Когда-то давно меня спросила дочь:
- Папа, а ты ездил за границу?
А я ответил вполне искренне:
- Нет, дочка, за границей я никогда не был…
И это была истинная правда. Была, да перестала.
Прошли годы и оказалось, что за границей-то я бывал и не раз. Правда никаких виз не оформлял. Тем более, каких-то там шенгенских. На чемоданах никаких наклеек по возвращении не имел, да и чемоданы с собой не брал. Ну, сумка там, да пакет какой-нибудь.
Потому что было это во времена существования такой великой страны – СССР. Расшифровывать не стану – помнят ещё люди, что за держава была.
Все мои поездки были в границах одной страны.
Так и ездил по «заграницам». Не было пограничников, таможенников и загранпаспорта не требовались.
ГРУЗИЯ
Командировка была вызвана бдительностью начальника линейного отдела милиции на железнодорожном вокзале в Тбилиси. Его опера за какую-то провинность (а может и без провинности) задержали армянского парня лет двадцати пяти, а у него в карманах брюк при досмотре обнаружили двадцать одну тысячу рублей. Сумма по тем временам немыслимая, особенно просто в кармане брюк, как будто это двадцать одна копейка или двадцать один рубль. Замечу, что происходило это в 1985 году. На эти деньги в те времена можно был купить два автомобиля «Волга», да ещё на гараж осталось бы.
И просто в карманах.
Почему армянина задержали? Дело в том, что между армянами и грузинами существует давнишняя неприязнь. Армяне, к примеру, считают, что Тбилиси (Тифлис по-старому) основали и отстроили именно армяне. Они нам потом даже показывали здания, построенные армянами с выложенными кирпичами словами на армянском языке и датами постройки. Не помню эти даты и слова какие – не помню тоже. Помню только, что даты были довольно древние. Навряд ли эти здания сохранились в Тбилиси на сегодняшний день. Ураганы. Другие стихийные бедствия. Люди, устроившие развал СССР, мало думали о последствиях…
Так вот двадцать с лишним тысяч рублей в карманах простого парня, одетого в довольно потрёпанный костюм - это серьёзный повод заподозрить этого парня в любых грехах. На вопрос, откуда он приехал, парень сказал, что из Новомосковска (!). Ну что тут непонятного для плохо говорящего и читающего по-русски начальника милиции?!
Новокузнецк… Новомосковск… Какая разница?!
Дело в том, что у нас в Новокузнецком районе из конторы рабкоопа (рабочего кооператива) какие-то злодеи украли сто три тысячи рублей. Сумма огромная, кража века, можно сказать. К нам даже бригада из МВД СССР приезжала: генерал, опер и ещё какой-то парень, не помню кто по должности.
Начальник линейного отдела милиции доложил по инстанции, информация дошла до верхов. Ну и…
Полетели мы втроём: я, как следователь областного УВД, замначальника Новокузнецкого (сельского) райотдела милиции Иван Ташлинцев и старший опер областного УВД Павел Смольник. Смольник опытнейший оперативный сотрудник. Да и Ташлинцев не менее опытный, он и заместителем начальника был по оперативной работе и имел за спиной огромный опыт оперативной работы.
Надо сказать, с билетами тогда было плоховато, хотя рейсов было много в отличие от сегодняшнего времени. А что: билеты вполне доступные по цене, люди летом по курортам да санаториям едут, да и просто к родне имели возможность полететь на самолёте в любой конец огромной страны. Это, замечу, при не очень-то больших зарплатах и пенсиях. Не каждый год, разумеется, но раз в два-три года могли.
Билеты мы всё-таки «достали», как говорил незабвенный Аркадий Райкин: «Через задний крыльцо», объясняя начальникам аэропортов сначала в Новокузнецке, а затем в Новосибирске цель нашей поездки. Новокузнецк-Новосибирск-Тбилиси. Вечером следующего дня мы уже в аэропорту столицы Грузии.
Тепло, темно, никто не встречает. Хотя о нашем приезде местному руководству было сообщено не только нами, но и из МВД СССР.
Нашли отдел милиции в аэропорту. Дежурный дозвонился до того самого начальника линейного отдела на железнодорожном вокзале. Тот сонным голосом объяснил, что ничем помочь не может, посоветовал переночевать в гостинице, а утром приехать на автобусе.
Пришлось согласиться, а куда нам деваться.
