Глава переработана, откровенная сцена из неё удалена!
Кошма-а-а-ар! Как же медленно тянется время, когда ждёшь, а особенно — если ждёшь возвращения того, кто тебе до безумия нравится. Особенно когда с ним такое предстоит…
Нет, ну не на очередную же беседу по психологии Стас намекнул мне перед отъездом? Ясное же дело, что сегодня ночью у нас произойдёт всё, чего я так ждала! Ой, даже невозможно представить, что будет, мурашки бегут по всему телу, руки трясутся и не желают ничего держать!..
Первый час я просто порхала по дому безо всякого смысла и цели: то на кровать падала и просто валялась с совершенно идиотской улыбкой невесты, у которой прямо нынче состоится долгожданная первая брачная ночь, то пыталась что-то делать, но тут же и бросала, потому что мысли были далеко, совершенно не желая слушаться и собираться воедино. И вот ведь как смешно: мне же тридцать пять лет! А предвкушение пресловутого «первого раза» — ну точно такое же, как было в шестнадцать! Даже стыдно…
Однако, такие сильные эмоции и изматывают быстро — вот и я устала от них, а потому усилием воли приказала себе успокоиться. Ну, а чтобы отвлечься и перестать ощущать тягомотную медлительность времени, я с большим трудом, но занялась таки делом, при чём делом самым неприятным и мною нелюбимым — уборкой.
К сожалению, и это помогло совсем ненадолго: быстро были вымыты полы, протёрта пыль везде, где это только возможно, быстро разложены (читай: кое-как рассованы) по шкафам все постиранные вещи, с необыкновенным тщанием, порождённым неизвестно откуда взявшейся дурной силушкой, выбиты и разложены по комнатам все половики, — словом, как-то очень быстро закончились все манипуляции по приведению дома в порядок. А вот проклятая стрелка на часах в зале всё никак не желала ускорять свой ход, и когда я снова взглянула на циферблат, она едва-едва начала заходить за цифру шесть, — и чего бы ей сегодня было хоть немного не поторопиться, а?
Подрастеряв уже немного и силы, и энергию, я плюхнулась в кресло, скучающе глядя в сторону кухни. Приготовить, что ли, романтический ужин да за настоечкой в погреб нырнуть? Наверное, надо, а то вот с Василием, например, у нас все романтические вечера начинались с обжорства и небольших возлияний, а потом уж и до постели доходило… иногда. И уж чего-чего, а стряпня, скажу без ложной скромности — это определённо мой конёк: муж мой от того, что я подавала ему на стол на таких вот приватных посиделках буквально был в восторге. Но тут-то всё дело как раз в том, что Стас — не Вася, и хотя то, что я готовлю, в итоге молча ест, кисляка при этом давит потрясающего, так что, вряд ли я сумею его удивить и порадовать его тем, что рядом с уже надоевшими за время обитания на моём дворе блюдами влеплю на стол дешёвую, подтаявшую и кривую свечку, приобретённую в Сомовском хозяйственном магазине на случай отключения электричества. Ну и, разумеется, мне совсем не хотелось бы, чтобы уставший с дороги Стас, подобно Васе, на стадии того самого «романтического ужина» обожрался, а потом просто заснул, потому что какая уж может быть романтика с набитым желудком!
По итогам всех моих размышлений, выходило так, что готовить не стоит. Да и окрошка, если что, в холодильнике есть всегда, как и тушёная с курицей картошка и пережаренные с овощами и чесноком кабачки, а если уж захочет чего мой принц, то по ходу тогда и сориентируюсь.
Некая неправильность вдруг кольнула меня, словно иголкой, — блин, ну всё как-то не так! Ужина не требуется, романтики не предвидится, ибо всем всё давно понятно, а самое главное в том, что он-то принц, а я-то далеко не королевна! Тут же в сознание закралось беспокойство, закралось — и в один миг разрослось, подобно раковой опухоли.
