Оригинального в нашей задумке вообще-то было мало. И ничего, ну совершенно ничего романтического! Прежде всего мы решили не распыляться и остановиться на мальчике. То есть – пренебречь поисками и намеками краеведа и не лезть пока во двор. Хотя снимки моего старого сарая в разных ракурсах говорили о том, что за этим скрыто нечто интересное. Но – из кучи дел всегда надо выбирать главное. Да и на клеенке именно в этом месте была дырка. И о легенде в записке говорилось. Мы сделали все очень просто – открыли местную газету с объявлениями, нашли кучу предложений сделать ремонт в доме, квартире и остановились на семейной паре. В разговоре по телефону выяснилось, что они – из Белоруссии. Мы встретились с ними возле фонтана и признались, что хотим сделать сюрприз некоей даме, владелице квартиры в старом доме – отремонтировать ей эту самую квартиру. А еще – парадное, где у нее оборудовала теперь хозяйственная комната. Но парадным мы займемся сами, параллельно. О примерной цене договорились быстро. И даже обещали в первый же день работ принести аванс. Ну и, естественно, никому об этой работе не говорить, иначе сюрприза просто не получится. А еще мы очень боялись, что они не согласятся работать ночью. Можно было, конечно, и днем, но кругом будет так много глаз и ушей! А они даже обрадовались, что таким образом смогут выполнить сразу два заказа. Им хотелось сразу же посмотреть поле будущей деятельности, и поскольку дело происходило вечером, то мы спокойно подошли к дому – правда, по другой стороне улицы. И увидели какую-то вывеску на дверях магазинчика. Перешли через дорогу и узнали, что магазин закрыт по техническим причинам. Когда откроется, написано не было. Я мысленно обругала себя – бежала впереди паровоза. А «Ночник»-то, оказывается, и не работает. И нечего было городить этот огород с ремонтниками-строителями. Но Зоя Алексеевна убедила меня, что мы все сделали правильно – дело ведь не только в работниках магазина.
Начать работы сразу же мы не могли. Потому что нам необходимо было приобрести перфоратор, с помощью которого можно сделать нишу в старой кирпичной кладке. Естественно, нам понадобится и цемент, и все для побелки, чтобы следы нашего пребывания в парадном были минимальными. А еще я выпросила у Владимира Ивановича Комова разрешение бывать в своем старом доме – якобы для оперативной работы. Мне выдали специальный прекрасно оформленный документ с моей фотографией, где значилось, что подателю сей грамоты никто не должен чинить никаких препятствий. Я опять подумала, что белорусские ремонтники – это лишние траты. Но жизнь показала, что я была неправа.
А следующий день я планировала провести на кладбище. Это была родительская суббота. Хотела поехать туда одна, но Зоя Алексеевна следовала за мной неотступно. Я купила цветы – большой букет самым дорогим моим людям, и много маленьких симпатичных цветочков – хорошим знакомым, уже нашедшим здесь пристанище. Но в этот раз они не дождались от меня посещений, и вот почему. Не успели мы с Зоей Алексеевной отойти от памятника моим родным и выйти на главную кладбищенскую дорожку, как тут же наткнулись на мою бывшую соседку Галю Тихомирову, утиравшую слезы и повторявшую одно слово: «Сволочи»! Я поинтересовалась, почему у нее такое странное состояние, не гармонирующее с тишиной и вечным покоем этого места.
- Какой покой? Сволочи! Ты посмотри, что сделали! Нет, пойдем, пойдем, я тебе покажу!
Мы отправились за ней. Понятно было, что идем мы к могиле ее отца дяди Паши. На этом кладбище ограды ставить не разрешают, но тут почему-то они стояли, да так тесно прижавшись друг к другу, что мы возрадовались своей худобе. Наконец, пролезли к цели. Увиденная картина до сих пор стоит у меня перед глазами – вывороченная земля, помятые цветы, склонившийся на один бок памятник из мраморной крошки.
- Ну, утащили, гады, ладно, так хоть приведите все за собой в порядок! Ворюги! И куда только администрация смотрит! Сейчас туда пойду. Их недосмотр, пусть сами все и поправляют! Мне-то разве справиться?