Спросили у дежурного, есть ли в порту гостиница. Он не успел ответить, как к нам подошёл невысокий человек. Невысокий, но коренастый.
- Я, - говорит, - слышал ваш разговор с начальником. Хотите я вас в гостиницу устрою?
Мы хотели.
- Идите за мной, - сказал он и пошёл на выход. – Меня зовут Гиви, я инспектор уголовного розыска.
У отдела милиции стоял «Жигулёнок» красного цвета.
- Размещайтесь, - гостеприимно распахнул дверцы машины Гиви.
Мы немного удивились: где же эта гостиница?
Втиснулись. Надо сказать, мы с Иваном не худые, конечно, но нормальные, а вот Паша – ого-го! Но втиснулись.
Гиви уселся за руль, и мы тронулись. Как тронулись, так и остановились. Метров через пятьдесят, от силы семьдесят.
Трёх-, а, может, пятиэтажный дом (точно не помню). Гиви вежливо открыл дверцы.
- Проходите, - указал он на дверь в подъезд. Простая такая дверь, простой такой подъезд.
Мы вошли. На первом этаже двери были гостеприимно распахнуты. Мы и туда вошли. Коридор налево, коридор направо. Бывшее общежитие однако. Мы вслед за Гиви пошли направо. Конторка, как в больнице на санитарном посту. Женщина (портье, если не по-нашему) в синем (а не в белом) халате, лет 30-40. Трудно определить возраст грузинской женщины, особенно, если она симпатичная, да ещё гостеприимно улыбается.
Гиви подошёл к ней, нагнулся и что-то пошептал.
- О-о-о! – Сказала хозяйка гостиницы. – Конечно, Гиви…
Она проводила нас по коридору, ключом открыла дверь комнаты. Это была именно комната, а не какой-то там номер в гостинице. Две деревянные кровати застелены.
- Нас трое, - довольно грубовато заметил Павел Смольник.
Дама мило улыбнулась.
- Я вижу. Одному из вас придётся ночевать в другой комнате.
А что делать!
Одним оказался Иван.
Гиви, удостоверившись, что мы размещены, попрощался, напомнил, что автобус отправляется в восемь часов и ушёл.
Очень интересный парень, этот Гиви. Скромный, деловой, ненавязчивый. Другой бы стал наши телефоны записывать, в друзья навязываться. А этот исправил ошибку руководства, сделал доброе дело и удалился. Мы, разумеется, его от души поблагодарили, крепко пожали (по очереди) его руку и пригласили к нам в гости. В Сибирь. Он не стал отвечать известной киношной фразой: «нет, уж лучше вы к нам…»
Администратор вскоре пришла к нам, чтобы просто сказать:
- Воды у нас сегодня нет, - при этом также белозубо улыбнулась. - В коридоре стоит бак с водой, в туалете тоже. А в номерах имеются графины с водой.
После чего удалилась исполнять свои административные обязанности.
Да, хотелось хотя бы умыться после длинной дороги. Но мы всё-таки не на конях скакали от Лондона до Парижа.
Главное, мы на Кавказе: теплынь, зелень в окна лезет. Глянул в окно, абрикос под окном. И на дереве растут самые настоящие абрикосы. Жаль – зелёные ещё.
Мы всё-таки умылись. Ужинать было нечем, не запаслись.
Утром мы отправились в город на автобусе «Икарус». Людей полно, но места есть. Из окна горы видны, некоторые с заснеженными вершинами, вдоль дороги пирамидальные тополя стройными рядами стоят. Красота!
Приехали на привокзальную площадь, как раз куда нам надо.
За проезд пассажиры платят шофёру при выходе. Билетов, конечно, никому не дают. Хорошо, что нам не нужны для отчёта. Бесплатный проезд в городском транспорте сотрудникам милиции обеспечен и здесь – страна ведь одна.
Несколько человек вышли, потом три цыганки. Эти дамы ничего не заплатили.
Водитель, плотный грузин с пышными усами кричит вслед:
- Э-э, а платить?! – довольно грозно.
Одна из цыганок обернулась:
- Денег нет…
- Ну нэт, так нэт, - спокойно ответил водитель и сгрёб в ладошку лежащую на торпеде мелочь.
Полная демократия и доброжелательность. Здорово!
