3
Город Никольск большим назвать было никак нельзя, немного длинных и прямых улиц по обе стороны от вокзала.
В центральной части пять церквей,
кирпичные дома в два-три этажа, гимназия, реальное училище, несколько банков, китайский театр,
купеческие особняки и городское управление. Вокруг – деревянные домишки. И над городом шапкой, словно в доброй старой Англии, в низком небе постоянно висело облако дыма от всех печей, которые здесь топили только углем – его добывали неподалеку.
Улицы были многолюдны, среди горожан бравым видом выделялись военные: солдаты, офицеры, казаки. И, конечно, везде веяние времени – солдаты и офицеры оккупационных войск, американских и японских.
Андрей подошел к встретившемуся на пути японскому офицеру и спросил по-японски, где располагается военная миссия. Офицер не ожидал такого обращения от русского, опешил в первый момент, но потом подробно объяснил, как пройти к миссии, которая занимает местную гостиницу «Гранд отель» на Николаевской улице.
Найти «Гранд отель» оказалось делом несложным: светлое оштукатуренное здание гостиницы было видно издалека. Андрей объяснил охране, что ему нужно встретиться с полковником Оямой, который пригласил его приехать в Никольск-Уссурийский. После недолгого ожидания он прошел на второй этаж гостиницы и постучал в кабинет полковника.
За прошедшие годы Ояма внешне сильно изменился. И не в лучшую сторону, сделал вывод Деливрон, глядя на японца с одутловатым лицом и реденькими волосами на голове. Был молодым, стройным капитаном тогда в Токио, а превратился в обрюзгшего стареющего полковника, к тому же, явно не блещущего здоровьем. Нелегко ему, видно, достались полковничьи знаки отличия: звезды и форменные полоски на рукавах.
– Приношу вам глубочайшую благодарность за согласие на встречу с вашим старым учителем, господин Ояма, пусть небо дарует вам долгие годы жизни и успешную служебную карьеру! – с почтением на лице произнес Андрей давно заготовленное и отрепетированное цветистое восточное приветствие.
Полковник, не удосужившийся встать из-за стола навстречу гостю, изобразил подобие улыбки и, покачивая головой, произнес не менее цветистый ответ на добрые слова в свой адрес:
– Я счастлив вас видеть, господин учитель! Рад тому, что вы живы и здоровы в наше тревожное время и смогли разыскать меня, хотя это было довольно-таки сложно.
Деливрон в знак уважения склонил голову в поклоне. Японским церемониям следует отдать должное перед важным разговором, справедливо заметил он мысленно.
Ояма пригласил его занять кресло напротив и поинтересовался:
– Как добрались на Дальний Восток, давно ли путешествуете?
– Благодарю вас, господин Ояма! Добрался по нынешним меркам вполне сносно. В начале лета я выехал из Петрограда, а сегодня приехал сюда. Чуть больше трех месяцев, это – немного, учитывая то, что я несколько раз за время пути оказывался в зоне боевых действий, где поезда вообще не ходили. Пришлось пересечь всю страну с запада на восток.
Ояма выслушал и качнул головой в знак понимания пережитых сложностей, прикрыв глаза тяжелыми, набрякшими веками. Деливрон использовал паузу, чтобы взять в свои руки инициативу в разговоре:
– Рад был узнать, господин Ояма, что вам присвоено высокое звание полковника. В Токио, когда мы встречались в университете, вы были капитаном. Имею надежду, что те знания русского языка, которые я дал вам на занятиях, помогли вам в служебных делах.
– Да, благодарю вас, господин Деливрон! Несомненно, знания помогли карьере! Однако почему вы так и не поднялись по служебной лестнице? Как сложилась ваша жизнь?
