Рассказ
Евгений ПЕРЕВЕРЗЕВ
Денис Александрович сидел в очереди в поликлинике и размышлял. То, о чём он думал, было абсолютно непохожим на мысли окружающих его сострадальцев, набитых в узком коридоре медучреждения. Собственно говоря, это помещение никак нельзя было назвать местом помощи больным людям. Цокольный этаж старой пятиэтажной «хрущёвки», прошитый по всей длине грибковых стен, сантехническими трубами, казалось, подпирающими штукатурку, которая вот-вот отвалится, требовал, чтобы его входную дверь ещё лет десять тому назад заколотили наглухо двумя большими досками и никого не впускали до дня демонтажа самого здания. Разве можно в таких условиях оказывать медицинскую помощь больным людям?! А, ведь, сюда приходят каждый день именно те, кто в ней нуждается. Большинство из них не сидит в удобных креслах, ожидая своей очереди, а толпится в этой узкой глухой без единого окошечка мрачного вида кишке, усугубляющей человеческие страдания.
Кресел здесь нет в принципе, скорее всего потому, что сидящие бы в них люди загораживали собой проход даже с невытянутыми вперёд ногами, что в определённых случаях бывает просто необходимо сделать. Здесь есть узкие редкие лавки и те лишь только для особо нуждающихся, которых выбирает сама очередь. Старики, люди на костылях, беременные присаживаются на них, подбирая ноги, словно куры на жёрдочке, стараясь не прижиматься ни к стене, ни друг другу.
Пришедшие больные, конечно, страдают больше всего, но они пришли-отмучились-ушли до следующего раза. Врачам же приходится работать в таких условиях каждый день. Их белые халаты – единственные пятна, подтверждающие, что на «холсте» всё-таки изображена «Мона Лиза», а не «Чёрный квадрат» Малевича.
Бахилы?! Вы смеётесь! Какой в них смысл, когда под ногами чвакает грязь?! Мыть этот коридор в промежутке с утра до вечера, с момента открытия до момента закрытия поликлиники, бессмысленно, да и невозможно. Самое печальное, что люди привыкли к такому отношению к себе настолько, что даже сейчас, когда на дворе начало двадцатых второго тысячелетия, когда город наполнен необходимой медицинской стерильностью частных клиник, им и в голову не приходит невозможность такого государственного обслуживания. Им, это тем гражданам своей страны, кому частные клиники попросту не по карману, тем, кто толпится сейчас здесь в районной поликлинике.
Мысли же Дениса Александровича блуждали вокруг фразы «не в то горло попало». «Вот, ведь, как, - рассуждал он, - мне под шестьдесят, а и в голову не приходило раньше: как это - не в то горло? Можно подумать, что у человека их несколько. Всем же понятно, что горло одно, и оно состоит из глотки и гортани. Глотка отвечает за продвижение воздуха в лёгкие и еды – в пищевод. Гортань регулирует голосовые связки. Налицо лексикализация. Ну, конечно! Мы имеем устойчивую фразеологическую единицу, рождённую на условном значении. Однако условность эта появилась на фактическом незнании предмета. Уверен, что кавычек у выражения не было изначально, потому что оно стало употребляться сразу в буквальном смысле. Если же мы говорим, что в горле находится два «горла», то кавычки неизбежны», - заключил своё глубокомысленное творчество, довольный новому открытию Денис Александрович. Он был филологом, учителем русского языка и литературы.
Поводами для таких размышлений стали произошедшая неприятность за завтраком, когда он чуть не подавился глотком дешевого и ценой, и качеством кофе, и сидение в очереди к врачу. Второй повод натолкнул на следующую мысль: «какого, спрашивается, чёрта он, вообще, сидит в очереди, если записывался на приём две недели назад?! Какая очередь, если все по времени?! Не успеваете? Увеличьте время приёма! Элементарно! Если же очередь общая, то зачем тогда он ждал эти две недели?! Ведь, к врачу ты записываешься не впрок и не для заполнения досуга, а в результате острой необходимости. Именно острой! Я же отстоял в очереди в регистратуру, чтобы записаться к врачу, потом ждал две недели, затем ещё одна очередь за бегунком и только после этого очередь к врачу! Какое-то издевательство! Здесь же не спортсмены собираются для бега с препятствиями и не молодёжь, развлекающаяся от безделья искусственно созданными квестовыми лабиринтами! Поликлиническая система специально рассчитана на то, чтобы больной либо успел умереть до приёма, либо выздороветь, либо плюнуть на это издевательство и доживать свой век безо всякого бесплатного медицинского обслуживания. Да, бардак! Здесь тоже бардак, как и у нас в образовании. Только в поликлинике присутствует большая вероятность подхватить себе какую-то дополнительную заразу. Чего совсем бы не хотелось!» - Денис Александрович огляделся.
