся на меня.
Шпиц, естественно, одним прыжком не повалил меня на землю – слава богу, все-таки разные весовые категории сразу покажут, кто и у кого будет лежать под пятой и землю есть, а еще размеры подоспеют, чтобы показать, кто быстрее с праотцами встретится. Однако обошлось с этим, зато не обошлось с другим. Шпиц поступил проще, то есть подключил всю свою собачью смекалку. Он подскочил ко мне как брошенный изо всех сил снежок и мертвой хваткой жадно впился в ботинок правой ноги. Вот у кого надо брать уроки прыжков и хватки. Шпиц вцепился своими жуткими саблями… или что там я говорил, кинжалы? – тогда кинжалами-клыками в районе щиколотки. Этот кошмарный микроволкодав, неутомимый недомерок так крепко держался за мою ногу, что и сотня человек не оттащила бы, только разве что с моей откушенной ногой. Я в отчаянье прикрыл рот рукой.
Было не больно, по крайней мере я не закричал и не схватился за лодыжку, все обошлось очень и очень малой кровью, обувь приняла на себя почти всю силу укуса животного. Благодарю тебя, обувь, хоть ты и не живое существо, но это не повод тебя обделять благодарностью, не зря я поддался на уговоры продавца, когда тот, включив все свое красноречие или маркетинговую магию, старался нажиться на мне.
Накладывание швов на место укуса отменяется! Что я ощутил? Хвала всевышнему, что я не испытал ничего такого невыносимого, от чего обычно наступает болевой шок. В общем, я почувствовал только, как мою щиколотку по бокам сдавили, не сильно, тут стерпел бы любой, даже тот, для кого и самая незначительная боль – сложнопреодолимое испытание. Но не до той степени, что можно было и вовсе не заметить. На меня нахлынула волна гнева и испуга, правда не такого ошеломляющего, что в одночасье можно и дара речи лишиться, но я был близок к тому, чтобы сильно побелеть. Я руки в кулаки сжал и сердито зарычал.
Было бы забавно поднести ко мне зеркало и сказать: вот, взгляни, на что похоже твое лицо, это маска какая-то, а не лицо! У мышц лица есть особенность – они не выполнены из камня, и всякую эмоцию как-нибудь покажут. Мои же лицевые мышцы – точно – и живые, и подвижные. Мои искривленные губы выражали эмоцию дикого отвращения. Не остаться бы таким навсегда. Лицо от неистовства, добавлю к «неистовству» еще и «ненависти», скучно же одной, чтобы от тоски волком не завыть, так перекосило и сморщило, что даже отец «родную кровь» не признает.
Я, должно быть, две вещи упустил из виду: во-первых – взмах ногой, хотя в ту секунду разум таким черным туманом заволокло, что и простейшие мысли были бы для меня сродни невероятно сложным умозаключениям. Ни одна балерина не взмахнула бы ногой так, как я это сделал, а ведь известно, каким умопомрачительным пируэтам обучены балерины! И вторая вещь – удар ногой. Кажется, что я не хозяин своей ноге. Хрусть! Черт, какой «ой»! Я шпица так сильно ударил, что сломал ему челюсть. Я перепугано вскрикнул.
Гав, ау-у-у. Я увидел, как шпиц быстро замотал головой. Мой дорогой пушистый враг виноват только сам. Если ему на кого и жаловаться, то кандидатур других нет – лишь на собственную пустую собачью голову, что его голосу покоя не дает. Не в подходящий момент я решил ехидничать. Боже, какой же я жестокий! У шпица от таких активных вращений головой голова не оторвется и пущенной ракетой не взмоет в стратосферу?
Ау-у-у. Шпиц, корчась от боли и жалобно скуля, тяжело отполз на брюхе подобно змее назад, он даже на лапы не поднялся. Посмотри, до чего печальная душераздирающая картина, всякий, кто стал бы свидетелем происшедшего, дошел бы в своих ощущениях до точки, сердце так бы кровью обливалось, как… не знаю, очень сильно оно обливалось бы кровью. Похоже, что мне собачье несчастье помогло, поскольку теперь шпиц наконец перестал мне своим гавканьем нервы трепать. Я успокоился и удовлетворенно улыбнулся, и как улыбка появилась на моих губах, так она и не пропала – убирай ее – не убирай, она буквально с губами слилась, наверное, чтобы от нее избавиться, понадобилось бы губы отрезать.
Его жалобное и преисполненное такой грусти, точно он грустит за всех покалеченных собак, протяжное скуление было будто крик о помощи: «Спасите и помогите!».
Что шпиц делает? Волчком вертится. Это все пахнет прикрытым издевательством «вертится, кружится шпиц покалеченный». Оформлю конец предложения как стихотворную строку. И все он не может… хотя нет, остановился. Среди самых отвратительных вещей, которые только могут увидеть человеческие глаза, гран-при получит или будет держаться особняком болтающаяся, как неприкаянная, нижняя челюсть шпица. Для наглядности опишу увиденное, таким образом: берешь ботинок с неполностью оторванной подошвой и начинаешь трясти на весу, вот и будет она болтаться и биться о верхнюю часть обуви. Шлеп-шлеп-шлеп, ну фу же! Шпиц затерялся в пышных кустах. Пусть небеса рухнут, но уровень моей жалости к шпицу не поднялся – остался на уровне «не трогает абсолютно». Жестоко? Ну так мою жестокость не пасхальный кролик в корзинке принес, она из кустов выскочила. Я лишь с сильным облегчением выдохнул, будто целые сутки в шахте спины не разгибал. Расслабленно задышал и положил ладонь на взмокший лоб. Я быстро ушел.