- Галь, а чего украли-то? – наивно спросила я, утешая ее и совершенно забыв о своем разговоре с историком-краеведом.
- Дак цветочницу! Штырь-то, помнишь, был во дворе нашем от карусели? Мужики его сюда и привезли, когда папу хоронили. Тот конец, который в земле был, ну, под каруселью-то, тут сверху поставили. И очень хорошо сообразили. Я на него цветочницу приделала. Красиво было. Главное – ни у кого такого нет. Так ведь выдрали, увезли, заразы! Нет, какие люди, а? У мертвых воруют!
Да, есть над чем задуматься. Мы с Зоей Алексеевной помогли Гале навести хоть какой-то порядок, а я все свои оставшиеся цветочки подарила дяде Паше. Газетку, в какую мне завернула их торговка, выбросить было некуда, у меня ее приняла Зоя Алексеевна.
Ну, что ж… Краевед, посланец Черного, выкопал штырь. На клеенке в этом месте была отметина. То есть, надо полагать, это был не простой штырь. Не железка, а… Еще упорный потомок кузнеца страшно интересовался черепом и, скорее всего, уже ведет раскопки там, где я ему показала, то есть возле школьного забора. Но более всего – об этом я почему-то боялась и думать – более всего он интересовался моим старым сараем. И даже не самим сараем, а той огромной тяжелой железякой, тем засовом, который висел у нас на каких-то штырях и никому не был нужен. Ну, железный запор в московском Замоскворечье тоже не был никому нужен, пока случайно не узнали, что он золотой… Мне аж жарко стало. Нет, надо срочно вызывать мужа. Иначе я могу влипнуть в такую историю… Но как его вызовешь, если он на гастролях в Польше? В кои-то веки их театр выехал за границу. И дети с ним, потому что и сын, и дочь играют в спектаклях небольшие роли. Обратиться к Платону, мужу моей подруги и замечательного сыщика Вали Орловой? Но тогда непременно нарисуется и сама Валя. Она отошла от дел ради родившегося долгожданного ребенка, но мой случай не упустит. И мы окажемся винтиками в ее механизме. Безмолвными и управляемыми. Ее знания, интуиция, умения – все это лишит нас энтузиазма и самостоятельности в поисках. А мне бы этого не хотелось. Нет, надо действовать самим! А мужская рука… И тут я вспомнила Юру, бывшего соседа, которого все считали дурачком. Его так и звали – Юра-дурак. А он просто был добрый, трудолюбивый, всегда всем улыбался. Юра работал дворником. И уже выходя с кладбища, я успела спросить Галю, не знает ли она, где он сейчас. Она назвала мне интернат, куда он попал после смерти родителей. Юре, по моим прикидкам, было лет под пятьдесят.
Мы доехали до окраины города, причем все это время Зоя Алексеевна сидела, уткнувшись в так и не выброшенную газету, и решили пойти к интернату пешком по тихим улочкам, где можно думать и разговаривать. Где приходят в голову интересные и важные мысли, потому что им никто не мешает. И тут Зоя Алексеевна, давно все понявшая про мою железяку, но, правда, еще не спросившая про истинное местонахождение черепа, меня просто поразила. Она задала вопрос, над которым я ранее ни разу не задумалась.
- Наташенька, вы только не удивляйтесь. Я вот тут почитала, подумала… А ведь за этой посылкой, которую вы взяли из сундука, так никто и не приходил?
- Да откуда мы знаем? Может, кто-то и приходил.
- А я уверена, что никто не приходил. Иначе поднялся бы такой шум… Этого человека просто не выпустили бы…
- Так вот, видно, из-за шума адресат и не прибыл. Посмотрел – а дом дрожит от нашествия. И не пошел.
- Не уверена, что вы правы, Наташенька. У адресата было время. Ведь вы не сразу подошли к сундуку. Не сразу его открыли. Пока трогали сверток, проверяли, не бомба ли, пока вытаскивали, шли с ним к выходу… Это все – время! А он не пришел! И я, кажется, догадалась, почему.
- Почему?
- А потому, что его вообще не было!
- Как – не было? А кому же адресована записка?