Полчаса назад, найдя нужную дверь, он просочился в самый центр окруживших её людей и спросил:
- Товарищи, вы все по времени, или здесь общая очередь?
- Я – крайняя, - показала себя похлопыванием кукольных, засмоленных пузатой дугой ресниц пышная дама. «Грабли» подняли с прежнего места за потолок разумного рисованные ярко-чёрные брови. От чего лицо женщины наполнилось скорее не загадкой, а сразу отгадкой.
Она с первой минуты не понравилась Денису Александровичу и даже не своим ужасным изображением. Она назвалась «крайней». Он, как приверженец литературной нормы русского языка, всегда подмечал проявления безграмотности. Как-то не выдержал и прямо в телевизор выпалил:
- Да одновременно, одновременно! Сколько же можно! Ведь Вы же, голубчик, – профессионал! – он делал акцентное правильное ударение на втором «е», смотря с вызовом в глаза тележурналисту из экрана, когда как тот каждый раз обозначал ударением «е» первое, при этом наслаждаясь своей «правильной» бархатной речью.
Вот и теперь эта «крайняя». Если в очереди появляется «крайний», то она тут же заканчивается. Всё! Больше никого нет и не будет. Пропасть! Край! «Последний» же предполагает продолжение, то есть движение «по следу», когда цепь не замыкается. Но с какого-то момента в общество вбросили этого «крайнего» так, что некоторые с умным видом, нотками призрения и даже обиды стали править других, мол, не «последний», а «крайний». Как ужасно звучит: «я крайний раз здесь была вчера». Ужасно и с точки зрения лексикологии, и фонетики! Какой мусор в речи?! Какая каша в головах?!
- А Вы - по записи? – снова обратился он к «крайней» с ресницами даме.
- Здесь по записи вызывают, а так все по очереди, - непонятно прояснила ситуацию та.
- Что ж, буду держаться за Вами.
Итак, он огляделся при мысли о риске «подхватить дополнительную заразу», подтянул плечи, поправил ссунувшуюся медицинскую светло-голубую маску и оценил динамику движения очереди. Невольно прислушался. Рядом с ним две пожилые женщины занимали друг друга разговорами.
- Племянник недавно приезжал на неделю. Он у нас в СВО этом. Осколком его по руке чиркнуло.
- Ой, батюшки, - плесканула руками собеседница. И было непонятно, то ли они старые подружки, то ли познакомились прямо здесь. Даже и не познакомились, а попросту затеяли разговор. Так подсознательно обычно поступают люди, ищущие соучастия. Перебросился двумя словами с кем-то и вроде бы ни о чём, и стало легче.
- Рассказываить, там такая мясорубь, что поначалу и смотреть-то было страшно. Грязища да кровища одна. По телевизору-то всё ничего: все в чистом и наступають, - она наклонилась к уху собеседницы, - брешуть!
- И что племянник-то?
- Вернулся обратно в Донецк. Деньжищи-то какие платють! Где тут столько заработать-то? А у него двое школьников… Обуть, одеть, накормить надоть?! А там всё во время дають, без обмана, на карточку перечисляють. Тебе квитанции новые приходили? Я из ящика утром вытащила, глядь, а там, царица небесная, и за газ, и за электричество - всё взлетело. Как же на такую пенсию-то прожить?! Если бы не дети… Так им самим больше надоть, чем мне старухе.
- А моя соседка своего сыночку намедни схоронила. Медалька осталась… Вся в чёрном так и ходит. Господи, Господи, кто бы знал, что доживу до такого… Какую войну народ перенёс! Совсем без памяти стали. Ни дай Бог никому! Вероотступники! Чтоб им в аду гореть, фашистам проклятым!
