Начало
Саша не плакала. И утром не плакала. И даже почти не думала о вчерашнем вечере. Сосредоточенно, как будто от этого зависит её жизнь, Саша собиралась на работу. Шевелила губами, подсказывая самой себе действия, хотя они были привычными и монотонными.
Умыться, нанести лёгкий макияж, не смотреть в телефон, где непрочитанные сообщения от Евгения. Сделать бутерброд, но не есть его, потому что горло перехватило ещё со вчерашнего вечера. Она хотела быстрее добраться на работу, отвлечься, слушать чужие истории, Верунин смех, делать сто действий, которые отвлекут, не дадут развиться ужасной мысли: Сашка практически предложила себя Кириллу, а он её отверг! Он повёз её, видите ли, соблазнять и передумал, гад!
Саша дёргала ворот куртки, растирала горло.
Новости сбивали с ног. Как будто Саша на негнущихся слабеющих ногах пыталась устоять в море против волн, но один порыв ветра поднял волну, и эта волна сбила Сашку, закрутила у самого берега в бешеную спираль.
Первой всех удивила Лизонька. Привычно ворча и сокрушаясь, что, мол, только этого ей, конечно, и не хватало, розовея, сказала:
– Девочки, весной в декрет пойду.
Конечно, «девочки» радовались, спрашивали. И Сашка радовалась, но внутри вдруг стало черно и тошно. У Лизоньки будет третий, а Сашка почти потеряла надежду.
Не успели переварить эту новость, как Нинелька ошарашила:
– Ох, останутся, видимо, от нашего коллектива тут только Александра с Верунькой.
– Ты что – тоже беременна? – вытаращила глаза Вера.
Нинель махнула на неё рукой:
– Куда мне! Мой на пенсию выходит в марте.
Теперь все расспрашивали Нинельку, а та отвечала, что они уже год обсуждают переезд. И все знали, конечно. Но не верилось.
– Я в апреле возьму отпуск, пойдёт в отработку. А там – с концами. Так что, девочки, теперь будет вам где отдыхать!
И Нинель, рассказывающая уже раз сто про «поместье» брата, снова делилась подробностями. Про большое хозяйство, про то, что уже нет сил на Питер, пора перебираться поближе к земле и к солнцу.
– А ты-то что с пенсией делать будешь? – тормошила Вера. – Тебе ещё арбайтен и арбайтен!
– Ничего. Меня брат оформит. У него же всё официально. А тут муж загнётся.
Саша слушала, но не слышала как будто. Смотрела во все глаза на Веру. Сейчас и Веруня скажет, что покидает их коллектив.
Сашке представилось, как они все по очереди выходят из кабинета прямо сейчас. Лизонька, радостно улыбаясь и обнимая охранным жестом живот. Нинелька, сосредоточено проверяя, не забыла ли чего личного в офисе. И Веруня, наплевав на всё, радостно выпархивает.
А Сашка остаётся сидеть вот в этой позе застывшим изваянием. Совершенно одна. И будет покрываться тут пылью и паутиной.
Саша смотрела на Веру. Едва пальцы не скрестила. Ну скажи, скажи, что ты передумала ехать в свой дурацкий Ярославль. Потому что не бывает так, чтобы старая большая любовь, которая сгинула давно, взяла и воскресла!
– И я уеду, – Вера говорила и смотрела на Сашу.
Сашке ужасно хотелось уйти. И она даже начала придумывать что-то про болезнь, которая её настигла внезапно. Потому что эти трое были на одной стороне, а Сашка – совершенно одна на другой. И сейчас все будут спрашивать, как же, мол, Сашка.
Но никто не спрашивал.
За длинные выходные дел скопилось. И на обед не ходили, зато решили все вместе, что этот обеденный час возьмут вечером, пораньше с работы уйдут.
Веруня потащила Сашку в кафе, несмотря на вялые сопротивления.
– Нет-нет, подруга, что-то у тебя вид какой-то пришибленный.
Веруня сосредоточено листала меню, всё предлагала Сашке то стейк, то десерт. Они это меню знают досконально! Ближайшее к офису кафе, вон – вход в контору видно. Сашка встрепенулась, вытянула шею, Вера уставилась на неё:
– Ты что, привидение увидела?! – и посмотрела туда, куда смотрела Сашка, вытягивая шею.