- Прежде чем ответить на этот вопрос, скажите мне, как часто в последнее время вы там бывали? В своей старой квартире?
- Каждую неделю. По четвергам. Потому что в этот день ходит скоростная электричка.
- А в какое время?
- Да в одно и то же. Приезжаю на вокзал в половине двенадцатого. Полчаса иду до дома. И в двенадцать я там. Ну, может, на пять – десять минут позже. Это если где-то остановлюсь по пути.
- А когда вы в последние недели подходили к этому дому, то не замечали там никого, кто мог за вами наблюдать?
- Но… я не смотрела. Я ведь не очень внимательна. Вы, видимо, это давно заметили. Хотя… Однажды бросился в глаза какой-то худой мужчина. Это было две или три недели назад. А запомнился он мне потому, что одет был по-летнему. Знаете как – брюки обычные, а вот рубашка летняя, с короткими рукавами. А сверху просто наброшен был на плечи серый халат… В больнице такие видела. Подумала – вышел прогуляться из соседнего дома.
- А потом он куда делся?
- Не знаю. Я во двор вошла. Не оглядывалась.
- Напрасно. А теперь вспомните именно тот роковой день… Когда вы нашли посылку… Вы тогда приехали туда в то же время? В двенадцать часов?
- Нет, Зоя Алексеевна. На вокзале я встретила одноклассницу и вместе с ней села в троллейбус, чтобы поговорить. И приехала гораздо раньше. Но почему вы меня обо всем этом спрашиваете?
- А помните день, когда мы с вами преображались, чтобы прийти в ваш дом? Я еще была в отделе охраны памятников.
- Ну да.
- И там мне в связи с вашим домом говорили про какой-то суд, только я тогда не прислушалась, не поняла, с чем он связан. Подумала – с теми бракоделами, которые там крышу ремонтировали. Ну, вы же говорили, что все жильцы под коллективной жалобой подписались. А сейчас вот в газете этой смятой прочитала, что суд-то состоялся… Только это вовсе не из-за крыши. И теперь ваш дом принадлежит Сабурову Валерию Васильевичу, местному журналисту, потомку того самого купца, который построил этот дом.
Я встала как вкопанная. Оглушенная. И взяла в руки газету. Вот это поворот! И что же теперь делать? Сто лет не было никаких наследников. И вот один проснулся. А мы уже купили перфоратор. И все компоненты для раствора, чтобы заделать раздолбанную стену. И побелить. Словом, стереть из парадного свои хищнические следы. А теперь как же? Однако моя квартира все еще принадлежит женщине, вручившей мне ключ от нее. Вот и будем исходить из этого. На том мы с Зоей Алексеевной и порешили. Только вот почему она смотрит на меня столь загадочным взглядом? И почему она уверена, что за посылкой никто не должен был приходить? Ведь кому-то она была предназначена!
Вдали уже был виден интернат. Но важнее было то, что мы подходили к газетному киоску. Никто не мог остановить мой порыв скупить все местные газеты. Мы тут же зашелестели этим средоточием новостей, а также мудрости, глупости, цинизма и вульгарности. Особенно в объявлениях о разного рода развлечениях и массажах. Но всех их победил Валерий Васильевич. Его портрет сиял в разных ракурсах и под разными заголовками. Особенно мне понравился один - «Обнимемся с тобой мы, старина». Это с домом, значит. Прямо в моем духе. Но в основном вещали про то, что каждому необходимо когда-то припасть к своим истокам. И только одна газетка пискнула про жизненные тяготы и сравнила мой родной дом с кирпичом, упавшим этому потомку на голову. И с грузом, привязанным к шее. Да, дела…
Между тем Юры в интернате не оказалось. Сотрудники посоветовали нам поискать его в школе, расположенной по соседству – там возрождают столярную мастерскую и он вызвался помогать. Молодец Юра! Мы застали его в этой мастерской, мы настолько рады были видеть друг друга, что даже крепко обнялись. А потом коротко рассказали о своих планах – отремонтировать бывшую мою квартиру и парадное.
- Опять клад ищешь?
Это он так пошутил. И я вроде как подхватила его шутку:
- Конечно!