Денис Александрович внимательно следил за всеми новостями с Украины и за изменением мирового геополитического пространства в связи с этой войной, которую он в большей степени поначалу считал гражданской. В Украине у него были родственники. Он употреблял форму «в Украине», потому что так говорили Пушкин и Гоголь. Учитель русского языка просто не мог следовать за приверженцами в данном сочетании предлога «на», даже понимая всю политическую подоплёку. Из-за болезни, приковавшей его к домашним стенам и телевизору, он внимательно слушал участников всех передач, посвящённых СВО, и анализировал.
Полтора года Денис Александрович боролся с постковидным синдромом. Так врачи окрестили состояние человека, который справился с ковидом, но продолжает бороться с его последствиями. Иной раз последствия переносятся гораздо хуже, чем сам ковид. Денис Александрович чуть не умер в госпитале. Он чётко понимал разницу между устойчивым оборотом «чуть не умер», который употребляется многими для передачи усиления собственных ощущений некогда перенесённых страданий, и буквальным значением этой короткой и очень ёмкой фразы. Так, вот, он в самом буквальном смысле чуть не умер прямо в палате, поскольку все места в реанимации были заняты. К сожалению, «резиновых» реанимаций в разгар пандемии не было.
Свежая память о собственном умирании, когда отказывают лёгкие, определяла четыре этапа. Первый – самый сложно переносимый, когда человек перестаёт дышать. То есть он пытается набрать полной грудью воздуха в лёгкие, а воздуха всё меньше и меньше, а потом он исчезает вообще! Это состояние длиться мучительно долго, как кажется самому страдальцу. Как правило, при этом умирающий начинает импульсивно подёргивать конечностями и хрипеть в себя. Потом наступает второй этап, когда отключается сознание. Оно вместе с облегчением сразу стремительно приближает к третьему этапу – остановке сердца. После чего отмирают клетки головного мозга – это четвёртый этап. Смерть человека фиксируется уже на третьем этапе, если не удалось завести само сердце. Дениса Александровича врачи вытащили из второго «эшелона» в царство Аида (греческая мифология была слабостью учителя литературы), попросту колотя по его спине руками, отбивая с лёгких густую слизь. Потом ещё тридцать суток борьбы за подаренную жизнь в госпитале. И каждый день, а особенно ночь, были действительно борьбой.
- Вы перенесли тяжёлую форму ковида, с поражением лёгких более семидесяти процентов, - сказали ему при выписке, - дальше предстоит долгое восстановление под наблюдением врача по месту жительства.
И вот уже полтора года он продолжает бороться за возвращение к нормальной жизни. Ковид поразил почти все органы от волос до пальцев ног. Волосы успели выпасть и отрасти. Головной мозг шагренево сжимался, забывая целыми пачками слова и цели перемещений. Вроде бы куда-то шёл, но зачем и куда? Слова он пытался восстановить синонимами. Работу почек, печени, желудка и кишечника нужно было поддерживать дополнительными препаратами. Учащённое сердцебиение за сто от малейшей нагрузки, топтания на месте, и повышенное давление свидетельствовали, что он стал гипертоником, подскочивший сахар – диабетиком. Забившиеся сосуды с высокими показателями холестерина констатировали атеросклероз. Нервные окончания по всему телу возгорались словно лампочки длинной мигающей гирлянды с меняющейся частотой. Артрит коленных суставов и экзема на ладонях отягощали дополнительной болью, сковывающей передвижения, и взрывами непереносимого зуда под поражёнными участками кожи. Судороги, неожиданными молниями скручивавшие мышцы конечностей, и частые онемения подтаскивали своими «канатами» к инсульту. Со всем этим «добром» боролся Денис Александрович.
Самым главным его беспокойством был тремор, постоянный тремор абсолютно всего организма. Он не ограничивался поверхностным проявлением, а проникал глубоко к самому позвоночнику и был не только мышечным. Если усиливалась дрожь лёгких, то резко падала сатурация, если ног, то их внезапная ватность сопровождалась риском падения, головы – потерей координации и тоже падения, руки при усиленной тряске не держали предметы. Было такое ощущение, будто бы тело подключили к розетке, и оно стало дрожать с блуждающим напряжением 30-50 вольт. Как-то Денис Александрович сравнил тремор с гулом тяжёлого бомбардировщика, приводящего в вибрацию воздушное пространство, а как-то и с «медленным» электрическим стулом. Внешне эту дрожь не было видно, но внутри она не прекращалась ни днём, ни ночью. Она изматывала и уничтожала. Терапевт, кардиолог, эндокринолог, невролог, пульмонолог не могли дать этому маломальское объяснение, указать на причину, источник тремора, прописываемые горсти лекарств никак не способствовали тому, чтобы вилка Дениса Александровича наконец-то была вынута из этой чёртовой розетки. Каждый из узкопрофильных врачей с уверенностью говорил, что тремор не по их части. Как-то, выходя из кабинета после очередного приёма, Денис Александрович сказал:
- Осталось ткнуть меня пальцем в глаз и отправить к окулисту. А если ткнуть посильнее, то, может, и инвалидность дадут.