– Ох, ёжки-матрёшки! Принесло стареющего принца.
Сашка изо всех сил мечтала, чтобы Евгений, который топтался у входа в их офис, оглядываясь по сторонам, перекладывая букет из руки в руку, не посмотрел в сторону кафе. И сама откинулась на диванчике так, чтобы портьера прикрывала. И даже глаза закрыла.
Телефон завибрировал, но Саша не шелохнулась. Так и сидела, пока Вера не сказала:
– Всё, отчаливает. Сел в машину.
Вера сопела, брови хмурила, но держалась, пока официант подавал заказ.
– Рассказывай! – потребовала, как только парень удалился. – Что случилось на этой базе? Он что – оказался маньяком?! Что было-то?!
Саша покачала головой. Сил не осталось совсем. Так и застыла перед глазами картинка, где Саша сидит за своим рабочим столом и покрывается паутиной.
– Ничего не было. То есть всё хорошо было. Весело, – мямлила Саша, подвигая свой телефон подруге, – вот.
Саша вяло ковыряла салат, а Веруня, всё так же хмуря брови, листала фотографии.
– А это что за подарки? – показала фото, где немного ошалевшая Сашка стоит с огромной корзиной, завёрнутой в хрустящий целлофан.
– Приз. Нет-нет, не я выиграла, Кирилл. Просто отдал свой приз мне. Верунчик, всё в порядке. Просто вы меня ошарашили, от этого и вид пришибленный, – и Саша быстро, пока Вера не начала возражать и требовать, сказала, – давай лучше ты. Ты серьёзно вот так резко всё решила?
Вера, у которой аппетит не пропадает никогда, отодвинула свою тарелку. Пожалуй, Саша никогда не видела подругу такой серьёзной.
– Сашка, я не знаю. Вот сейчас с тобой сижу, да и вообще, весь день в офисе, и сама думаю: куда меня несёт? Может, надо взять паузу? Подумать, что ли… Но мы ж не мальчики-девочки уже.
Вера зачем-то потрогала вилку и салфетницу развернула то одним боком, то другим.
– Вот сейчас я пока буду думать, моего Димочку умыкнёт какая-нибудь длинноногая. Знаешь, там такие крали в Ярославле! Да и не в этом дело, Саш.
Вера рассказала, что её большая любовь готов и в Питер перебираться, только бы снова не потерять Верочку. Что и правда, как будто не было этих долгих лет. И что Веруня устала метаться и искать.
– Сыта я большими городами по горло, Саш. Вот этим всем сыта, понимаешь? Мечешься, мечешься.
У Сашки колючая проволока впилась окончательно в шею. И даже растирать горло не помогало.
– Я пока ещё ехала туда, думала – капец! Мне вот уже тридцать пять будет. И я десять лет последних помню, как один год, понимаешь? И вот я подумала, что ещё десять лет так же пройдут. И никакой ягодкой я не стану, понимаешь?
Сашка кивнула. Ещё бы. У неё даже не десять. У неё, наверное, с тех пор, как она получила под дых от своей большой любви, как будто год прошёл. С перерывом на ремонт и с надеждой, дурацкой, ничем не оправданной надеждой, что всё будет наконец иначе!
А Вера, как будто была сейчас там, в Ярославле, говорила, глядя мимо Сашки, что там у Димы квартира, бизнес, домик в лесу.
– Такой, знаешь, как будто мы одни во всём свете. И ничего мне и не надо больше. Ну, только если Бог ребёнка даст.
Сашка всхлипнула.
– Уедешь? – спросила сипло.
– Саш, ну не на край света! – Вера бодрилась
А Саша думала: что край света, что Ярославль – всё едино. Просто так остро стало не хватать Верунчика прямо сейчас. Как будто они уже по разные стороны света и есть. Веруня там, в любви со своим Димой. А Сашка тут. В кабинете с паутиной.
– Саш. Расскажешь, что случилось?
– Ничего, – резко ответила Саша, и уже спокойней и тише, – в том-то и дело, что ничего.
