ОСТОРОЖНО: ЖЕСТЬ!
Бабушка лежала в гробу — длинном ящике, стоящем на табуретках. Наташа впервые в жизни видела такое... На бабушке было коричневое платье с узором из защипов, руки сложены на груди, а щёки так ярки, словно нарумянены. В воздухе пахло чем-то настолько отвратительным, что хотелось зажать нос, и спрятаться от этого запаха было невозможно.
Мама, покрытая в чёрный платок, не переставая, рыдала и гримасничала так, что даже дедушка ей сказал:
— Аль, ну хватит уже в самом деле!
Сам дедушка тоже порой пускал слезу, но тихо, незаметно, не напоказ. Наташе почему-то хотелось убежать и не видеть этого всего.
Папу Наташа не видела совсем, пару дней, но когда увидела... когда увидела, то словно почувствовала: что-то в нём изменилось! И он рад этой перемене. У него словно сбылась какая-то мечта... И вроде был он всё тот же, да вот не тот. На лице у него, конечно, было подобающее событиям скорбное выражение, но... он как-то весь приосанился, расправил плечи, и, что случалось, когда он находился в квартире бабушки и дедушки редко, много и охотно разговаривал. Всё это создавало ощущение некой отвратительной мрачной радости, такой сильной, что на дочь он перестал обращать внимание. Но она всё видела и понимала, и так это было морально тяжело: в комнате, возле покойной не стихали рыдания, а тут же рядом, недалеко кто-то вот так скрыто радовался.
А потом всё завертелось какой-то странной круговертью: откуда-то стали появляться люди, некоторых из которых Наташа даже не знала. Женщины, с покрытыми чёрными платками головами, готовили на кухне еду. Мужчины сдержанно общались между собой, опустив глаза и качая головами. Люди периодически приходили и уходили. На Наташу почти никто не обращал внимания, а вечером её и вовсе отправили к соседям. Если б девочка сама по себе не была исполнительной, кто знает, чем кончилось бы, потому что наставлений о соблюдении врачебных рекомендаций ей никто не дал: родителям было не до того. Но соседке Наташа сама с порога объяснила, чего ей нельзя, и старушка очень быстро поняла её и постаралась во всём помочь. Ужасный день закончился спокойным засыпанием под "Спокойной ночи, малыши!"
***
На следующий день за Наташей пришёл кто-то из родственниц — этого она почти не запомнила. И снова она оказалась в полумраке комнаты, в которой лежала бабушка. И снова обдало мерзким запахом...
Исподтишка смотрела Наташа на рыдающую у гроба маму и хотела уже уйти на кухню, — ну неудобно ей было, лишней себя она здесь чувствовала, но мать окликнула её.
— Погладь бабушку, — велела она, всхлипывая.
Девочке было страшновато, и она заколебалась было, хотела помотать головой... и не смогла: почувствовала, что если не сделает этого, то... то... Обидит маму? Да нет, не в этом дело. Папа будет орать? Да нет, он, скорее будет орать, если таки погладит. Дело и не в этом, и не в том! Дело в том, что мама не отстанет с просьбой, а если отказать, то ещё чего доброго, начнёт рыдать сильнее. Обидится ли бабушка на то, что Наташа её не погладит?.. Почему-то думалось, что вряд ли бабушка теперь сможет хоть на кого-нибудь обидеться, так что, дело только в маме.
Протянув руку, Наташа погладила бабушку по груди и по рукам. Стало нестрашно, и, наверное, вот теперь можно было с чувством выполненного долга уйти.
Наташа ушла на кухню, где наконец-то нашла какое-никакое занятие: с ней принялись наперебой разговаривать многочисленные родственники и родственницы. Только теперь мама пришла за ней сама и... снова попросила погладить бабушку. Наташа снова исполнила мамино пожелание и снова сбежала как можно дальше.
Мама до наступления момента, когда бабушку собрались увозить на кладбище, вылавливала её ещё несколько раз и снова и снова просила гладить бабушку. И снова приходилось исполнять.