Про инвалидность ему даже никто и не намекал. «Тут-то одноногим приходится постоянно доказывать, что у них нет одной ноги. Что говорить о моём случае?!» - раздавливал на себе жирную точку Денис Александрович. А разве он мог полноценно работать?! В первое время в колледже, куда давно перевёлся из школы, его сочувственно понимали и ставили постоянные замены, когда тот опять и опять брал больничный. Потом стали относится как предмету старой рухляди с местом на свалке. Несколько лет назад у них изменили систему оплаты учителям, выходящим вместо заболевших коллег. Если раньше замены были выгодны, существенно увеличивая заработок и особенно в конце года, то теперь дополнительная нагрузка оплачивалась голым окладом. А кому нужно напрягаться за копейки?! В своё редкое появление он уже не раз слышал неприятное перешёптывание. Система сама изживала его. Кто-то подходил и проявлял участие:
- Что-то Вы подзависли, Денис Александрович, я, вот, тоже чуть от ковида не умер… Такая высокая температура была целых три дня… Вы себе не представляете…
Такие участия Дениса Александровича только раздражали. Потому что они были кажущимися. Человек лишь обозначал тему, не собираясь вникать в её суть, понять его состояние как физическое, так и духовное. Вообще, само явление «понять человека» стало дремучим архаизмом, нашедшим совсем другую пугающую форму выражения. Именно форму, поскольку сути, наполнения её совсем не осталось. Он всё больше и больше замыкался в себе, понимая, что кроме семьи уже никому не нужен.
Денис Александрович находился в состоянии не ведомого ранее миру постковидного синдрома, с которым никто не знал, что нужно делать не только в плане лечения, но и в принципе. Это состояние никак не социализировалось! Не социализировался и он. И вот сейчас в очередной очереди больных, - «и это скорее не тавтология, а гротеск, горькая ирония», - подумалось ему про «очередную очередь», которая, скорее всего, опять станет бессмысленной, он явственно увидел выход из своей давно опостылевшей ситуации. Озарение пришло от разговора двух старушек. «Пойду добровольцем! Повестку из военкомата никто не принесёт – я не призывного возраста, а добровольцем вполне возможно. Вот она и социализация!»
Очередной врач через час «по записи» дал ему очередной рецепт на очередные четыре препарата. Только после завтрака Денис Александрович принимал 32 таблетки! «Ну, куда ещё?! – возмущался он про себя, уже выходя на улицу, и, вспомнив возрастной диалект одной из старушек, уже вслух добавил, - никаких деньжищ не хватит! А тут ещё какие-то новые платёжки…Теперь за войну нужно платить всем».
Последующие дни Денис Александрович только и думал о своём участии в СВО. Он считал себя основательным человеком и прежде всего в своих суждениях, которые всегда базировались на знаниях и собственном опыте. Ему было 57. Чем дольше живут люди, тем чаще прибегают они к памяти о прошлом. У каждого остаётся своя раскадровка. Песочница с солдатиками, очень вкусное мороженое, сладкая газировка из автоматов на улице, звонкие трамвайчики с мультяшными рожицами – это из детства. А ещё праздничные демонстрации с флагами и шариками, где все улыбаются друг другу. Он на плечах у отца смотрит сверху на тысячи людей, собравшихся вместе. Он среди них! Это необъяснимо здорово! Он бесконечно счастлив! А потом все ходили друг к другу в гости…
С уходом детства пропадала и восторженность. И не только потому, что заканчивалась самая беззаботная пора жизни. Менялась сама жизнь, становясь тяжелее буквально на глазах, обозначая свои ограничения во всём: от ширпотреба до возможностей и величины целей. И эти бесконечные очереди! Развал его страны. Грабёж людей, захват предприятий, разворовывание огромных богатейших ресурсов. Предательство и закономерное внешнее управление ставшим уродливым государством. А затем медленное восстановление. Теперь же стране как воздух необходимо новое наполнение умным, добрым и желательно вечным.