– Саш, может, ты бы получше присмотрелась к соседу всё-таки. Он классный мужик, я чую. Ну что вот ты будешь делать с этим замороженным рыбом, Евгением? Фу, даже имечко вот это – «Евгений»!
– Вер, – Саша снова втянула в себя воздух со всхлипом, – это не я.., - сбилась, отпила воды из стакана, – это он меня того… Отверг, – и засмеялась. Смех был холодный, нервный. Просто слово дурацкое – «отверг»!
Вера не смеялась.
– Саш, а ты не придумала? У тебя голова такая, – Вера повертела рукой, как будто изображала «фонарики» в детсадовском танце, – хитро сделанная у тебя голова. И ты такого можешь сама себе нагородить, а потом в это поверить.
– Нет-нет, Верунь. Не я нагородила. Он сказал. Он, правда, сам сказал.
Вериному Диме, которого Сашка в глаза не видела, она была даже благодарна. Пока Вера щебетала в трубку, Саше казалось, что она даже не старшая сестра, а умудрённая этакая тётушка. Которая смотрит снисходительно на молодёжь, на чужие влюблённости и понимает, что, мол, дело молодое!
Вера заторопилась, уговаривала Сашку поехать с ней. Потом решительно заявила, что сама поедет с Сашей.
– Напьёмся, Сашка!
Но Саша отказалась.
Всю дорогу до дома она мечтала, что придёт, рухнет на постель или, лучше, будет стоять в душе и плакать, плакать, даже рыдать! Чтобы проволока эта наконец разомкнулась.
Не вышло.
А утром, несмотря на то, что теперь проволока была не только снаружи, но наждаком скребла внутри горла, Саша обрадовалась. И температуре обрадовалась. Во-первых, это она просто заболела, вот и состояние такое дурацкое. Во-вторых, она имеет полное право не идти на работу. Не слушать про чужие радостные планы. Не представлять себя застывшей статуей.
И даже врать не надо было, рассказывая всем, что заболела.
Расплакалась только вечером. Когда и мать уже сто раз написала, волнуясь. И Веруня рвалась приехать спасать и лечить. И когда за день передумала всё на свете.
Думала, что надо уволиться с работы раньше, чем одна за одной уйдут «девочки». И это была мысль тревожная. Но ещё невыносимей было думать, как сначала уедет в свой проклятущий Ярославль Вера. Потом Нинель в Ростовскую область. Потом Лизонька в декрет. И тогда, Сашка это знает, ей будет очень одиноко и жалко себя. Ещё сильнее жалко, чем сейчас.
Евгений писал и звонил, а Саша ну никак не могла придумать, что ему сказать. «Извините, но нам с вами не надо встречаться больше»?
Представить себе, что она, заледенелая сама, тащится с «замороженным рыбом» по улицам, где снова наступила зима, и кажется, что весны никакой уже не будет, было невыносимо.
Она злилась на соседа, что он повёз её соблазнить и передумал! И разговаривала с ним вслух, объясняя и доказывая, что он – дурак и вообще! И всё высматривала его машину на стоянке, а машины не было с понедельника. И Саша радовалась, потому что даже на площадке между квартирами трусила пересечься с дурацким соседом.
Она ревела, наверное, дня два. До распухшего носа и глаз. Просыпалась ночью, включала очередную серию какого-то бесконечного сериала и снова ревела. Уже без боли, без отчаянья. Думала, что надо же, сколько в ней жидкости! И слёз, и соплей было много, и от них Сашка какими-то пятнами пошла.
Она ничего толком не придумала, кроме того, что уволится с работы. У неё теперь есть небольшой запас денег. Несколько месяцев можно прожить, не оглядываясь и не пугаясь.
Ещё придумала, что пойдёт на какие-нибудь курсы. И поедет куда-нибудь отдохнуть. Только не на базу, конечно. А сертификат передарит Веруне. И будет учиться радоваться, не оглядываясь и не озираясь.
И ещё, что не сошёлся свет клином ни на соседе, ни на остальных мужиках. Может, на ней вообще какой-нибудь венец безбрачия или что-нибудь в этом духе.