Говорил Юра с трудом, многие слова звучали невнятно, но я-то понимала его с детства. Договорились, что с утра мы за ним заедем, и – в родной дом!
Да и нам, уставшим и обессилевшим от пеших походов и переживаний, давно следовало идти на вокзал, к родной моей электричке. Полное отсутствие скамеек в городе заставило нас спешить. И вот, наконец – вокзал. До отхода поезда еще сорок минут, а двери в вагон уже открыты. Наконец-то отдых! И можно насладиться покоем. И прочитать все статьи об этом новоявленном наследнике. Что я и стала делать. Да и Зоя Алексеевна от меня не отставала. Мы даже забыли про свои бутерброды. Ах, сколько этот Валерий Васильевич просидел в местных архивах, сколько пролистал, изучил документов, какие противоречивые чувства бушевали в его душе, с каким волнением он приходил к этому дому, дотрагивался до его стен… Читая это, я чувствовала себя его родной сестрой. Но более всего мне нравилось изучать его портреты. Все они почему-то были разные. Веселые, жизнерадостные лица с румяными щеками – так почему-то представлялось, хотя снимки были черно-белыми – сменялись худыми и грустными. Но и в тех, и в других была некая невыразимая печаль. Можно сказать, что она застилала его глаза. Думаю, это оттого, что его владение родным домом постоянно откладывалось. Ведь только на поиски документов, вероятно, ушли годы!
Зоя Алексеевна передала мне свою кипу газет, я ей – свою. Маленькая районная газетка с названием «Смело вперед» сама просилась мне в руки. И не зря. Потому что и она не обошла уникальный случай обретения… вот так и хочется сказать – мощей. Ввиду страшного состояния дома. Но, в отличие от своих газетных товарок, эта районка дала не портрет счастливого обладателя наследства, а снимок, сделанный в какой-то комнате. Валерий Васильевич находился там в простой домашней одежде, и не за рабочим столом, не за старинными письменами, а просто стоял возле окна и смотрел на… Интересно, интересно… За его окном – улица, на которой расположена известная мне больница. Да и комната, в которой он находился, более походит на больничную палату. И лицо… Где-то я уже видела это лицо… Вот точно видела, но не придала этому никакого значения. То есть – я когда-то встречалась с этим человеком, может быть, на каком-то литературном мероприятии, но поскольку не знала, что он – будущий обладатель моего дома, то и не обратила на него никакого внимания. Ну да, и этот человек в больничном халате, которого краем глаза видела не так давно у родных ворот, тоже похож на нового хозяина моего замка. Который вот-вот развалится на куски. Похож, сильно похож!
- Зоя Алексеевна, а не махнуть ли нам сейчас в больницу? К Валерию Васильевичу? Через два часа будет еще одна электричка….
Мы выскочили за несколько минут до отправления состава. Будущее показало, как иногда полезно выпрыгивать из электричек, которые уже вздрагивают, чтобы отправиться в путь. Звонок в районную газету дал свои результаты – нас связали с фотокорреспондентом, который сообщил, где именно лежит Валерий Васильевич и даже с каким диагнозом. Надежд этот диагноз не оставлял. Надежда, конечно, умирает последней, но, думается, Валерий Васильевич как истинный мужчина сделает этот роковой шаг первым. Ибо противоядие, так сказать, на планете не найдено. К этой больнице транспорт не шел, она располагалась на берегу Волги и мы понуро побрели туда – опять пешком. Хорошо, хоть успели отдохнуть в вагоне.
Сегодня у нас с Зоей Алексеевной не получалось аналитически четкого разговора. Все – урывками. Мы были похожи на двух загнанных всадников, которые скачут сломя голову и при этом пытаются разговаривать о чем-то важном. Что-то спрашивают друг у друга, чтобы получилась целостная картинка. А у нас-то почему она не получается? И что там Зоя Алексеевна говорила про отсутствие адресата?
- Почему вы думаете, что за этой посылкой никто не должен был прийти?
- Не думаю. Знаю.
- Вы, Зоя Алексеевна, меня удивляете.
- А вы – меня. Адресат не должен был приходить. Он уже был в этом доме. На вашем этаже. В вашей квартире.
- Но… там была только я!
- Вы мне уже об этом говорили.