Мы огляделись. Справа пятиэтажка, оказалась гостиницей. Но это мы узнали позже. Слева площадь шла вниз. Туда не спеша идут люди разного возраста и пола. Оттуда возвращались такие же люди с корзинками, сумками, авоськами полными, овощей: помидоры, огурцы, кабачки, редиска, зелень.
Видно, там рынок. Так потом и оказалось.
Левее пятиэтажки начинается широкий проспект Руставели. Однажды нам пришлось прогуляться по этому проспекту. Полная противоположность площади. По площади тоже иногда проезжали автомобили, но медленно, объезжая или пропуская пешеходов. Водители терпеливо сидели в салонах, поглядывая на людей, идущих на базар или с базара. И это в августовскую жару без всяких кондиционеров в машинах. Не было тогда автомобильных кондиционеров в наших отечественных автомобилях, а эра иномарок ещё не наступила.
На проспекте Руставели автомобили мчались с большой скоростью, а пешеходы двигались по тротуарам, отгороженным от проезжей части невысоким металлическим ограждением. Переходы очень редки.
Слева от проспекта двух- или трехэтажное здание, за которым можно увидеть железнодорожные пути. Видимо, это вокзал. Здание длинное, дверь только одна, где-то посередине. Рядом табличка, написанная на двух языках, и говорящая о том, что именно здесь расположено линейное отделение милиции.
Вход в вокзал, скорее всего, с другой стороны.
В отделении всё как обычно: дежурка, от неё коридор налево и направо. Мы представились дежурному, тут же находился высокий широкоплечий парень в цивильных брюках чёрной безрукавке. На поясе кобура. У нас в Сибири так, с оружием на виду, ходить не полагалось ил было не принято. Пистолет в кобуре под пиджаком или под свитером. Не выпендривались, так сказать.
Парень представился Автандилом и вызвался проводить нас к начальнику. Мы пошли по коридору направо. Автандил сказал, что он задерживал того армянского парня и добавил, что тот парень не грабил у нас кассу.
Я немного удивился и спросил, почему он так считает. Он ответил, что после расскажет, мы уже подошли к кабинету начальника отдела.
Он постучал и сразу же открыл дверь. Мы вошли. Кабинет не очень большой, обставлен, как все кабинеты начальников. Письменный стол, у окна длинный для совещаний. За письменным сидит майор лет сорока.
Майор любезно пригласил нас сесть, указав на ряд стульев у стены слева. По-русски он говорил намного хуже Автандила.
Мы рассказали кто мы, откуда и зачем приехали в славный город Тбилиси.
Автандил не ушёл. Он объяснил по-русски, что мы из города Новокузнецка, а армянин приехал из Новомосковска.
Майор покивал головой с умным видом и сказал:
- Ну я и говорю. Ваш он грабитель.
Из нашей короткой беседы мы усвоили только одно: ничего этот майор не знает, для него главное, что город начинается с «Ново», а что там дальше «кузнецк» или «московск» не имеет никакого значения. На этом беседа и закончилась.
По выходе Автандил наконец сказал, почему армянский парень не был тем, кого мы ищем.
Оказывается, он прошёл определённую проверку (местного, так сказать, разлива).
- Я, когда мы нашли у него двадцать с лишним тысяч в кармане мятых брюк, предложил ему – деньги пополам и он свободен. Он, - Автандил сделал значительную паузу. – Он отказался.
Паша поднял вверх палец и, без всякой улыбки произнёс:
- Проверка высшей пробы!
Да, довод был очень серьёзный для республик Кавказа, как, впрочем, и для Средней Азии.
Новомосковск и Новокузнецк – тоже очень серьёзный довод в пользу армянина. Забегая вперёд, скажу, что Акоп, так звали армянского парня, получил эти деньги на похоронах матери. Так у них принято: родственники, да и вообще все пришедшие на похороны, обязательно вручают близким умершего человека деньги. Кто сколько мог.
Эту же проверку, забегая вперёд, Акоп прошёл, когда мы с Автандилом и другим опером по имени Томаз на машине Томаза везли Акопа в КПЗ (камера предварительного заключения), куда я рискнул его водворить. Чтобы окончательно проверить версию о причастности Акопа к нашей краже. Или непричастности.
