Найти в Дзене
Без комментариев

Руки кукольника

17.03.1978 - 17.03. .... Когда-то, очень давно, когда писатели казались мне небожителями, а я себе – незначительным, эпизодичным и безликим героем масштабного (не менее в четырех томах) романа, написанного при тусклом свете Луны одним из кажущихся небожителей… Когда-то, когда мне еще мечталось о жарких странах с небом, подобным на закате яркому оперенью крикливой тропической птицы… Когда-то, когда еще был жив мой единственный друг, мой созвучный, прилетевший именно ко мне мой Маленький принц… Когда-то… У каждого человека есть свои «когда-то». Собственно, человек и состоит из таких «когда-то»: глубоко личных, серых или расцвеченных, высказанных или молчаливо прячущихся в длинных темных коридорах коммунальных квартир или, если хочется сентиментальности и образности, - памяти. И никогда ни одно «когда-то» не будет понято ни одним человеком, ибо любой человек, имеющий в своем арсенале собственные «когда-то», – посторонний, если не сказать больше – чужой. Но вот странность: каждый более или

17.03.1978 - 17.03. ....

Когда-то, очень давно, когда писатели казались мне небожителями, а я себе – незначительным, эпизодичным и безликим героем масштабного (не менее в четырех томах) романа, написанного при тусклом свете Луны одним из кажущихся небожителей…

Когда-то, когда мне еще мечталось о жарких странах с небом, подобным на закате яркому оперенью крикливой тропической птицы…

Когда-то, когда еще был жив мой единственный друг, мой созвучный, прилетевший именно ко мне мой Маленький принц…

Когда-то…

У каждого человека есть свои «когда-то». Собственно, человек и состоит из таких «когда-то»: глубоко личных, серых или расцвеченных, высказанных или молчаливо прячущихся в длинных темных коридорах коммунальных квартир или, если хочется сентиментальности и образности, - памяти. И никогда ни одно «когда-то» не будет понято ни одним человеком, ибо любой человек, имеющий в своем арсенале собственные «когда-то», – посторонний, если не сказать больше – чужой.

Но вот странность: каждый более или менее думающий человек, зная и осознавая чужеродность своих «когда-то» всему миру, отчаянно стремится донести их, распахнуть, вскрыть. Так патологоанатом вскрывает грудную клетку мертвого тела на гладком холодном столе, выпуская на волю заточённую в темнице остывшей плоти птицу-Жар. Более того: в этом отчаянном порыве человек жаждет прикосновения чужих рук к своим «когда-то» и порой даже надеется ощутить ровное милосердное тепло ладоней, наделив их эпитетом «родные».

Я совершенно не помню его рук. Сотни других помню, а его – нет. Хотя каждый день мы крепко держались за руки, шагая от метро до школы и обратно. Именно наши руки случайно и оттого весело касались друг друга, когда мы играли на пианино только что придуманную нами мелодию. Именно они, расставаясь друг с другом, чуть дольше дружеского рукопожатия задерживались в молчаливо-осязаемом прощании до завтра.

Совершенно не помню.

Где-то читала, что человеку свойственно забывать самое значимое и важное в своей жизни. Так, помню, проснулась после своей первой свадьбы – и ничего не помню, кроме одного: этот чужой мужчина, мирно спящий рядом, теперь мой муж. И когда он, словно почувствовав мой взгляд, открыл глаза, в них был единственный вопрос: какая случайность сотворила с нами такое? Через два с половиной года, так и не найдя ответ, мы развелись. И его руки я помню. Почему-то… Может, потому что они были холодными и неродными?

Детству свойственно легко совершать ошибки и с такой же легкостью прощать их: свои, чужие – не важно. Смеясь и обманываясь этой мнимой легкостью, мы совершаем множество ошибок, не замечая, что их сиренево-дымчатый шлейф тащится за нами в юность, где легкость возникновения ошибок сменяется болью, возникающей так же легко, как когда-то ошибки в детстве. Но юность еще не умеет прощать боль. Узнав, что я вышла замуж, он первый раз не подал мне руки. На пять лет. На пять долгих лет наши руки забыли друг о друге, храня и лелея собственные не понятые и непрощенные друг другом боли. Или это была одна боль на двоих, едино-значимое на двоих «когда-то»?

Кто сейчас рискнет что-либо утверждать?..

Сегодня, когда пересматриваю его спектакли, я смотрю на его руки. Его руки, а не куклы, по-настоящему живые действующие персонажи. Его руки, некогда карандашом набрасывающие под ярким светом абажура образы Есенина, Блока, Моцарта, Кармен; его руки, некогда поправляющие непослушно сбивающиеся складки на плаще Дон Жуана и оборки на платье нелюбимой им Лауры; его руки, некогда невесомо парящие Айседорой Дункан и управляющие тяжеловесным броневиком, с игрушечным грохотом выкатывающимся на сцену и несущим на своем горбу красное проклятие России. Его руки… Руки кукольника.

Любой текст, претендующий на художественность, любое воспоминание – это эгоизм автора. Это попытка избавиться от придуманных персонажей, наперебой спорящих в голове, или откопать из-под снега, лежащего вечной шапкой на вершине почти прожитой жизни, собственную память. Последнее – самое бесперспективное занятие, но представляющее наивысшую ценность. Для автора.

Я помню тебя. Я не хочу забывать тебя.

Не уходи….. Хотя бы из моих снов....

-2