– Я был уволен с военной службы по окончании войны между Россией и Японией и долгое время оставался штатским человеком. После отъезда из Токио много путешествовал, преподавал японский язык в Калифорнийском университете в Америке, затем перебрался в Китай и поселился в Харбине. В Коммерческом училище учил детей английскому языку. Когда началась война, меня призвали из запаса, направили в Петроград, а затем в новый город на самом севере России – Мурманск. Я был офицером связи с представителями Антанты. Октябрьский переворот и приход к власти большевиков застал меня там. Старую армию и флот новая власть упразднила. Оставшись не удел, я поехал в Петроград, но быстро понял, что для офицера царского флота находиться там крайне опасно. Многих моих сослуживцев убили или бросили в тюрьму. Я решил вернуться в Харбин, и долго путешествовал в поездах по железным дорогам до тех пор, пока в Чите не встретил японские войска и смог выяснить у подполковника Фухимори, что вы, мой бывший ученик, служите здесь. Я приехал встретиться с вами, вспомнить былое время, Японию, Токио. Мне там жилось хорошо.
– Мне сейчас пришло на память, что у вас была знакомая женщина, японка. Она уехала с вами?
– Нет. Она не захотела ехать в Россию. Объяснила тем, что будет чужой у меня на родине, будет несчастлива. Это тяжелая для меня тема, предпочитаю о ней не вспоминать. Но по отношению к Японии и японцам в моей душе живут самые добрые чувства. Поэтому встреча с японскими офицерами в Чите всколыхнула воспоминания. Дальнейшая дорога на Дальний Восток была для меня быстрой и удобной. Жалею, что не удалось встретить японскую армию где-нибудь по ту сторону Байкала, в Иркутске или Омске.
– Теперь наши представители есть и в Омске…
Произнеся эту фразу, Ояма осекся, будто сказал что-то лишнее. Метнул настороженный взгляд на собеседника. Через мгновение справился с замешательством и уверенно продолжил:
– Да, мы помогаем адмиралу Колчаку, который прибыл в Омск для того, чтобы сконцентрировать военные силы и выступить на борьбу с большевистским правительством в Москве. Япония выполняет взятые на себя обязательства перед странами Антанты и сделает все, чтобы противостоять войскам германского кайзера на случай их успешного наступления в восточные районы России.
– Японская армия пойдет вместе с Колчаком на Москву?
Полковник снова стрельнул настороженным взглядом. Немного помедлил и сказал:
– Нет, японская армия останется на тех позициях, которые она занимает на данный момент. Коммуникации растянуты до предела на огромных просторах Сибири. Японское командование считает, что в России должны воевать русские. В частности, вы, господин Деливрон, почему до сих пор не примкнули к белой армии?
– Возможно, вам известно, что в Японию я попал в результате тяжелого заболевания. В госпитале Нагасаки меня лечили полгода. Тогда вылечили, но в последние годы рецидивы той болезни у меня стали повторяться. Бывают припадки. Так что я не могу служить в действующей армии по состоянию здоровья.
– Вот как! Сочувствую.
Деливрон склонил голову в знак благодарности. Ояма продолжил:
– Тогда у меня к вам другой вопрос: во время пребывания в Японии вы плодотворно сотрудничали с нашим императорским Генеральным штабом. Не хотели бы вы продолжить сотрудничество в настоящее время?
– Господин Ояма, благодарю вас за лестное предложение. Но не готов его принять в силу изложенных причин. Единственное, о чем я сейчас мечтаю, это заняться педагогической деятельностью после возвращения в Харбин.
Желая сменить тему, Андрей поинтересовался:
– Скажите, как сложилась судьба у других известных мне японских офицеров, майора Тагаки и лейтенанта Ямагути?
– Тагаки сейчас живет в Токио, у него все хорошо. А Ямагути погиб лет пять назад, судно, на котором он плыл в Японию, подорвалось на морской мине, – не вдаваясь в подробности, ответил полковник.
Интерес Оямы к беседе как-то быстро угас. Он задал еще несколько ничего не значащих вопросов, а потом заявил, что ему надо заняться служебными делами. Деливрон понял, что аудиенция закончена, встал и откланялся. К его удивлению грузный полковник пошел его провожать на первый этаж до выхода из гостиницы.