На полпути Томаз остановил свой «жигулёнок» и попросил нас всех выйти. Мы вышли, покурили, вернулись. Вернее, Томаз вышел из машины и сказал мне:
- Не виноват он в вашей краже. Я ему предложил отдать мне пятнадцать тысяч, и мы его освободим. Он отказался, сказал нэт…
Нам оставалось только головой покачать перед такой местной проверкой…
Наше удивление, граничащее с недоумением где-то с паникой, увеличилось, когда мы подъехали к городскому УВД. Машина остановилась перед огромными металлическими воротами. Парни все вышли, а я чуток задержался, нагнулся за своей папкой с моим же постановлением о задержании Акопа в качестве подозреваемого на трое суток.
В это время я услышал за спиной дикие крики:
- Руки назад, падаль!
Причём опять же на русском языке, хотя и с акцентом. У меня мелькнула паническая мысль, что кричат это мне, что сейчас меня огреют по спине, а то и по голове чем-то тяжёлым, а возможно и металлическим.
Я косо глянул. Стоят два парня в форме и держат ворота открытыми. Ждут, стало быть, меня.
Взяв папочку, я вошёл внутрь большого гулкого помещения. Милиционеры закрыли ворота и показали, куда идти.
Комната, куда я вошёл просторна и почти пуста: стол без всяких бумаг и других канцелярских принадлежностей, вообще пустой, три стула у стены, один посередине комнаты, и урна в углу.
Наш задержанный Акоп сидит на стуле, который посередине, руки за спиной. Перед ним пузатенький грузин лет тридцати в адидасовском спортивном костюме, покачивается с пятки на носок блестящих полуботинок, совсем не спортивных.
- Ну, говори! Падла! – Орёт он хрипло, глядя Акопу в глаза.
И не дожидаясь ответа, легонько хлопает его ладошкой по щеке. Акоп падает, а парень, скорее всего, местный опер, косо глянув на меня, продолжает давить на задержанного.
- Ты завтра скажешь всё, скотина! Я вас здесь построю, и ты всё скажешь.
Он больше не бил Акопа, но в голосе, в интонации был такой напор, такая ненависть, что становилось страшно даже мне. И, как позднее выяснилось, моим коллегам.
Работая в милиции много лет, я многое повидал, но такого напора и угрозы в голосе наших оперов никогда не наблюдал.
Оформив документы, мы удалились в гостиницу, расположенную, кстати, на той же площади, что линейный отдел милиции. Разместили нас также, как и в гостинице аэропорта. Мы с Смольником в одном номере, а Иван Ташлинцев в другом, причём один.
Паша настоял на приобретении пары бутылочек. В магазин отправили, разумеется, меня, как самого молодого, не только по возрасту, но и по званию.
После третьей рюмки Иван покашлял в кулак и обратился ко мне:
- Степаныч, тут такое дело… - он немного замешкался. – мы тут поговорили…
- И что? – спросил я.
Да, понимаешь, мы решили, что парня нужно выпустить. Чего-то страшновато… Вдруг…
- Да я уж решил, - кивнул я.
- Чего решил? – выпучил на меня глаза Смольник.
- Завтра поедем, заберём Акопа.
Они с некоторым недоумением смотрели на мен. А я на них с таим же недоумением. Опера обычно не торопятся освобождать задержанных, считают, что полезно подержать подозреваемого в кутузке, дескать, разговорчивей будут.
Решили и решили, больше ничего говорили.
Была суббота, но опера, как известно, работают без выходных. Практически.
Поехали мы с Автандилом.
Здесь надо сказать, никаких автомобилей у грузинских милиционеров не было, в смысле служебных, так же, как и у наших. Но они пользовались своим личным транспортом в служебных целях. Тем более, что у этих ребят, у всех автомобили были. Скромные «Жигули», но были. У наших и таких не было.
Уж не знаю, возмещали ли им расходы на горючее, ремонт и прочее…
Я написал постановление об освобождении задержанного, и мы поехали.
Дежурный по КПЗ встретил нас радушно, но на требование освободить Акопа решительно заявил:
- Приедет начальник, он решит.
Я показал ему постановление, сказал, что парня задерживал именно я, следователь, я ж и освобождаю, показывал удостоверение. Ответ был один. Или он, плохо зная русский язык, не был уверен, что я это я, или у них так принято: всё решает только начальник.
Была суббота и начальство не торопилось.
Приехал к обеду.
- Жаль, - сказал он, - ещё бы сутки и раскололся.