Конечно, в большей степени он мог судить об ошибках и их необходимом исправлении в системе образования. На примере своей бывшей средней школы и колледжа можно было смело с огромной болью в сердце говорить не о системе образования, а о системе уничтожения образования. «В объявленный президентом год педагога и наставника об этом нужно было просто кричать!» - так считал Дмитрий Александрович. Преподавателей то ли по глупости, то ли осознанно пустили по ложному пути. За зарплату, которой разве что хватало на еду, коммуналку и новую рубашку один раз в две четверти, вместе с починкой старых ботинок и единственных поношенных туфель, которые он обувал только в школе, чтобы не сбить асфальтом каблук, его, по сути, вынуждали заниматься какой-то ерундой. Сермяжная правда заключалась в набирании баллов для идиотской карты результативности. Работа ради отчётов, которые и влияли на заработок. Теперь он и его коллеги писали за учеников рефераты, громко называемые исследовательскими работами, участвовали в каких-то левых заочных конкурсах, которых развелось великое множество, «рисовали» себе что-то на грамотку. Именно это поощрялось баллами, а не системный настоящий кропотливый педагогический труд, который в конечном итоге и приводит к знаниям учеников. Учителю стало не выгодно даже ставить двойку за невыполненное задание, поскольку эта двойка вылезала в его личные показатели той самой идиотской карты. Сама система оценок потеряла всяческий смысл своего предназначения. То есть то, для чего их придумали изначально, ушло из образовательного процесса, плотно закрыв за собой дверь.
Заполнение карты требовалось для прохождения аттестации, подтверждающую высшую категорию, за которую полагалась тридцати процентная надбавка. «Если учителю присвоили высшую категорию, то зачем её постоянно подтверждать?! Это равносильно ситуации, когда инвалид-ампутант вынужден с определённой периодичностью доказывать, что у него нет конечности», - ввернул он сравнение, вспомнив о недавнем походе в поликлинику.
Да, у Дениса Александровича накопились к государству вопросы. Их было много, целый огромный перечень. Он, как и многие другие, хотел получить ответы на них, на тот каскад абсурда, несправедливостей, переходящих иной раз в глумление, безнаказанностей и глупостей, погрузивших всех граждан страны в состояние безысходности. В то отвратительное состояние, когда живя в своей стране, ты не считаешь её своей. Точнее страна сама отвернулась от тебя, бросив в пучину перечисленного со словами: «плыви, как сможешь!»
Теперь, когда весь мир погрузился в войну в Украине, он ждал слова президента. Того самого нужного слова, которое всё расставит на свои места и вернёт людям веру в то, что они снова стали частью своего государства. Тогда умереть за Родину – это великая честь! Умирать же за очередной распил мальчишами-плохишами новых территорий с ресурсами – это большая глупость и маниакальная жертвенность!
Он ждал целый год, борясь со своим ковидным синдромом. Теперь же желание форсировать само ожидание завладело им без остатка. Нужно было только подняться на ноги, чтобы там, на передовой, в окопах, не стать бременем для товарищей по оружию, а тем более не быть причиной смерти того, кто будет оказывать помощь ему. «Я боец, который не побежит в атаку, - шутил про себя Денис Александрович, - но и не станет бежать в другую сторону. Артрит с отдышкой, знаете ли… Где положат, там и буду строчить из пулемёта пока смогу!»
Его поразило новое открытие, которое было уже за пределами области филологии. Когда уж совсем не в то горло. Он явственно ощутил связь между никудышным сегодняшним собой, убитой районной поликлиникой, униженными системой учителями, ковидом, потрясшим весь мир, страной, сошедшей со своего пути, её граждан, мучающихся в постоянной нужде и бесконечных преодолениях, украинцев, решивших уничтожать своих русских братьев задолго до СВО, войной, в которой гибнут сотни тысяч славян. Во всём этом было что-то общее – синдром огромного поражающего вируса, схождение с верной дороги, потери правильного общего «млечного» пути. Создатель, как видно, допускает схождение, но потом, без сомнения, всегда правит. Иначе и быть не может! В галактике нарушившее законы «Млечного пути» тело превращается в космическую пыль, из которой потом зарождается новая жизнь. Денис Александрович очень хотел стать участником этого зарождения и свидетелем результатов своих усилий. Желательно ещё живым.