...Когда печальное мероприятие уже осталось далеко позади и даже много лет спустя, Наташа не раз вспоминала этот момент и это мамино навязчивое желание. Она всё думала: почему ей не хотелось этого делать? Было ли ей страшно, испытывала ли она отвращение? Нет, страх прошёл в первое мгновение, как только она дотронулась до бабушки, да и отвратительного в этом не было ничего. Однако что-то её смущало, заставляло всё существо выворачиваться наизнанку от непонятного чувства. Ей словно было неудобно, как будто она делает что-то такое, что делать вроде бы и можно, но смотреть на это никому не положено... Даже маме? Нет, маме особенно!
Что-то с ней было не так, с семилетней девочкой Наташей: она теперь понимала это. Что-то с ней было не так... Она так долго думала об этом, что сделала вывод: она просто плохая девочка, и всё. Очень плохая девочка. Ведь не только данный неприятный момент на бабушкиных похоронах подтверждал это — нет! Однажды, ещё в детском садике её спросили, кого она любит больше, маму или папу, и она тогда испытала недоумение. Любить? Маму или папу? А за что?..
Точно! Она плохая девочка. Хорошие девочки любят хотя бы кого-то одного из родителей. Она же не любила их вообще. Совсем. Никогда. Ну, ладно, папу было и не за что любить: он постоянно бил и ругал их с мамой. Но маму... маму любить, наверное, нужно было? И тем не менее, Наташа маму не любила, постоянно уворачиваясь от вопросов об этом.
Вот бабушку она любила. А родителей? Родителей нет. И потому, бабушку она обязана была погладить и даже поцеловать в лоб, как это делали родственники на кладбище, это было не противно и не страшно, так же, как не противно и не страшно целовать живого родного человека. Но она не хотела... не хотела, чтоб на это смотрели другие, особенно мама. Ей не полагалось такое видеть, потому что она чужая своей дочери...
Наташа хваталась за голову от таких мыслей: какая же она плохая, Господи, какая плохая! Считает маму чужой!
Но одновременно как же неприятно было вспоминать о том, что пришлось погладить бабушку при маме!
***
Удивительным оказалось то, что после похорон мама, папа и Наташа остались жить в квартире вместе с дедушкой. Места там было немного, четверым еле хватало.
Дедушка спал теперь на кровати у стены, папа с мамой на диване, а для Наташи ставили ужасно неудобную раскладушку прямо напротив книжных полок. Чтоб девочка спала на ровном, на раскладушку ей клали широкую доску, сверху прикрывали одеялом, а подушка не полагалась ей ещё месяца четыре. Она не роптала: знала, что ропот не поможет, и ей ещё долго просыпаться и видеть книжные корешки. "В.Г. Ян "Батый", В.Г. Ян "Чингисхан" " — было написано на самых ярких и запомнилось на всю жизнь. Были и другие книги с корешками, прочитанными пр тысяче раз. На них и приходилось смотреть по утрам в выходные, когда все ещё спали, а она от неприятного сосущего чувства уже не могла спать. На них же она смотрела и по вечерам, засыпая, потому что свет в единственной комнате выключать вечерами никто не торопился.
Днём теперь Наташа оставалась совсем одна. Ей, как и дома, предписывалось делать зарядку трижды в день, а в остальном нечем было заняться. В основном, она слушала радио или читала, но здесь ей в определённое время разрешили включать телевизор, тоже, как и дома, чёрно-белый, но показывающий отличную яркую картинку.
В обед приходил дедушка, — его работа находилась недалеко от дома, и в перерыв он кормил внучку обедом. В основном, он разогревал щи, которые сам же и варил вечерами, нарезал на кружки ливерную колбасу, очищал и располовинивал луковицу, а иногда жарил омлет и нарезал его на квадратики, и они с Наташей обедали. Потом дедушка убирал посуду в раковину, просил Наташу её помыть, а сам уходил в комнату и на несколько минут ложился на пол, подняв ноги повыше: говорил, что так отдыхает.
Вечером дедушка тоже приезжал раньше всех и всегда привозил что-нибудь вкусное для Наташи: то пироженое, то яблоко, то апельсин. А как-то раз он принёс целую сумку каких-то огромных рыб, показавшихся Наташе величиной с акулу! Ох, и чистил же он их, долго-долго! И из каждой достал по огромной жмени икры. Икру, да и саму рыбу, дедушка пожарил им на ужин, и было это очень вкусно, хоть папа как всегда и остался недоволен.