Мы и не сомневались, что через денёк Акоп признался бы в поджоге солёного озера. Так иногда шутливо отвечают опера задержанным жуликам на вопрос, за что их задержали.
Мы забрали Акопа, Автандил довёз нас до гостиницы и уехал по своим делам.
Акоп, долговязый чернявый и черноглазый парень, сказал:
- Не уходите. Сейчас мой дядя приедет, поговорить хочет…
Мелькнула мысль: сейчас приедет, начнёт угрожать, что в прокуратуру жалобы будет писать. По вид моих коллег понял, что и у них такие же мысли бродят в голове.
Паша деловито посмотрел на часы.
- Давайте в вестибюль зайдём, там и подождём. Жарко здесь…
Мы так и сделали. Акоп обратился к портье, тот вытащил откуда-то телефон. Акоп говорил недолго, потом подошёл к нам.
- Минут через пятнадцать будет. Его зовут дядя Саркис.
Я покурил на улице, только зашёл вестибюль, как Акоп вскочил.
- Приехал.
У входа стоял красный «жигулёнок» пятой модели.
Дядя Саркиса оказался ниже племянника на полторы головы, с орлиным носом и кудрявыми черными волосами, слегка тронутыми сединой.
Он пожал нам руки и сказал:
- Я очень благодарен вам за Акопа.
- За что? – вполне искренне воскликнул я.
Саркис внимательно посмотрел мне в глаза своими черными большими глазами, наконец поднял вверх указательный палец и с чувством произнёс:
-За справедливость!!!
Трудно понять, я думаю, нашему человеку такую логику. Мы, да что там мы, я лично водворил человека в КПЗ, правда, я же и освободил. И за это получил благодарность.
Для Саркиса справедливость в том и заключалась, что вот – арестовали человека в совершении преступления, но разобрались и отпустили. А могли ведь и не отпускать, а «повесить» на него то или иное преступление и всё!
И всё! Сиди и не рыпайся. И как хочешь, так и доказывай потом годами, что ты не верблюд. Из-за решётки.
А тут отпустили. И главное без всяких взяток.
Знаю историю, которую мне рассказал сосед. У него знакомый спас сына от тюрьмы. Тот уже был осуждён на несколько лет, по мнению отца, не законно, то есть без доказательств вины.
Он и сын писали жалобы в разные инстанции. Везде отказ: много их, жалобщиков, все дела не проверишь.
Добрался отец аж до Генерального прокурора. Тогда им был Руденко, известный, как Государственный обвинитель от Советского союза на Нюрнбергском процессе.
Добрался наш герой не до самого прокурора, а только до приёмной. Дальше на пути стоял молодой лейтенант – секретарь Руденко. У не бы один ответ генпрокурор в данный момент занят и будет занят весь месяц. И так день за днём. А жизнь в Москве не дешёвая. Уж никакого терпежа нету.
После третьего безрезультатного визита в приёмную, один мужичок за кружкой пива посоветовал дать секретарю Генерального прокурора какую- нибудь денежку, глядишь и запишет он на приём.
Пошёл честный инженер КБ в прокуратуру, вошёл в приёмную Генерального прокурора СССР, где был встречен одетым в форму лейтенанта юстиции секретарём. Чтобы долго не мучиться, сжимая в потной ладошке четвертную (двадцать пять рублей), приблизился к лейтенанту вплотную, чтобы, как ему казалось, никто не увидел, и сунул тому в привычную ладонь эту волшебную бумажку.
Никакого возмущения, скандала и даже «спасибо» не прозвучало.
«Привычная рука» привычно сунула бумажку в карман форменных брюк.
Инженера записали на приём дня через два. Это было важно, что быстро, потому что эта четвертная была почти последней.
Руденко принял, внимательно выслушал, дал распоряжение кому нужно запросить дело, изучить и принять необходимое решение.
В результате дело пересмотрели, парня оправдали, а…
Морали не будет. Всё и так понятно.
Так вот Саркис нас поблагодарил и предложил экскурсию по Тбилиси, на что мы с радостью согласились.
Из архитектуры мне запомнилось монументальное здание УВД, к которому нас Саркис не возил, там мы побывали сами с Акопом.
Ещё понравилось здание ЗАГСа – двух- или трехэтажное из белого камня на выдающемся к шоссе пригорке. А шоссе вьётся вдоль Куры.
