Неприлично холодный майский ветер сдул с моих плеч Сашин пиджак, а я всё также стояла и курила 3 сигарету подряд. Вот и всё. Пальцы рук порезаны шипами от роз, тушь как пару часов назад смылась слезами, а на шпильках остались еще следы от земли с кладбища. Я не понимала, что происходит вокруг, потому что внутри меня все остановилось. Спокойствие, пустота в глазах и несобранность моих телодвижений не давали Саше покоя, в ответ на все его вопросы и слова я лишь молчала. А потом выдавила: «как мне жить дальше? Я не смогу жить.», и снова истерика и слезы взахлеб. Он молча поднял с дороги пиджак, достал с машины виски и протянул мне.
Я выпила бутылку пока мы возвращались, выкурила пачку сигарет, зашла домой и до утра не сомкнула глаз. Бесконечные звонки на телефон, стуки в дверь, какой-то шум за окном – ничто не могло побеспокоить меня. Я поспала пару часов, потому что нужно было собираться на день рождения подруги.
Я как никогда была самой собой, пила, веселилась, но все это было с неприсущным для меня спокойствием. Никто ни о чем не догадался, по пути на день Рождения, я молча смотрела в окно и спокойным голосом сказала своей Крис: «М. умер. Я вчера была у него на могиле. Это – конец». В ответ на что она ошарашено смотрела на меня, а я спокойным голосом добавила: «Ни слова об этом, мы едим на день Рождения, я должна веселиться, ведь все так ждут меня и любят.».
Ровно 31 день я пролежала на полу своей комнаты, не выходя из дома. Мое утро начиналось так: я просыпалась на расстеленном пушистом одеяле на полу и начинала плакать, через час-два я успокаивалась, вставала и шла на кухню, пила стакан воды и начинала плакать. Шла в душ и плакала, принимала ванную и плакала. Потом что-то ела и плакала, запивала успокоительные водой и слезами. Каждый день я отчаянно пыталась собрать себя, красила тушью глаза, одевалась, чтоб выйти на улицу, и, стоя на пороге уже обутая, смотрела на себя в зеркало и вот здесь начиналась самая большая истерика, что я ложилась обратно на полу своей комнаты, ревела, истерически кричала и лишь вытирала слезы бумажными платочками. Потом я засыпала, просыпалась с красными опухшими глазами, садилась в ванной и плакала, принимая душ, далее – успокоительные по расписанию, зеленый чай с медом, иногда – еда, слезы перед сном.
На 32 день я покинула свою плачевную келью лишь благодаря своей попытке суицида, когда попыталась вскрыть вены. Врачи что-то говорили мне, а я лишь смотрела молча в потолок. Я не отвечала никому и ничего, и не подавала никаких эмоций, слышала лишь, как врач говорит родителям на второй день, что вынужден записать все это в моей медицинской книжке и отправить меня после курса капельниц на лечение в психушку. На третий день меня вывезли подышать свежим воздухом, я по-прежнему молчала, родители еле сдерживали слезы при взгляде на меня, а я вежливо поинтересовалась у врача вдруг: «Почему вы не дали мне умереть? Я все равно умру.»
- Мартина, расскажи мне пожалуйста, какая твоя любимая сказка? Можешь отложить рисунки в сторону – о них мы можем поговорить позже. Давай вспомним, какие моменты из сказки тебе больше всего понравились, что ты чувствовала?
- Что я должна увидеть на этих рисунках? Да, на некоторых я вижу кровь или как будто, кто-то умирает – я судорожно перебирала листы с картинками Роршаха, боясь ошибиться или сказать что-то, что вызовет подозрение у психолога.
Я сидела на стуле в белоснежном кабинете с непринуждённой и доброжелательной обстановкой, но внутри меня был огромный страх, пустота и смятение. Я с ужасом думала о том, как мне высидеть предстоящие 10 сеансов у психолога, о чем мне говорить с ним, что мне ему рассказывать, неужели я должна рассказать всю правду? Поймет ли он меня? Да и какое ему дело? Что я здесь делаю? От этих вопросов ком в горле нарастал, слезы выступали на лице и меня начинало трусить. Первый сеанс окончился слишком быстро, не успев начаться. Я выбежала в истерике и после еще час плакала в машине у папиной молодой жены.
После моей попытки суицида все как будто сговорились: я постоянно слышала, как меня любят, любое мое желание исполнялось в миг, все заботились о моей безопасности, словно я нежный цветок в зимнем саду, и все пытаются меня уберечь и дать чуточку тепла в темные морозные дни. Но со всем этим вниманием я чувствовала себя еще более ущемленной, одинокой и непонятой. Я не хотела отвечать на многочисленные вопросы о моем настроении и самочувствии.
Мне было невыносимо больно, очень больно, вот аж в груди ныло от этих мучений. Я не могла себе представить свою жизнь, не могла поверить в то, что я живу, не хотела мириться с этим. Я по несколько раз в день повторяла, как я хочу умереть и хваталась в истерике за нож. Пару раз дверь в ванной открывалась от тяжести моего подающего тела, где я или с поцарапанным запястьем в крови, слезах и без сознания, или просто без сознания от количества выпитых таблеток. Врачи прописали мне таблетки успокоительного и снотворного, и от последних я могла здорово отключиться в миг, но без особого вреда для здоровья. А каждая моя попытка впредь скрыть себе вены заканчивалась лишь легким порезом кожи, когда от мнительности я просто теряла сознание или в упадке сил и с головокружением плавно приземлялась на пол. У меня не было сил даже покончить с этой жизнью. Это дошло до абсурда: я каждый день на протяжении месяца после больницы пыталась покончить жизнь самоубийством. Спустя неделю таких попыток моя мама уже не так остро стала реагировать на это, каждый раз она уже все меньше и меньше переживала, вздыхала, и с каждым разом приводила меня в чувства все быстрее.