Неохотно поднявшись, я отправилась в свою комнату, где незамедлительно включила свет и остановилась перед зеркалом. Увиденное не порадовало меня ну просто ни разу: из обрамлённого старинной резной деревянной рамкой большого овального стекла на меня взглянула встрёпанная, одетая в домашние, порядком растянутые лосины и линялую майку немолодая тётка с лихорадочно блестящими глазами непонятного цвета. И это ещё зеркало, как я называю его, «доброе»: много лет назад его купила моя бабушка, мамина мать, купила и повесила на стену в старом родительском доме. Уж не знаю, пожелала ли она чего хорошего тому, кто будет в него смотреться или нет — помню, что была рада покупке дефицитного товара, что очень ласково и любовно смотрела на неё и, конечно, гордилась таким нужным и приятным приобретением. И ещё знаю, что хотя любимой бабушки давно уже нет, энергетика её осталась в этом зеркале — или, если хотите, назовите это иначе! — но сколько ни смотрюсь в него, вижу и чувствую: мне как будто бы льстят, и от этого отражение моё словно бы становится красивее и моложе… Да уж, тогда и подавно страшно предположить, на кого я сейчас похожа вне зеркала!
От осознания таких не слишком приятных вещей, меня вдруг обуяло уныние и жуткая неуверенность в себе. От зеркала я отошла, присела на свою кровать и уронила голову на руки.
«Ну зачем я Стасу, зачем, тем более, такая? — мелькнуло в голове, — на меня ведь без слёз взглянуть невозможно, и это когда я в одежде и вроде бы как привела себя в порядок. А он и голой-то меня ещё не видел, а там ведь вообще печалька… Нет, у него либо со зрением проблемы, либо он совсем не то имел в виду, что я подумала, либо уж я вообще не понимаю, чего этим мужикам надо и что у них за вкусы, раз такой красавчик на меня позарился!»
Как бы там ни было, руки мои от таких размышлений ощутимо задрожали — в такт бешено забившемуся сердцу. Нет, это не с ним непорядок: это со мной всё плохо и не так! И ничего он такого мне не обещал, всё показалось и привиделось. Возможно, однократно он мной и попользуется, а потом… потом станет делать вид, что ничего такого у нас не было и всячески избегать пересечений со мной, закроется у себя и будет обращаться только по делу, сухо, холодно и кратко.
И чего я придумала себе тут, с чего взяла, что мне хоть что-нибудь светит со Стасом? Ох уж эти мечты мои и фантазии безудержные, куда только деваться от них, как умом не тронуться от их немыслимого полёта? Давно ведь уже взрослая тётя, пора бы научиться пользоваться мозгами, так ведь нет — всё снова здорово! И уж ладно бы ещё, если бы дело было только в том, что я безумно хочу этого молодого и горячего жеребца, так нет же — я же однозначно в него влюбилась, и теперь чувствую себя полной идиоткой, бесконечно ломая себе голову и считая одной мне известные шансы. К тому же, исходя из наблюдений, Стас не врёт, что читает мои мысли — я не раз имела возможность убедиться в этом, а значит, он ещё и в курсе всех моих самокопаний, — ох и смешно же ему, наверное, было услышать всё это. Потому-то он и торчит постоянно где-нибудь поблизости от меня: одному в пустом необжитом помещении скучно, по ящику одна чушь идёт вперемежку с рекламой, читать тоже, видать, надоело, вот он и приходит послушать мой бред и с этого поржать.
Ну что, я, кажется, во всём права! Да и чисто логически, таких сказок с участием принцев на белых ко… чёрных мерседесах в жизни взрослых тёть не бывает, а мне пора бы уже трезветь и, с@ка, наконец-то взрослеть!
Ах да, самое-то главное забыла, то, чего боюсь больше всего: вот я сижу тут сейчас, жду его, на часы через каждые две минуты поглядываю, время убиваю, голову ломаю, чем обоже своего порадовать, а он… он сейчас просто возьмёт и не вернётся!..
Ну конечно!!! Затем ведь и свалил под благовидным предлогом. А меня он просто успокоил перед отъездом, сказал то, что я хотела услышать, банально чтоб не вздумала с ним увязаться. Ему ведь так просто сказать именно то, чего от него ждут...
Едва переставшие трястись руки мои по новой заходили ходуном, кровь отлила от головы, а в глазах буквально потемнело. Следовало подтвердить или уж опровергнуть свои догадки, и я, вскочив, бросилась искать телефон, не сразу, но откопала его у себя в сумке, вытащила на свет Божий, выскочила на крыльцо в поисках связи, набрала номер, что за последнее время стал выскакивать в меню набранных и принятых одним из первых и… О, чёрт!!! Ну конечно, услышала своё любимое «телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети»… А потом, отшвырнув бесполезный кусок пластика куда попало, сползла по дверному косяку, возле которого и скукожилась на полу.