- И больше там никого не было!
- А больше никого и не должно было быть.
- И как это понимать?
- А так. Я уверена, Наташенька – и записка, и эта клеенка-путеводитель предназначались именно вам!
Я расхохоталась. Это было нелепо. Непонятно. Зоя Алексеевна перемудрила самою себя. С какой стати человек бы это делал? Кто я для него?
- И сейчас, Наташенька, мы идем за подтверждением моих слов. Моей догадки. Но давайте пока об этом помолчим.
К больным еще пускали, хотя в раздевалке нас предупредили – ненадолго. И выдали белые накидки и бахилы. И указали, куда идти. И проинформировали, что в указанную нами палату сегодня не зарастает народная тропа. Однако в палате было пусто. Все три кровати видом своим показывали, что их хозяева отлучились только что и совсем ненадолго. Пока я пыталась определить, где тут владения Валерия Васильевича, спутница моя уверенно пошла в левый угол. Кровать там стояла в сторонке от двух других. Я двинулась за ней и сразу поняла, почему она зашагала именно сюда. На тумбочке рядом с этой койкой лежали мои любимые детективы. То есть – написанные именно мной и изданные в Москве. Одна книга – «Загробная афера» - была с закладкой. Следовательно, читает. Потрясающе! Хотя… А что, другие больные разве не могут читать мои книги? И держать их у себя на тумбочке?
- Наконец-то вы пришли! Я ждал, - услышали мы за своими спинами.
Да, это был тот самый человек в больничном халате, которого я видела возле своего дома. С того дня он еще более похудел. Радостное событие в его жизни положительно на здоровье не сказалось – болезнь не отступила.
- И даже хотел обратиться в союз писателей, в местное отделение, чтобы разыскать вас по телефону.
- А я не вступала в союз писателей. Но… зачем я вам понадобилась?
Он смотрел на меня так, будто совершенно не понял моего вопроса. Он явно чего-то ждал, и это было очень странно.
- А вот когда я читал ваши книги, то был уверен, что вы умеете читать мысли… И в совершенстве владеете ситуацией. И интуицией. Но это все теперь не так важно. Вы вот что мне скажите. Только откровенно. Любите ли вы свой старый дом?
При этом глаза его смотрели на меня так проникновенно, словно он спрашивал, люблю ли я свою маму или бабушку. И необъяснимое чувство тепла, преданности, доброты пришло от него ко мне высокой волной, в которой я оказалась вся, целиком. Как в море. Я даже задохнулась от этих чувств, реально ощутив под своими пальцами трещинки моего дома, его угасающую, но все еще живую энергию, которая всегда переходила ко мне – быть может, для какой-то будущей борьбы. Нет, никто ему уже не даст столько любви, сколько давали мы, никто уже просто не способен прислушаться к его дыханию, поделиться с ним своими планами и заботами. Уверена, что часть этих забот и тревог брали на себя наши старые стены.
Я села возле Валерия Васильевича и просто сказала:
- Это больше чем любовь… Когда я вхожу туда, поднимаюсь на второй этаж и оказываюсь в своей старой квартире, то… Пожалуйста, простите меня за слишком высокий слог, он годится для поэмы, но… я словно лечу в небесах… А однажды я поймала себя на мысли, что готова целовать эти стены. Это было уже что-то запредельное и я себя отругала – нельзя же так сходить с ума!
Валерий Васильевич сидел, оглушенный моей тирадой. И вдруг задал еще один вопрос – в том же духе. В моем высоком стиле.
- Наталья, а кто он для вас? Этот дом?
Он именно так и спросил – кто, а не что.
- Он – все. Друг. Брат. Родина. Крыло. И то крыло, что укрывает, спасает, и то, что помогает лететь.
- Я на это надеялся. Но когда вас читал, понял – вы готовы перевернуть мир ради того, чтобы кто-то, достойный счастья, не был оплеван, унижен, убит. И мне казалось, что старый дом в эти задачи не совсем, как бы это сказать, вписывается.