А ещё они нам показали несколько старинных зданий, на фронтоне которых кирпичами выложены даты возведения и слова по-армянски. Саркис говорил, что эти здания построены армянами в далёкие времена. И что вообще Тбилиси построили армяне, потому грузины их не любят. И он последний из армян, который «держит на своей спине» магазин хозяйственных товаров, которым он заведует. И сколько сможет, столько и выдержит.
Вечером они возили нас в ресторан на горе, поднимались мы туда на фуникулёре, что было весьма экзотично.
В ресторане мест не оказалось, но Саркис с кем-то пошептался, нам отвели длинный стол на каком-то возвышении, я так и не понял, что это за место было.
Всё было очень вкусно, грузинская кухня вообще замечательна.
Нам сверху был виден заполненный пьющими и жующими людьми зал. Вскоре там заиграла музыка, а потом вдруг из динамиков раздался очень знакомый голос. Человек обращался к публике, шутил, посмеивался, зал иногда взрывался аплодисментами. Голос был знаком не только мне. Иван толкнул меня в локоть: «Мишулин что ли?»
Это был голос Спартака Мишулина. Граждане СССР хорошо знали его по юмористической передаче «Кабачок тринадцать стульев», веселивший телезрителей раз или два раза в неделю. «Пани Моника» - Аросева, «Пан директор» - Спартак Мишулин, «Пан Ципа» - Георгий Вицин и множество широко и узко известных актёров театра и кино. А Ещё Спартак Мишулин – это Саид из «Белого солнца пустыни» с его знаменитым «Стреляли…»
И вот он развлекает гуляющую публику в ресторане. Немножко обидно. М ведь тогда не знал, что многие известные певцы начинали карьеру в ресторанах, а вообще артисты подрабатывали, выступая в клубах, ДК, в ресторанах. Сейчас, как говорят, основной заработок известных актёров и певцов – реклама. Участие в рекламных роликах, заполнивших экраны телевизоров.
На второй день Саркис с Акопом заехали за нами и предложили поехать на море. У Паши Смольника чуть глаза на лоб не вылезли. Какое море? Сколько ехать будем?
Оказалось, в Тбилиси есть своё «море» - Тбилисское водохранилище. Тбилисцы гордо называют его морем.
Огромное озеро или пруд, вода чистая, мелкая галька на берегу. Спокойную гладь воды рассекают две парусные яхты, если так можно назвать простые лодки, увенчанные белоснежными клочками ткани. От кромки воды берег поднимается метра на два вверх. На этом склоне уложены бетонные плиты.
Жара стояла не шуточная, август в Грузии очень тёплый. Но народу на «море» не очень много.
Раздевшись, мы с наслаждением погрузились в тёплую, как парное молоко, воду. Паша Смольник окунулся с головой, а потом просто лёг на спину и поплыл. Только брюхо как поплавок к солнцу тянется.
Вылезать из «моря» не хотелось. Нам. Армяне, молодой и его дядя, выскочили из воды через полторы минуты и, трясясь от холода улеглись на раскалённые плиты – греться.
Вот что что значит – южный народ!
Следующим пунктом нашей «программы» на сегодняшний день было посещение пантеона, кладбища по-нашему. Не простого, а там, где похоронены великие люди Грузии. Могилы Великой царицы Грузии Тамары мы не видели, а может быть, я запамятовал. Но зато увидели бюст какого-то из правителей, лицо которого как две капли воды было похоже на лицо Ивана Ташлинцева. Мы тут же стали подсмеиваться над Иваном, дескать: ты же великий грузинский герой, а молчишь. А ещё: что ж ты в Сибири скрываешься, коли такой известный человек на родине – в Тбилиси!?
Посмеялись, рассмотрели памятники и надписи на мраморных могильных плитах и поехали дальше.
А дальше по плану, не нашему, правда, а Саркиса, поехали в плавучий ресторан. Скорее, каф, расположившееся на какой-то барже. Может, это и не баржа вовсе, небольшой теплоход, но он был принайтован к причалу и никуда не плыл, а слегка покачивался на волнах Куры.
Здесь у нас произошёл небольшой конфуз.