— Идиотка!!! — шёпотом окрестила я себя, закрыв руками лицо, и замерла, борясь с рыданиями. — Ну как всегда!..
Да-да: как всегда — ведь так происходило каждый раз, без исключений! Всё самое хорошее и приятное, едва показавшись и поманив, в ста процентах случаев обходило стороной, а потом показательно доставалось кому-нибудь другому, а мне перепадали только стрёмные объедки. И я так к этому привыкла, что почти смирилась! Только вот почему, ну какого, собственно, хрена я каждый раз так удивляюсь и реву навзрыд от злости. Ведь это же моя извечная, непреодолимая стезя, и не любовь со счастьем в придачу мне в этой жизни полагается, а вот такие отвратительные моменты, когда одиночество настолько всеобъемлюще, что ощущается физически: от него сжимает горло и сосёт под ложечкой.
Резко вскинув голову, я рывком отёрла слёзы. Нет, на этот раз — не дождётесь! Не буду я тут кататься по грязному полу и стенать. Да и вообще, плевать я хотела на всяких мажоров, которым нынче настолько наскучило сидеть в четырёх стенах, что, не смотря на опасность, потянуло на приключения. Мне, раз уж на то пошло, тоже есть, чем развлечь себя. Сейчас вот только приведу себя в порядок — и к Галке рвану, она, слава Богу, в это время всегда дома и — прошу заметить! — всегда мне рада. А уж там, у неё, и пореветь, если что, не возбраняется… Хотя нет, реветь тоже не буду: Галка хоть и моя лучшая подруга, которая и поймёт, и поддержит, но выглядеть такой отмороженной дурой мне и перед ней не хочется. Лучше склонить её к походу в люди, где я, свободная и независимая женщина, запросто найду того, с кем мне тоже будет нескучно.
Поднявшись и задрав нос я направилась в сторону погреба. Ключики от люка в заветный подвал у меня там же, недалече, под крышей припрятаны, сейчас открою свою кладовую да погляжу, что у меня там есть такого-разэтакого, для особого случая. Бояться хищения сейчас нечего: мой алкаш и вредитель, надо думать, уже далеко, в монастыре, так что, можно лезть за настойкой беспрепятственно и доставать сразу всю банку — спереть её некому. Для чего мне всё же понадобилась настойка? Так я ж в гости собралась, не с пустыми же руками туда идти! Ну и разумеется, напитки собственного изготовления и меньше вреда организму наносят, и значительно экономят бюджет.
Так вот, возьму я сейчас напиточка, сколько захочется, перелью в красивую бутылку, а потом вымоюсь, принаряжусь, такси вызову — и поминай меня, как звали. И даже если вдруг приедет мой незваный-белобрысый — так флаг ему тогда в руки, встретят его только тёмные окошки и тишина пустого дома. И телефон я отключу тоже — пусть узнает Кузькину мать! А завтра я вернусь и поговорим тогда… Если будет, конечно, кому говорить и с кем… Но в любом случае, куковать тут одна, изводя себя горькими думами, я больше не собираюсь!
Тьфу, ну это надо же, чего нафантазировала о предстоящем приятном времяпрепровождении, что аж сама поверила и чуть было не чокнулась! И кто виноват? Да снова, Надежда Батьковна, сама! Сама. А потому, нефига торчать наедине с собой, — ноги в руки и прочь отсюда, как в старые-добрые времена, когда до тебя вдруг дошло, что муж твой ни рыба и ни мясо, и тратить свою молодость на ожидание его явления и последующие заумности и нравоучения — глупо.
***
Время перевалило уже и за восемь, и на небе из-за низкой облачности становилось темнее и темнее, а я всё сидела в кресле с мокрыми после душа волосами и чайной кружкой в руке. На часы я больше не смотрела — устала, да и не пойдут же они от этого быстрей. Да и от того, что периодически подносишь к губам кружку с терпкой, почти чёрной настойкой самогона на смеси ирги, черёмухи и вишни с добавлением зверобоя и душицы, тоже мало чего может измениться, — однако я всё подносила и подносила, и содержимое той кружки мало-помалу подходило к концу.
Толку-то с того, что я вымылась и перетряхнула шмотки в поисках подходящего для похода в гости наряда? Настроения мне это не прибавило, а запал, начавший пропадать сразу после несколько расслабившего меня купания да первого глотка алкоголя, вообще сошёл на нет.