- А он и не вписывается. Он – часть меня. Моей силы и энергии. Между нами незримая связь. Он просто меня зовет. И я иду. А порой и еду к нему за сотни километров. И всегда знаю, что там со мной произойдет нечто необыкновенное. Какое-то чудо. Волшебство. Я ведь еще, как ребенок, верю в чудеса…
- Потому они с вами и происходят, - закончила мою речь Зоя Алексеевна.
Я, наконец, представила их друг другу. И вдруг Валерий Васильевич стал вести себя, мягко говоря, не совсем адекватно. Он попросил меня предъявить… паспорт! Что ж, больного человека надо уважить. Только непонятно – говорили, говорили, и вроде на одном языке, на равном накале чувств и эмоций, и вдруг – на тебе, такое недоверие. Паспорт я предъявила. А он стал выписывать оттуда все мои данные. Нет, ну надо же! При этом Зоя Алексеевна довольно загадочно молчала. Валерий Васильевич вернул мне документ. Я буркнула что-то насчет того, зачем ему это надо, а он ответил коротко:
- Для ясности.
Затем разговор ушел в другое русло. Зоя Алексеевна стала интересоваться, как ему удалось найти все необходимые документы на мой старый дом. То есть теперь – на его собственный. Он не просто рассказывал, а, вытащив из тумбочки красивую кожаную папку, стал эти документы показывать. Мы сидели, захваченные историей дома. Перед нами сменялись картины… Один план моего этажа не походил на другой. Шли годы, пространство дома как бы ужималось, вместо просторных помещений появлялись комнатки-клетушки, исчезла кухня, зато появилась еще одна жилая комната. Ликвидировали ванную – вселили нового жильца. Время было такое? Но умные люди говорят – никогда не упрекайте времена. Человек и рождается для того, чтобы совершенствовать жизнь свою и весь этот мир.
И вдруг Валерий Васильевич достал из папки рисунок. Дамы на прогулке верхом и в шляпах с украшениями, кавалеры в немыслимо ярких нарядах. А внизу справа – господи! Мой милый мальчик! Я бережно взяла в руки рисунок, я поднесла его к лицу близко-близко, я согрела его своим дыханием. Мне хотелось невероятного – чтобы он ожил.
- А я так жалела, что в детстве не сфотографировала эту стену… Думала, все утеряно. А вы нашли…
И вдруг он посмотрел на меня очень строго, отбросив, так сказать, всю лирику, и спросил так, словно вырубил из камня каждое слово:
- А вас уже встретил этот милый мальчик?
И указал в правый нижний угол рисунка.
Все, что я думала про этого мальчика, сидящего на траве с открытой шкатулкой, было скрыто во мне наглухо. И потому я спросила, не скрывая недоумения:
- А как он мог нас встретить? Его же замазали. Забелили. Зашпаклевали.
Теперь уже в его глазах появилось недоумение. И он спросил:
- Так вы что, ничего не поняли?
- Нет… А что я должна была понять?
Тут вмешалась Зоя Алексеевна:
- Видите ли, я пыталась дать ей подсказку. Но Наталья – человек упертый. Она, например, верит в то, что этого не может быть, потому что не может быть никогда! Хотя по ее произведениям этого не скажешь. Но это, я думаю, потому, что они – плод коллективных действий. Вот как сейчас. Действия ваши, наши…
- Да, этот судебный процесс…
- Наталья, да при чем тут судебный процесс? Боже, вы ничего, ничего не поняли!
Он обхватил голову руками и сидел на кровати, раскачиваясь из стороны в сторону.
- А я-то думал… Это была моя последняя конструкция. Так я называю свои волшебные дела. Мне всегда хотелось создать сказку. Не написать, а именно создать. Прямо в жизни. Я горжусь – у меня многое получилось. И тут...
У него как-то странно задрожали руки. Я села рядом, взяла его за руку и стала успокаивать. Он перестал дрожать.