Мы заняли столик, полюбовались красивыми видами на реку, и застроенный многоэтажками противоположный берег, а через некоторое время подошёл официант. У него на подносе лежали в тарелках различные закуски: хачапури, рыба красная, рыба белая, соусы, лепёшки, нарезанные треугольниками. Мы ждали, что официант выстави-выложит всю эту вкуснятину нам на столик, а он просто стоял и смотрел на нас. Мы смотрели на Саркиса. Он несколько смущённо сказал:
- Выбирайте, друзья…
Мы всё также непонимающе хлопали глазами. Официант стоял по стойке смирно, мы глядели то на него, то на Саркиса.
- Понимаете, - произнёс Саркис с ухмылкой. – У нас не принято подавать меню на бумаге… Клиент должен видеть, что он будет кушать.
Тут до нас дошло. Паша ткнул пальцем в хачапури и красную рыбу, нарезанную тонкими ломтиками. Мы повторили жест Смольника, а Иван ещё ткнул в бутылочку «Пепси».
Официант поклонился и через пару минут принёс выбранные нами блюда. Саркис попросил принести маслины и бутылочку вина. Принесли. Я не мог прочитать, что написано на этикетке, и Саркис произнёс:
- Киндзмараули.
Паша с кислой улыбкой попросил:
- А водочки можно.
Саркис пожал плечами и посмотрел на официанта. Через минуту на столе появился запотевший графинчик с прозрачной жидкостью и три рюмки и бокал.
Иван попросил принести ещё один бокал, а я попросил два. Надо же попробовать настоящее грузинское вино с таким названием. Мы слышали только о «Цинандали», да и то в основном из жизнеописаний товарища Сталина и его пристрастиях, а тут…
Вино оказалось превосходным. Но и водки мы выпили немного. К сову, в Тбилиси мне очень понравилась минералка «Боржоми»». У нас она была какая-то не такая, вкус не тот. И крышечки были вечно ржавые. Возможно, потому что уж больно далеко везли, а значит, долго.
Вскоре между столиков стал ходить человек со скрипкой. Он больше походил на молдаванина, да и играл молдавские мелодии.
Паша когда-то отдыхал на грузинских курортах, поэтому знал о многих обычаях, о которых рассказывал нам.
Поэтому, когда старшие товарищи послали меня за водкой, а время подходило к восьми часам вечера – это время прекращения торговли спиртным – я нашёл какую-то лавочку, взял две пол-литры, сдачу от продавца, парня в белом халате, не ждал и не спрашивал, хотя сдача была не очень уж маленькой, около двух рублей. Он и не дал, зато завернул обе бутылки в белую хрустящую бумагу и с улыбкой протянул мне. Сервис! Какая уж тут сдача.
Что ещё запомнилось?
В какой-то столовке взяли блюдо на сковородке: шкворчит, кипит, вкусно. У нас такого не бывает. А хлеба на раздаче нет. В углу окошко, стоит мужичок, тоже в белом халате, общепит же, перед ним прилавок, на прилавке лепёшки, нарезанные на треугольные кусочки. Я подошёл, взял три куска, взамен положил на прилавок пятнадцать копеек – по пять копеек за треугольничек хлеба и пошёл к своим. Парень слова не сказал, а Паша ткнул в меню на стенке.
- Лепёшка, пятнадцать копеек. Это, стало быть, каждый кусок пятнадцать копеек, а ты сколько отдал?
Вспомните «Икарус» из аэропорта: «Ну нэт, так нэт». Это про то, что у цыганок якобы не было денег.
А здесь, в столовой, означало: сколько есть, столько и заплатил.
- У них не принято цену спрашивать или сдачу требовать. Начнёшь требовать – скандал устроят, опозорят, а товар не получишь.
Вот такие в Грузии нравы.
Поскольку жили мы в столице Грузии несколько дней, то, разумеется, посещали ближайший гастроном. В мясном отделе каждый день продавали колбасу. Из варёных всегда продавалась только докторская, а полукопчёные каждый день разные сорта. Сегодня, к примеру, краковская, а завтра польская. И никаких очередей. Единственную очередь мы увидели только однажды. Прям, как у нас, чуть не до входной двери в гастроном. Мы поспрашивали людей, нам ответили: сулугуни привезли. Сулугуни это всего лишь сыр. Для нас «всего лишь», а для грузин – любимый сыр. Мне, кстати, тоже этот сыр нравится, и его сейчас в магазинах полно, но цены… Как будто его делают из молока космических коров и буйволиц.