В голове от выпитого, разумеется, никак не становилось яснее, зато на душе спокойнее — очень даже: эх, надо было хлебнуть настойки тут же, как только началась эта дурная разномастная мыслительная круговерть. А выпила бы — и не пришлось бы так переживать, стало бы пофиг на всё и сразу. Зато теперь, пусть и с опозданием, но хорошо-то как стало, почти спокойно.
Ну да, я не красавица ни разу — и что? Бывают и страшнее, и жирнее, и целлюлитнее, и даже хуже одетые, как ни странно, есть, да и я сейчас вообще в благоприятствующем случаю прикиде: в домашней длинной, пусть не новой, зато чистой и удобной футболке, которую напялила после купания, ну, и переодеться у меня всё же есть во что… Было б только, для кого переодеваться, а так — вполне переживаемо отсутствие красоты: с детства оно, как-никак.
Ну что, кинули меня? Судя по времени, да, кинули: давно же должен был вернуться этот всевидящий крендель, и раз не сделал этого до сих пор, значит, нашёл ту, что и симпатишней меня, и стройнее, и, может, приютит за меньшую сумму, ибо сама обеспечена…
Горько мне? А кому на моём месте было бы сладко? Но… да провались он, в самом деле, пропадом, этот Стас! Такой же он, как и Вася, такой же, как все мужики. А чего от них может быть хорошего? А ничего, вот ничегошеньки!.. И за это стоит выпить, а может, даже напиться: одна кружка — не предел, когда под рукой целая трёхлитровая банка!
Увидев, что живительного напитка почти ничего не осталось, я подлила себе ещё, отсалютовала кружкой своим необыкновенно медленным часам, намереваясь пить дальше. Однако, едва нацелилась сделать очередной глоток тягучей сладко-терпкой и, надо сказать, необыкновенно приятной на вкус настойки, как внимание моё привлёк некий вполне отчётливо слышимый звук, донёсшийся с веранды: то ли шаги это были, то ли какое-то копошение — я не успела разобраться, сразу вскочила и вылетела туда пулей… И горько разочаровалась: это, конечно, был не Стас! Это моя соседка Аня, простите за классическую банальность, зашла ко мне за солью.
— Добрый вечер… ой, что это с тобой? — встревоженно отшатнулась она.
— Да… ничего… ничего… не обращай внимания… Только что из душа просто, — стараясь не подходить к женщине близко и не дышать на неё, замямлила я. — Что ты хотела?
Ане, видимо, стало немного неудобно, — явно же, не вовремя она тут оказалась! — но о цели визита она всё же робко сообщила, подав на вытянутой руке маленькую мисочку под соль и попросив сорвать на суп немного петрушечки, что росла у меня в этом году в изобилии прямо вдоль пересекающей двор стёжки.
Я, разумеется, не отказала — да и для чего? С соседями, я считаю, если это не какие-нибудь вредители да упыри, надо поддерживать тёплые отношения хотя бы потому, что сегодня соль закончилась у них, а завтра и у тебя самой неизвестно, что может не вовремя закончиться. С Аней же мы были едва ли не подругами и частенько от нечего делать захаживали друг к другу на чай или на кое-что покрепче, а потому теперь она, получив всё, что требовалась и, видимо, перестав удивляться моей встрёпанности, начала что-то рассказывать, но я слушала её вполуха. На душе становилось всё чернее и черней, и даже употреблённый алкоголь уже не спасал: хотелось просто скрыться.
Наконец, проводив разговорчивую соседку, я понуро побрела обратно в дом. Но вместо облегчения ощутила всю глубину одиночества да горечь бесполезного ожидания и разочарования, — всё это снова навалилось, как только дверь закрылась за спиной, и я оказалась в пустом, тёмном доме. Знаете, хуже просто быть не может: и сумеречно уже до такой степени, что страх лезет из всех углов, и в то же время свет включать неохота — сразу воочию убедишься, что никого тут нет. Остаётся лишь одно: пялиться в окно на отблески пробивающегося сквозь немного разошедшиеся к вечеру облака заката, по-прежнему надеяться — и не находить себе места.
А вообще, надеяться-то как раз хватит, ломать себе голову и в одинарика пить — тоже: дураку ведь ясно, что Стас не вернётся, сегодня — так уж точно!