И хотя горло прошло совершенно. И сопли закончились. И температура была вполне нормальной. Но Сашка радовалась, что может ещё законно поболеть. Потому что несмотря на успокоительные мысли и принятые первые решения, Сашка чувствовала себя так, как будто мешки грузила. И только и хватило сил – собрать по квартире бумажные платки, загрузить чашки и тарелки в раковину и принять душ. И продолжать смотреть бесконечный сериал, даже не пытаясь понять перипетий и событий.
Отвечала маме и Веруне, что совсем-совсем поправилась, но решила дать себе отдохнуть. И мама и Веруня хвалили, но сомневались и всё порывались приехать спасать.
Сашка задремала под тихий занудливый диалог между героями, и когда в дверь позвонили, думала, что это в фильме. А когда застучали в дверь и позвонили ещё раз, села на постели, моргая и соображая.
– Я же сказала, нормально у меня! – бурчала Сашка, пока плелась к двери.
Кто бы это ни был – мама, Веруня, хоть сам чёрт – ей сейчас вообще никого не нужно. Ей вполне хорошо с персонажами из кино!
И только когда руку подняла к замку, чтобы отпереть, застыла. У неё даже глазка нет! Потому что – домофон. Сердце стукнуло гулко – раз, другой – и заскакало неровно, как заяц, удирающий от погони.
– Саш, открой! Я знаю, что ты дома, у тебя свет горит, – в дверь снова постучали.
«Может, я сплю», – мысленно ответила Сашка соседу.
– Саш, пожалуйста, открой. А то я начну на весь подъезд петь, – пригрозил Кирилл, – я не шучу. Ты какие песни любишь?
«Шёл бы ты…», – ответила мысленно Сашка, не решив куда бы его послать.
– Я начинаю, – сообщил сосед и откашлялся.
Сашка заторопилась. С него станется! Это Сашка озирается, чтобы никто ничего не подумал, а он стесняться не будет.
Пусть любуется! И даже позу попыталась принять независимую. И плевать она хочет на соседа и свой распухший нос и веки, и красные пятна, похожие на диатез у ребёнка.
– Что? – хотела спросить нарочно грубо, но вышло пискляво.
Сосед переступил через порог и прислонился спиной к двери.
– Ты заболела, – сообщил Кирилл.
Сашка фыркнула. Открытие тоже!
– Смотри, заразишься, – шмыгнула носом, развернулась и пошла в комнату.
Плевать на разобранную скомканную кровать. Плевать на то, что теперь про неё не скажешь «ты красивая»! Села на кровать, натянула на колени одеяло. А Кирилл, как будто мысли прочитал, вдруг сказал:
– Какая же ты красивая…
Сашка глаза закатила, а он добавил:
– Смешная, но красивая.
– Кирилл, ты чего пришёл, – поморщилась Саша.
Он показал маленький пластиковый прямоугольник в пальцах:
– Я повод придумал. Альбом сделал.
Подошёл, присел на корточки рядом. Близко. Так близко, что Сашке жарко стало.
– Саш, я вёл себя, как полный идиот.
Сашка кивнула согласно.
– Простишь?
Сашка подбородком дёрнула.
– Если я тебе хоть немного симпатичен, дашь шанс?
Саша ещё выше подбородок дёрнула, стала смотреть в сторону, но в носу предательски защипало, и горло опять сдавило. И она принялась дышать ртом. Не реветь же опять!
– Я столько речей заготовил, но не знаю, что сказать, – Кирилл провёл пятернёй по волосам. Вид у него был такой растерянный, куда только подевалась вся самцовость и самоуверенность? Ну точно, как подросток, готовящийся к поцелую, но никак не решающийся!
Может, Сашку снова подменили, потому что она решительно потянула его за шею, прижалась крепко.
– Ни за что не прощу, – просипела ему в ухо.
– Хорошо, – выдохнул Кирилл. – Можешь обижаться вечно, только шанс дай.
И стал целовать невесомыми аккуратными поцелуями висок, скулу, шею. А Саша стала целовать в ответ и всё пыталась стянуть с него толстовку, потому что эта спина ей снилась, снилась! И злилась, что у неё никак не выходит, а когда получилось, задохнулась. Она, правда, думала, что он некрасивый? Не в её вкусе?!
Провела пальцами и, потеряв всякий стыд, начала целовать сама: висок, шею, скулу.