Андрей шел по улице и недоумевал, к чему бы такое внимание со стороны японского разведчика. При встрече даже не встал, чтобы поздороваться, а теперь эвон, какая честь! Значит, ему нужно показаться на улице вместе со мной. Вернее, показать меня кому-то. Для чего? Во всяком случае, не для того, чтобы мне оказали почести…
Вот как получается, напряженно размышлял Андрей, Ояма мне не доверяет. Недаром он бросал настороженные взгляды и следил за реакцией, когда позволил себе сказать лишнего. Потом предложил продолжить сотрудничество, но получил отказ. Видимо, этим отказом я подписал себе смертный приговор. Я ему больше не нужен, поэтому японец постарается ликвидировать меня, чтобы избежать лишней болтовни. Сейчас надо придумать какой-то нестандартный ход, который поможет выпутаться из ситуации. Пока меня здесь не укокошили, чего мне точно не хотелось бы.
Он услышал, что сзади к нему приближается телега, и сделал шаг в сторону, чтобы идти ближе к домам. Но в этот момент из-за спины его схватили за руки, на голову накинули пыльный мешок, словно куль бросили в телегу, навалились сверху и связали по рукам и ногам. Телега продолжала быстро ехать. Сперва ее колеса громыхали по булыжной мостовой, потом грохот стих, и телега покатилась по проселочной дороге. Выехали за город, решил Деливрон, кому же я понадобился и для чего?
Вдруг осенило: в тот момент, когда его схватили за руки, явно почувствовался резкий запах чеснока, приправ и блюд под восточными соусами. Обычно от русских так не пахло, так пахло от китайцев. Значит, к его похищению причастны китайцы… Хунхузы, что ли? Да, вероятно. Еще Адельберг в Харбине рассказывал, что японская разведка использует банды хунхузов для выполнения тайных заданий. Попасть в их лапы – очень опасно. Недаром в последние дни они часто приходили на память. Будто, его кто-то свыше предупреждал.
Перед глазами явился из прошлого образ лейтенанта Торо Кабаяси, который с гордостью за японскую военную мощь показал Деливрону секретную военно-морскую базу с готовым к бою флотом. До нападения Японии на Россию оставались сутки. Полученную информацию невозможно было использовать. Так же и сегодня полковник Ояма в беседе был откровенен, скорее всего, полагая, что Деливрон будет сотрудничать с ним. После отказа Андрея Ояма принял решение, что полученные секреты русский использовать никогда не сможет. Офицеры японской императорской армии в поступках были похожи друг на друга.
4
Телега остановилась. Деливрона грубо, ударами кулаков и палками подняли, развязали путы на ногах и куда-то повели. Заскрипела дверь. Значит, входим в дом. В дверном проеме кто-то пригнул ему голову, в то время как ноги шаркнули по низкому порогу. Втолкнули в помещение и рывком сорвали мешок.
Было темновато. Единственное подслеповатое оконце плохо освещало помещение. Он догадался, что стоит посреди маленькой китайской фанзы с земляным полом. Главное место у стены занимал кан – глиняная лежанка, внутри которой по каналам проходил горячий воздух от печи, находившейся рядом. Кан – это главное место в китайском жилище, где большое семейство днем сидело, ело, играло в карты и другие игры. Ночью все рядком спали. На кане зачинали и рожали китайчат: у людей, живших в бедности и тесноте, не оставалось места для застенчивого уединения. Здесь же на кане старые люди заканчивали дни своей жизни.
В фанзе взор Деливрона не обнаружил почти ничего из домашней утвари. В печь был вмазан котел для воды. Убогая деревянная полка для мисок на стене была почти пуста, лишь пара глиняных кружек стояла на ней. Висели на шнурке две высушенные и пустые внутри тыквы: в них хранили воду или водку, если семья могла позволить себе купить её.