- Ах, Наталья! И тут я прочел ваши книги. Так уж получилось – одну за другой. В каждом своем произведении вы пишете про дом… И так пишете, словно бережно дотрагиваетесь до тонких струн любви… И я понял, что вы, именно вы станете героиней моего последнего изобретения. Последней сказки. Я инженер по профессии, отсюда такая и лексика. У нас с вами совпадало практически все – стремление сконцентрироваться на разгадке хорошей тайны, прекрасная интуиция, бесконечная любовь к нашему с вами дому – я видел, как вы гладили его стены и что-то шептали. Разговаривали с ним. И, уж извините – авантюризм. И мне захотелось вознаградить вас за преданность… И за эти ваши способности…
Знаете, как бывает – идешь против ветра, который сбивает тебя с ног, а из глаз – слезы. Так было сейчас в этой палате, где даже форточка была наглухо закрыта. Меня сбил с ног этот порыв чувств, догадок, прозрения, и я совершенно непроизвольно упала на колени.
- Милый, милый Валерий Васильевич! А я сидела за перегородкой в углу, дрожала от страха и жалела, что у меня нет пистолета! А потом схватила вашу посылку и еле увернулась от каких-то бандитов, ворвавшихся в дом.
И я рассказала ему все-все о своей эпопее с его посланием, о покушении на дом и на двор самых разных людей, представляющих, кажется, два местных криминальных клана. Я ничего не стала утаивать от этого замечательного человека, который, пусть и чересчур зашифрованно, указал нам на мальчика со шкатулкой… И когда он понял, каким кружным путем мы пришли к мальчику, то ему стало грустно. Потому что это случилось без его помощи. И его конструкция дала маленькую трещинку…
- Но благодаря вашей посылке мы пережили потрясающие дни! Догадки, встречи, преображения… Да это такой театр, о котором можно только мечтать!
Я осторожно спросила Валерия Васильевича – как он-то пришел к этой поразительной догадке?
- Это не я. Это – еще моя бабушка. У нее был какой-то зашифрованный завет предков. Кажется, этот шифр находился в самом доме. Она много мне рассказывала об этом, но я был маленький, слушал плохо. И тогда она стала делать мне рисунки. Видимо, чтобы я запомнил. Я их не сохранил. Но они остались в моей памяти.
Я пригласила Валерия Васильевича на свидание в его собственный дом. Я назначила его на завтра, на утро. В парадном, возле мальчика.
- Мы с Зоей Алексеевной немного «приоткрыли» стену. Мы его нашли. И купили перфоратор…
И впервые за все это время Валерий Васильевич расхохотался.
- Конечно же, мы просим у вас разрешения…
- Да, да, да, милые женщины! И я приду на свидание! Не скрою – мне очень, очень интересно, как ваш перфоратор приоткроет двери…
- В рай! – неожиданно ввернула Зоя Алексеевна.
- Э, нет, уважаемые дамы. Дайте мне в руки все бриллианты мира, и я спокойно поменяю их на хорошее здоровье. Так что… приду, если доктор разрешит.
И он вновь помрачнел.
- Хотите, мы утром заедем за вами? На такси?
- Может быть… Но мы созвонимся.
На том и порешили. Причем мы заверили Валерия Васильевича – все, что найдем, представим ему. Пред его очи. Золото и бриллианты находить нам не впервой и мозги они нам не затуманят. Что ясность мысли приведет к ясности действий. Он попытался отшутиться, но мы поняли, что главное для него сейчас – это отдых.
Уходя, я все же спросила у Валерия Васильевича – зачем он хотел, чтобы мы тогда обедали у Григория.
- А он человек необычный и мой друг. Я планировал там пообщаться с вами. Может быть, рассекретиться. Но не смог. Из-за болезни. Кстати, он навещал меня здесь, в больнице, и почему-то уверял, что я приходил к нему несколько дней назад… Еще и упрекнул, что с ним там не пообщался… Я заверил его, что этого не было… Вот вам еще одна загадка.
Мы обнялись, все трое, и расстались с тяжелым сердцем. Много раз видела я, как угасают люди. И особенно тяжко, когда уходит умный, добрый человек, который стремится сделать для других праздник. Даже когда сам стоит… на краю.
- Ну что? Будем отменять белорусов-ремонтников? - деловито спросила Зоя Алексеевна.
- Да ни за что! Пусть отремонтируют самую лучшую комнату дома! И пусть Валерий Васильевич посмотрит на то, чем владеет. И порадуется. Он людям радость несет, но и сам в этом нуждается.
Господи, ну как же это было справедливо!
На снимке - картина Петра Солдатова.