И, собственно, чего уж здесь такого необычного? Я ему никто, и он ничем мне не обязан. Он мой постоялец, квартирант, да мало ли кто! Но не мой мужчина. Ну хотел он меня уложить в кровать — и чего особенного? Он мужик как-никак, и просидел тут один хрен знает сколько времени, а это всё, что я по дурости своей сочла за начало так называемых «отношений» было не более, чем проявление у него основного инстинкта. Но на сегодня он, кажется, и без моей помощи решил такой животрепещущий для себя вопрос, так что, как ни верти, а нет смысла больше его ждать.
Да и вообще, пошёл он!.. Пусть развлекается, как и с кем хочет. А я, конечно, ещё подожду его до… до половины десятого, и если не приедет, точно вызову такси и поеду к Галке, хотя уже, конечно, и поздновато будет для визитов.
…Когда стрелки на циферблате пришли в нужное положение, я, естественно, никуда не сорвалась: я просто разревелась, теперь уже не скрывая, просто взвыла и рухнула на кровать, жалея себя и одновременно ругая. Дура! Дура!!! Идиотка. Так мне и надо, такого я и заслуживаю. Всё, конец, никто и никогда на меня больше не позарится! Мужики для меня теперь прошлое: одного сама выгнала, а второму нафиг не сдалась. А самое обидное то, что я сразу, заранее всё это знала!
Снова загремел близкий гром, и молния на миг озарила всё, словно днём, на мгновение разогнав сгущающуюся тьму: с юго-запада опять заходила гроза. Дождь начался всего через полминуты — просто обрушился и обнял своими крыльями грешную землю со всеми её обитателями, которых сумел достать. А я всё рыдала, перекрикивая гром, и небо вторило мне.
А потом… нет, я не услышала это, — сквозь грозовые раскаты никто бы этого не смог: я почувствовала. И потому в который раз за этот нервный день подскочила и выглянула в окно, и вот тогда уже увидела то, чего так долго ждала: на дальнем конце моего большого двора светились узкие прямоугольные фары Стасовой «девятки»!
И тогда я опрометью бросилась на улицу, вот прямо так, как была, кое-как одетая, растрёпанная, аки городская сумасшедшая, с растёкшимся макияжем, который порывалась наложить несколько раз за этот вечер, да все разы бросала, потому что руки опускались.
Едва я выскочила под набирающий силу ливень, как сразу же до нитки вымокла. Вскользь подумалось, что нужно бы вернуться и накинуть хламиду, да и зонтик для Стаса захватить, но не до того мне было. Я вприпрыжку мчалась вперёд по стёжке прямо через огород, по густым зарослям кабачков, нещадно ломая и топча сочные плети, чтобы только сократить свой путь до гаража. Я неслась, почти не разбирая дороги, и ничто уже не могло меня остановить. В голове я держала лишь одно: обнять его, срочно, немедленно, сейчас, несмотря на всё то, что я тут передумала за время его отсутствия — просто обнять. Вцепиться. Прильнуть всем телом. Раствориться. И никогда не отпускать. О, если я этого прямо сейчас не сделаю, меня от сегодняшнего переизбытка эмоций точно хватит Кондрат!
И вот оно, сбылось: передо мной гараж… Фары… Машина — и долгожданный мой прямо рядом с ней, судя по всему, только вышел и ищет, как бы от ливня жуткого укрыться, а мне до него два шага остаётся, — вот сейчас!.. Но отчего-то резко торможу и замираю, как вкопанная, не смея не то, что броситься обнимать Стаса, а даже слово вымолвить. Сердце моё трепещет, по ощущениям, прямо в горле, не давая дышать, а сознание отмечает лишь одно: а на улице-то намного светлее, чем в доме. И хорошо: хочу видеть! Хочу запомнить до мельчайших деталей… Хотя, что я могу увидеть и запомнить? Ливень так и хлещет, стирая эти самые детали, да и не осталось в мире для меня сейчас ничего, кроме этих светлых глаз, — я ведь так и не смогла определиться, понять, какого они всё-таки цвета!..
— Заждалась? — глуховато спросил он меня, и я не стала возражать — лишь часто закивала в ответ. — Ну прости, не обижайся: задержался, — объяснил он, глядя мне в глаза, — машина сломалась опять: старьё, ничего не поделаешь. Пришлось кое-как чинить прямо посреди дороги, — и он, сделав шаг мне навстречу, показал свои перепачканные отработкой руки.
— Почему… не позвонил?.. — сумела пролепетать я, всё ещё пытаясь выровнять напрочь сбившееся дыхание.