Когда глаза привыкли к полумраку, Андрей разглядел людей, сидящих перед ним на кане. Их было шестеро. Переднее место предводителя занимал паренек лет шестнадцати-семнадцати, лицо которого показалось знакомым. Презрительно ухмыляясь и кривляясь, он заговорил на ломанном русском языке:
– Твоя узнала меня? Узнала… Холосо. Моя тебя помнит. Шибко помнит. Много-много худо твоя сделала. В Хаэрбин худо делала, нас с дядей Лао Паном в тюрьма садили. Худо. Потом дядя Лао Пан увез моя в Хайшэнвэй, это Вуладивусыдок называется. Жили холосо. Твоя приехала – стало худо. Полиция стала гонять китайза. Говорили, сто твоя велела. Худо стало. Твоя узнала дядю Лао Пана. Полиция ходила, облава ставила. Главный наш китайза велела убить дядю Лао Пана, сказала, он виноват. Убили ножом. Стало шибко худо. Моя клятву дала кровью – убить тебя. Небо мне помогай. Твоя поймали. Убивать буду. Шибко убивать буду.
Деливрон стоял молча. Пусть этот молодой хунхуз наслаждается местью. Надо думать, как исхитриться бежать от бандитов.
Паренек продолжил. Было видно, как его распирает от радости из-за того, что враг будет мучительно казнен:
– Посажу твою на речке, у дерева, пусть вэньцзы, это, комары, пьют кровь. Могут до смерти выпить, но моя не хочет шибко до смерти. Надо повесить твою на дереве за руки, кожу ободрать, завернуть наверх и завязать, как мешок. Будешь висеть в мешке без воздуха, но умрешь не быстро. Под ногами огонь сделаем, будешь жариться, потом помрешь. Моя будет шибко рада!
Слушая молодого бандита, Деливрон оглядывался по сторонам, обдумывая, что предпринять для своего освобождения. Но неожиданно получил удар дубиной по голове и упал без чувств.
Очнулся на берегу реки, когда ему на голову китаец вылил ведро воды. Он сидел полуголый, в брюках, привязанный к дереву. Китель и рубаха лежали рядом. Тучи комаров вились в воздухе. Сотни крохотных кровопийц облепили лицо и тело. От укусов всё болело и нестерпимо зудело. Андрей застонал. Стоявшие рядом хунхузы рассмеялись и ушли. Сколько продолжалось мучение, Андрей понять не мог. От укусов веки заплыли, глаза ничего не видели. Ему казалось, что голова распухла и стала похожа на большой огненный шар. Он испытывал мучительную боль и перестал соображать, что с ним происходит.
Вдруг пришло видение молодой красивой японки. Она улыбалась, прикладывая пальчик к губам, словно знала и хотела сохранить некий секрет.
Андрей через силу прошептал распухшими губами:
– Коико…
Сквозь беспамятство до его слуха долетел какой-то шум. Андрей напрягся и понял, что слышит перестрелку неподалеку. Громко бахали винтовочные залпы, щелчки револьверных выстрелов звучали тише. С возвращением сознания вернулась адская боль от комариных укусов. Он напряг мышцы, чтобы избавиться от пут, держащих его у дерева. Почувствовал, что привязан крепко, и громко застонал.
Рядом послышался голос, который казался знакомым:
– Здесь человек стонет. У реки…
Раздался топот сапог. Кто-то крикнул:
– Вот он! Андрей Андреевич, вы живы?
В ответ Андрей смог только застонать. На него уже лили холодную воду, от которой боль стала немного слабее. Потом вытерли тело его рубахой, и надели китель на голое тело. Теперь гудела от боли голова. Видимо, он потерял много крови, и удар дубиной был тяжелым. Сказать что-то распухшими губами не получалось. Смотреть мог лишь щелочками глаз между заплывшими веками.
– Повезем его к Мордвинову, – это распорядился прапорщик Павлов, Андрей узнал его голос.
Несколько солдат-уссурийцев, его спасителями были именно они, пошли от реки по тропинке. Двое вели обессилевшего Андрея под руки. Около фанзы, где прежде сидели хунхузы, остановились.