– Сашка, я спать не мог. Я так боялся, что приеду, а у тебя тут уже хлыщ этот твой обитает. Думал, на дуэль его вызову.
Саша двумя руками его за щёки взяла, стала целовать настойчивей. Про какого хлыща он говорит?
– Ты болеешь, Саш, – снова сообщил Кирилл.
– Боишься заразиться? – хмыкнула Сашка.
– За тебя боюсь, глупенькая.
За окном уже март крутил бесконечное, кажется, чёрно-белое кино. Саша улыбалась марту, снегу, рыжему пятну таксы в парке. Думала, что чёрно-белое необязательно занудливое и символичное. У Кирилла вон сколько Выборга и Питера в чёрно-белом цвете на фотографиях. И портреты. Кирилл говорит, что иногда краски мешают видеть суть. А иногда без них – невозможно, потому что именно оттенки дают почувствовать всё до самой глубины. Саша и подумать не могла, что у неё может быть столько оттенков чувств. Щемящей нежности, радости, восторга, растерянности и уверенности одновременно. Она перебирала и лелеяла каждое. Всё сгодится. Всё это и есть полотно её жизни. И варить кофе на двоих ей нравилось.
С того самого первого утра. Когда Сашка проснулась раньше и боялась пошевелиться, и долго не могла понять, все ли части тела на месте. А потом никак не могла выбраться из кровати, потому что смотрела, смотрела на спину, вспыхивала, хихикала и удивлялась: неужели это она? Водила по красным полосам на спине. Потеряла всякий стыд! И улыбалась довольно, что потеряла.
Когда принялась варить кофе в то первое утро, вдруг растерялась. Она же не знает, как он проводит утро. И вдруг стало страшно. Она совсем его не знает. Она может сделать что-то не так, не то, и тогда всё закончится? Варить кофе на двоих? Или он пьёт чай? Или ему непременно нужен здоровый завтрак, например. Или стакан воды с лимоном?
И снова вспыхивала до корней волос и вспоминала собственное бесстыдство ночное. Бог знает, что на неё нашло. Будто и впрямь какая-то неведомая часть её нутра взяла верх над прежней Сашей. Всю свою жизнь, во всём, в любых ситуациях Саша была тем, кто пристраивается. Она знала, что нужно другим, и вела себя так, как от неё того ожидают. А вчера, или это было уже сегодня? Ночью она требовала, а не только отдавала. Она не думала о том, как выглядит, что о ней подумают, и что она сама подумает завтра.
И ещё принимала решение в то утро. Решение доверять. Не только Кириллу. Нет. Себе. Жизни. Происходящему. Качала головой в недоумении, рассматривала себя новую и определённо нравилась себе. А потом понесла Кириллу кофе, не беспокоясь и не заботясь о том, что он подумает. Правильно ли, что она, а не он, например, несёт кофе в постель?
И рассматривала, рассматривала, трогала, с полным ощущениям собственного права трогать и рассматривать. Такого чужого и уже такого близкого мужчину.
Кирилл смеялся, что, мол, Сашка на его спине нашла удивительного?
А Сашка отвечала, что она вообще-то влюблена. И не в Кирилла, а в его спину!
И они в тот день покидали постель, только чтобы поесть, сходить в туалет, но даже душ принимали вместе.
У Сашки и теперь заполыхали щёки, и заныло в теле сладко.
Из квартиры выбрались только в пятницу вечером. Знакомились с Вериным женихом. Долго гуляли, Кирилл рассказывал обо всех местах, где побывал, и Сашка спрашивала: «Поедем вместе?». И он говорил, что да, поедем, конечно.
И строить планы с Кириллом – нравилось! И увлекаться его идеями, и думать, что смешно даже пытаться представить, что она могла бы поехать на свадьбу к Веруне с каким-нибудь «замороженным рыбом». У Веруни такие планы на свадьбу, что это будет тот ещё карнавал! А Кирилл обещал свадьбу снимать.
– Что показывают? – Кирилл обнял сзади, поцеловал затылок, скулу, висок. Устроил подбородок на Сашином плече, тоже стал смотреть в окно.
– Чёрно-белое кино, – улыбнулась Саша.
Светлана Шевченко
Редактор Юлия Науанова