— Да телефон разрядился, — ответил Стас и тут же добавил: — Я прекрасно знаю, что ты мне не веришь и что так отмазываются все, но ничем не могу тебе доказать, что всё так и было.
— Я верю… да мне всё равно!.. — со всхлипом выдохнула я.
Стас, всё ещё держа на безопасном от меня расстоянии свои руки, прошёл разделяющий нас последний шаг, оказался совсем близко, чуть наклонил голову и, наверное, просто хотел поцеловать в губы как бы в знак приветствия, но я то ли поняла это по-своему, то ли настолько устала ждать — тут же судорожно вцепилась в него и прижалась всем телом. В ответ на это и его поцелуй, начинавшийся как лёгкое касание, стал глубже и настойчивее. Он тоже попытался обнять меня, но так, чтоб не касаться ладонями, но это у него не очень-то получилось.
— Подожди, дай хоть руки помою, а то будешь вся грязная, — слабо и неубедительно попросил Стас, уже касаясь губами кожи у меня за ухом. Похоже, ему, как и мне, по сути не было дела ни до перепачканных рук, ни до ни до ливня, но… как же трудно всегда пройти этот последний барьер из вежливости, условностей и приличий! Как трудно, особенно если все остальные, истинные препятствия уже устранены. Даже такому как он — трудно.
— Да пофиг: грязная — так грязная… — выдохнула я.
— Ну… тогда, как скажешь, — услышала я в ответ, и уверенности в голосе Стаса было уже куда как побольше, чем секунду назад.
***
Когда я открыла глаза, то уже не разглядела Стаса: после того, как за лагерным забором загорелись фонари, последние крупицы дневного света были сведены этим на нет, сделав невидимым всё, что находилось близко… Я только чувствовала его рядом, уже без страсти — чувствовала его тепло. Он обнимал меня. И было так хорошо... спокойно.
Я постепенно возвращалась в реальность, разум прояснялся, и я думала. Думала, что ни этот момент, ни всё, что было перед ним, не забуду... нет не забуду. Потому что это было прекрасно. Потому что почувствовала себя по-настоящему счастливой, и пусть даже всё на этом теперь и закончится, — я буду вспоминать Стаса до старости и упомяну его в мемуарах как самого-самого мужчину в своей жизни.
— Рановато ты про старость, нас тут ещё ждут великие дела, — усмехнулся Стас, отходя от меня и помогая подняться. — Пойдём в тепло, а то заболеем оба. Куда твою футболку зашвырнул, уж извини, не найду сейчас, придётся до завтра отложить.
Я, нетвёрдо стоя на ватных ногах, придерживалась за него и пока что шагу ступить не могла: ни сил не было, ни куда идти, не понимала: банально рябило в глазах. Только и могла я сейчас, что ёжиться от поднявшегося вслед за ливнем холодного ветра да коситься на посветлевшее небо в россыпи звёзд.
— А ты как же? — вспомнив, спросила я Стаса, вдруг прозрев и сообразив, что произошедшее было направленно исключительно на меня, а вот ему удовлетворения вряд ли принесло.
— Успею, вся ночь впереди, да и не только, — отмахнулся он. — Пойдём!
— Что-то… не могу я идти!.. — призналась я.
— Ну понятно. Иди сюда тогда, — и — уж чего я никак не ожидала! — подхватил меня на руки и понёс домой. Просто вот так взял и понёс, несмотря на то, что весу во мне немало, а идти было не очень-то близко, да ещё и в гору. Да уж, а Васька-то меня и на свадьбе-то чуть не уронил, через один мост перенести — и то не смог, хотя во мне тогда было килограмм на двадцать меньше, чем сейчас.
— Слушай, — буднично проговорил Стас, — будешь вспоминать при мне про своего Васю в такие моменты — и вряд ли тогда подвигов дождёшься.
— Ой… прости… прости, я не хотела! Больше не буду, правда, я обещаю!..
Обхватив Стаса за шею я приткнулась головой к его плечу, сгорая изнутри от обжигающего, всеобъемлющего чувства, и не спрятаться от этого было, не скрыться. Как скажешь, дорогой мой и любимый. К чёрту всё и всех: я счастлива. И мне нужен только ты.
_____________________________________________________________________________________
Читать сначала
Предыдущая глава
Продолжение
_____________________________________________________________________________________
Спасибо, что прочли! Буду признательна за лайк и подписку!