– Постреляли мы бандитов, которые вас пытали, – буднично сообщил Павлов. – В фанзе лежат. Спалим сейчас всё.
Деливрон сделал знак, чтобы тела хунхузов вынесли наружу. Напрягшись, насколько мог, Андрей склонился и пытался рассмотреть лица убитых. Но заплывшие глаза почти ничего не видели. Ему помог Павлов:
– Вот этот шибздик среди них самый поганый. Но мы его грохнули вместе со всеми. Шестеро их здесь.
Деливрон прошептал:
– Топить надо…
– И то верно. Камни привяжем, чтобы не всплыли.
Несколько человек подхватили обессилившего Деливрона на руки и положили на телегу. Потом отправились доводить дело до конца. Вскоре фанза пылала, а телега в сопровождении конных и пеших уссурийцев ехала в город.
Андрей поднял голову, когда остановились. Услышал голос Мордвинова:
– Ну, Андрей Андреевич, устроили вы нам беспокойный денек. Хорошо, хоть в живых остались! Однако состояние ваше, прямо скажем, хреновое. Срочно повезем к Нине Васильевне, она-то вас на ноги сможет поставить, как тогда в Челябинске.
Возражать Андрей не мог, поэтому пара вооруженных солдат села в телегу, и двое конных скакали в сопровождении всю дорогу до самого Гродеково. На всякий случай.
5
Деливрон очнулся от сонного забытья и скорее почувствовал, чем увидел, что над ним склонилась сестра милосердия.
– Нина, это вы? – прошептал он, с трудом двигая губами.
– Я, мой хороший, я. Лежите тихонько, я мазями натру вам лицо и тело, чтобы снять опухоль и зуд. И глаза не открывайте, надо примочки на веки положить из травяного отвара.
Она вдруг всхлипнула:
– Изверги, что ж они с вами сделали!
– Ну, не надо, не надо! Не плачьте! Живой же.
Вскоре Нина вышла ненадолго и вернулась со стаканчиком, который поднесла к губам Андрея:
– У меня настойка женьшеня, она – целебная, быстро силы восстановит, на ноги поставит. Пейте, мой хороший!
Нутро Андрея обожгла огненная жидкость. Спирт, настоянный на корне женьшеня, имел вкус земли: он вспомнил этот вкус – в Харбине приходилось пробовать. В голове зашумело, потянуло в сон. Через некоторое время его врачевательница велела повторить прием. От новой порции сознание Андрея погрузилось в странное состояние: он как будто спал, но со стороны видел, что с ним происходит.
Нина растирала пахучей мазью его, раздетого догола. Сильными ладонями она массажировала распухшие грудь и спину, руки, ладони. Лицо аккуратно растерла пальцами, втерла мазь в волосы. На глаза положила тряпицу, смоченную жидкостью с запахом трав. Зуд понемногу уходил. Еще один стаканчик женьшеневой продлил его ирреальное существование. Будто бы на подушке рядом он видел лицо Нины, губы которой что-то шептали, но он не понимал, что. Будто она обнимала его, ласкала руками, и ему было очень хорошо. Потом Нина ушла, а он провалился в глубокую пропасть сна без сновидений.
Пришел в себя Андрей с ощущением прилива сил. Открыл глаза, которые, как оказалось, могли все видеть. Посмотрел на кисти рук – те оставались немного припухшими, с ямочками у костяшек, как у толстеньких малышей, но уже без волдырей. Встал с кровати и обнаружил, что был одет почему-то в чужое выстиранное и проглаженное исподнее бельё. Шлепая босыми ногами, подошел к зеркалу, посмотрел, вполне себя узнал, хотя на лбу и щеках оставались опухоли. Главное, он чувствовал, что у него ничего не болело и не зудела кожа.
Вошла Нина и с улыбкой поинтересовалась:
– Как себя чувствуете, больной?
– Не больной уже, вроде…
– Очень рада, что мое лечение пошло на пользу.
Через два дня, полностью восстановившись, Деливрон распростился с Ниной и уехал в Никольск к Мордвинову.