Сегодняшний читатель удивится: а чему, дескать, удивляться (простите, за тавтологию)? Но тогда шёл 1985 год, август. Горбачёв ввёл «сухой закон». Это ладно, но в это же время у нас в Сибири, чтобы купить колбасы, надо было, во-первых, поймать момент, когда её «выбросят», а, во-вторых, отстоять огромную очередь. В Кузбассе было ещё более-менее, регион всё-таки индустриальный, а в соседних совсем худо. К нам, как в Москву из близлежащих регионов ходили «колбасные» поезда. Потом, правда, и в Москве полки магазинов опустели, аккуратно застеленные газетами.
Так вот к нам ездили за колбасой из Алтайского края, из Новосибирска, из Томска. Ловили момент, стояли эти очереди и набирали по пять-десять кг. Про запас. При чём даже не только колбасу, но и так называемую «ветчину в оболочке». В смысле в целлофане, под которым была не только ветчина, но и желатина чуть не десятая доля.
Ещё кур покупали.
Дело в том, что Кузбасс - это уголь, металл и химия. Это сверхнасыщенная промышленными предприятиями область, поэтому снабжение было чуть получше, чем у соседей, да ещё птицефабрик настроили. А вот в Бийске, что в Алтайском крае, имеется собственный мясоконсервный комбинат, только в магазинах не только мяса, но консервов не найдёшь днём с огнём.
Но в 1989 году и этого не стало в Кузбассе. Шахтёры забастовали из-за того, что негде было взять колбасы и хлеба на «забутовку». Забутовка – это обе с собой. И ещё мыла не стало.
Представляете шахтёра после забоя, которому не только в забое перекусить нечем, но умыться после шести часов работы в недрах земли среди угля и въедливой угольной пыли. Они, когда даже моются, глаза будто у модницы «подведены». Чёрная каёмка вокруг глаз изумляет гостей области до открытия ртов. Угольная пыль въедается в кожу так, что отмыть невозможно. А тут ещё и мыла нет.
Но это уже о другом или, как любит говорить Леонид Каневский, «это уже другая история». Может, и расскажу когда-нибудь. О забастовке, о члене Политбюро ЦК КПСС с фамилией Слюньков. И о том, как он общался с шахтёрами на площади г. Прокопьевска.
А нам оставалось переночевать последнюю ночь в столице Грузии. Утром самолёт. Саркис вызвался отвезти нас в аэропорт. Мы, разумеется, сопротивлялись, но … недолго.
Утром, едва рассвело, машина уже стояла у дверей гостиницы. Были здесь и наш «подозреваемый». Мы с трудом втиснулись в «Жигулёнок», причём Паша Смольник уселся на переднее сиденье. И хорошо, всё-таки очень уж он габаритный.
Уже в аэропорту Саркис и Акоп торжественно вынули из багажника три объемистых сумки, доверху набитые фруктами: дыни, арбузы, виноград, абрикосы (когда только успели созреть?!).
Мы пытались отказываться от столь щедрых подарков, ссылаясь на долгую дорогу. Мы ведь летели через Новосибирск.
Но наше сопротивление было быстро сломлено. Стоило Саркису задать простой вопрос:
- Вы нас обидеть хотите?
Благодаря этому в самолёте стоял прекрасный аромат южных краёв.
Поблагодарив провожатых, мы улетели.
Напоследок Саркис ещё раз вполне искренне пригласил нас приезжать к ним в гости. Просто в гости. Без всяких деловых причин.
Мы вполне искренне пообещали как-нибудь приехать.
Я, по крайней мере, хотел бы приехать.
К сожалению, это обещание и желание оказалось невыполнимым.
В следующем году на Тбилиси обрушился страшный ураган, было много разрушений. Так что поездку
Пришлось отложить. А потом было уже не до этого: и не только из-за загруженности по службе. Перестройка разворачивалась всё мощнее и привела не только к брожениям умов простых людей, но и борьбе в верхушках власти, а в конце концов к развалу СССР, о чём я лично даже подумать не мог. В результате чего Грузия, да и все остальные республики стали «заграницей» в полном смысле слова.
Но до развала ещё было время и мне довелось побывать и в других странах, в то время ещё братских, не смотря на разрез глаз и разные языки.
Об этом я тоже, возможно, расскажу.
Р. S. Обнаружился Иван Ташлинцев. Жив курилка, чему я бесконечно рад! Правда, 82 года, но жив и, как он сказал, «скрипит потихоньку».
Про Смольника ничего не известно. К сожалению.