Я не хотела жить всем своим нутром, я не видела смысла своей жизни без Него. Не хотела видеть, не могла себе позволить даже задуматься о таком. А свадебное платье…Платье! Это белоснежное идеальное свадебное платье… Через два месяца после Его смерти я случайно нашла свое свадебное платье, которое от меня спрятали первым делом, когда Он умер. Я спокойно достала платье из чехла, села на пол и внимательно рассматривала детали, в голове мелькали картинки, как я дотошно выбирала и создавала эскиз модели, когда на очередной примерке я воодушевлено вскрикивала: «Нет, я передумала, я теперь хочу по-другому, переделываем!». Мы только 4 раза почти полностью перешивали платье, 3 раза меняли ткань, а фата – ой, там вариантов было куда больше, чем с платьем, и, соответственно, моей фантазии не было предела. Моё свадебное платье было идеальным, словно сама Вера Вонг его шила для меня. Хотя не менее известный украинский дизайнер был творцом моего наряда, который так и не увидел свет. Я впервые держала в руках своё свадебное платье, потому что оно было готово на следующий день после Его смерти. А ведь должна была состояться фото-сессия для журнала «Мода» в конце мая, и выпуск должен был выйти за неделю до нашей свадьбы. Меня даже заставили написать некое послание молодым невестам, мы определились с датой интервью, где я совместно с несколькими юными богемными невестами должны были рассказать о прелестях свадебной суматохи, и о том, как мы одели свадебные платья быстрее выпускных. Это должно было быть так мило, красиво, романтично и как в лучшей сказке, о которой я даже не мечтала. Я даже не говорила об интервью подружкам, хотела их удивить перед свадьбой, потому что готовое интервью нам должны были прислать за две недели до выпуска номера журнала. Платье и вправду было шикарным: длинный тяжелый подол, расшитый камнями в виде распускающихся цветов, которые цвели еще двухметровым шлейфом, глубокое декольте было без лишнего декора, полупрозрачной вуалью лишь облегая мою грудь. И вот я впервые одела уже не на примерке своё свадебное платье, я спокойно впихнула свое исхудавшее тело в едва расстегнутое платье, заколола волос и стояла перед зеркалом. Лицо мое было очень бледным, синяки под глазами уже опустились до щек, которые впали от моего вечного голода, сухие треснувшие до крови губы. Платье уже не так облегало мою фигуру, я смотрела на себя в зеркало и не могла понять, что случилось. Я не помню, что было дальше, потому что ночью я проснулась на кушетке в больнице с капельницей, у меня не было сил даже говорить, видимо, у меня случился нервный срыв, и с этой мыслью я снова отключилась в сон.
Каждый день для меня был испытанием, выживанием, ведь не было ни минуты, когда всякая мелочь не напоминала мне о Нем. Весь мир мой был заключен на одном единственном человеке. Десятки фотографий на полках и стене, его подарки и открытки, ежедневник с подробным описанием свадебных мероприятий, обручальное кольцо, мой личный дневник, куда бы я не повернулась, – всюду было напоминание о Нем.
У меня был идеальный план, расписанный до мелочей на всю оставшуюся мою жизнь вперед: сначала окончание школы, потом свадьба, выпускной, переезд в Германию, поступление в ESMOOD Berlin, где началась бы моя карьера фешн-дизайнера, рождение прекрасного малыша, магистратура, рождение второго ребенка, своя собственная линия одежды, прекрасная семья, путешествия и благотворительность. Вам кажется всё это не более, чем детской наивной мечтой, но поверьте, у нас был четкий план, и оснований ему не сбыться не было, ведь у М. было всё, даже больше. Но М. больше нет, и моей жизни тоже.
Спустя три месяца летних каникул, а это четыре месяца после смерти М., я перешла в состояние тотального спокойствия. Как я провела летние каникулы? Конечно же, я пыталась вести привычный для школьницы образ жизни: ездить на море, видеться с друзьями, смотреть сериалы, объедаться сладостями и между всем этим ходить к психологу, и плакать ночами напролет, в промежутках еще пытаясь свести счеты с жизнью. С утра я выпивала пару анти-депрессантов, иногда ела, но это было крайне редко, потому что я забывала покушать. Да, такое бывает на фоне соматической депрессии. Днем меня папа отвозил на море вместе с моей подругой, мы просто загорали, купались, и катались на гидроскутерах, редко успевая поговорить между делом. Как правило, почти до вечера я была на причале у отца, где все были мне няньками, запихивали мне еду с ближайшего ресторана по несколько раз на день, пытались развлекать и угождать мне, на что я стеснительно улыбалась и молчала. Вечером я обычно оставалась дома, пила по расписанию свои таблетки, смотрела кино и писала дневник. Ночами я плакала. Иногда я виделась с друзьями, но на этих встречах я была спокойным молчаливым слушателем.
Я так и не нашла в себе сил собрать все напоминания про М. и убрать подальше от глаз – за меня это сделала моя мать. Я смотрела через окно своей комнаты на жизнь, которая у меня осталась теперь.