Тимофей Петрович встретил расспросами:
– Ну, поистине, второй раз родились! Как себя чувствуете? Что вообще с вами стряслось?
– Вы лучше объясните, каким образом Павлову и его отряду удалось отбить меня у хунхузов?
– Я его послал, чтобы обеспечить вашу безопасность. Вы собрались тогда пойти в город по своим делам, а меня какая-то тревога одолела. Я велел Павлову взять несколько человек и проследить, как бы с вами в городе ничего не стряслось. Вы вошли в «Гранд отель», а они остались рядом подождать. Обратно вы появились на улице в сопровождении японского офицера. Вы пошли вперед, а японец махнул кому-то рукой, будто знак подал. Неподалеку в телеге сидели китайцы, то ли торговали, чем придется, то ли играли в карты, то ли кого-то ждали. Едва офицер махнул рукой, они подхватились и поехали вслед за вами.
– Так вот почему хунхузы на меня напали!
– Не знаю уж, какие у них с вами счеты, только били они вас крепко. Потом пытать начали. Еще часок-другой полежали бы у речки в тучах комаров, и спасать было бы некого. Но Павлов со своими успел. Перестреляли банду, сожгли логово, а вас освободили.
– Точно. Я убедился, что среди уничтоженных бандитов, находился молодой негодяй, с которым у меня старые счеты еще с Харбина. Потом подсказал Павлову, что убитых нужно спрятать в реке, чтобы следов никаких не оставалось. Вдруг, думаю, японцы начнут своих наймитов искать. А их нет! Фанза сгорела, а сами исчезли. Может, в Китай ушли. Может, их конкуренты-хунхузы уничтожили. Но к нам никаких претензий.
– Кем вам приходится тот японский офицер из гостиницы, что подал знак хунхузам схватить вас? Я навел справки, в «Гранд отеле» размещается японская военная миссия, вроде как разведка ихняя. Он из них?
– Он мой старый знакомый из Токио, – неохотно сообщил Андрей и замолчал, не желая вдаваться в подробности.
После паузы Мордвинов сказал:
– Ничего себе, знакомый! Отдал на растерзание бандитам. Не знаю, какую игру вы играете, и на чьей стороне, но игра эта опасная. Смертельно опасная.
Андрей решил закончить разговор в шутливом тоне, и громко спел строку арии Германа из оперы «Пиковая дама»:
– «Что наша жизнь? Игра!». Вы меня, уж извините, но мне во Владивосток надо. Спасибо вам, Тимофей Петрович за помощь. Не поминайте лихом! Может, судьба еще и сведет нас.
– Вам, Андрей Андреевич, удачи! Куда бы вы ни ехали, знайте, что я здесь в Никольске теперь навсегда. За красных воевать не хочу. Но и за белых вкупе с японцами не стану шашку со стены снимать. Мобилизовать они меня не могут – у меня одна нога короче другой, плюс контузия. Навоевался я. Вернусь в гимназию, детишек учить. Приезжайте, если что.
Илья Дроканов. Редактировал Bond Voyage.
Продолжение следует.
Начало. Пролог (читайте здесь)
Все главы повести "Японист" (читайте здесь)
Дамы и Господа! Если публикация понравилась, не забудьте поставить автору лайк, написать комментарий. Он старался для вас, порадуйте его тоже. Если есть друг или знакомый, не забудьте ему отправить ссылку. Спасибо за внимание.
==========================
Желающим приобрести авантюрный роман "Одиссея капитан-лейтенанта Трёшникова" обращаться kornetmorskoj@gmail.com
В центре повествования — офицер подводник Дмитрий Трешников, который волею судеб попал служить военным советником в Анголу, а далее окунулся в гущу невероятных событий на Африканском континенте. Не раз ему грозила смертельная опасность, он оказался в плену у террористов, сражался с современными пиратами. Благодаря мужеству и природной смекалке он сумел преодолеть многие преграды и с честью вернулся на Родину, где встретил свою любовь и вступил на путь новых приключений.
===================================================