Дедушка вообще был хороший... настолько хороший, что у маленькой девочки, уже узнавшей, как бывает плохо, это не могло как нужно уложиться в голове. То, что творил её отец, она уже успела обобщить и приписать всем мужчинам, и, конечно, побаивалась теперь их всех. Но дедушка был не таким. Дедушка создал в своё время семью для того, чтобы любить её, и от этой самой семьи у него теперь по сути-то одна Наташа и осталась... Любимая его умерла, дочь превратилась в бледную тень мужа, — от яркой, любящей жизнь девушки, мало что осталось за восемь лет замужества, и теперь осталась только внучка. Только для неё он теперь и жил, её любил, для неё старался. И, наверное, сумел бы растопить лёд в душе ребёнка, да вот не довелось в итоге...
***
Первые две субботы после бабушкиных похорон мама и дедушка поднимали Наташу пораньше с утра, и они втроём ехали на кладбище. Это было интересно и увлекательно, потому что ехать было далеко, да ещё и идти потом через лес, а лес Наташа обожала. Обратно с кладбища они возвращались ой как нескоро! Папа уже успевал отупеть к этому времени от безделья, и ни на что, кроме просмотра телевизора не годился. Мало того, в такой долгий и полный движения день, Наташу не заставляли делать осточертевшую зарядку, и это радовало вдвойне.
Накануне третьей по счёту субботы, когда Наташа ложилась спать, в комнату, где никого кроме неё не было, вдруг вошёл папа.
— Завтра на кладбище не езди, — прошипел он дочери в ухо, едва шевеля губами.
— Почему? — не поняла девочка.
— Не езди, я сказал, — для верности, папа побольнее ущипнул её за предплечье.
— Но что я скажу маме и дедушке? — силясь не заплакать от боли, всхлипнула Наташа.
— Скажи, что хочешь спать и не поедешь, — велел он и поскорее ушёл: кто-то приближался, нельзя было рисоваться с доведением дочери до слёз.
Полночи Наташа не смыкала глаз, уснула только под утро, тяжело, неспокойно. Проснулась она намного раньше момента, когда мама пришла её будить. Пришлось изобразить сонное состояние и отказаться от поездки.
Произнеся:
— Ну, ладно, спи, — мама ушла на кухню собираться.
А папа продолжал храпеть, развалившись на весь диван. Наташа силилась хоть ненадолго ещё уснуть, но так и не смогла, пролежала часов до десяти почти не шевелясь, чтобы не потревожить раньше времени того, кто своим пробуждением точно не мог принести ничего хорошего. Но рано или поздно он всё равно должен был проснуться и проснулся... И как девочка ни пряталась под одеялом, как ни старалась притвориться, никто ей не поверил.
— Вставай! — прозвучало громогласно. — Давно не спишь, думаешь, не знаю?
Пришлось Наташе подниматься. Было так неприятно, что хотелось буквально забиться под раскладушку.
Последовали ежеутренние папины вопросы, от которых просто коробило:
— Ты зубы чистила?
— Нет, — пискнула Наташа.
— А морду мыла?
— Нет...
— Бегом!
И она вправду побежала, хотя ей и нельзя было бегать, взобралась на маленький стульчик возле раковины, принялась чистить зубы и умываться. Сердце колотилось так, словно сейчас пробьёт грудную клетку и выскочит наружу. Чего ждать от отца, она не представляла: могло быть всё, что угодно, но скорее всего...
Наташа не ошиблась: утро началось с проклятой зарядки, при чём делала она её теперь не сама по себе, а под пристальным папиным надзором. Он критиковал каждое её движение и не умолкал ни на секунду, поливая дочь потоком отборной брани и других малоприятных слов. Если что-то получалось у дочери, на его взгляд, не так, он дико орал и заставлял повторять упражнение снова и снова. Но всё бы это было ещё ничего, пока дело не дошло до посадки на шпагат...
Надо сказать, что в папино отсутствие, Наташа не слишком увлекалась зарядкой: делала всё абы как, а иногда и вовсе не делала, потому что какое-нибудь более интересное занятие, чтение либо рисование, ждали её, и отвлекаться на скучную гимнастику совсем не хотелось. Садиться же на шпагат было попросту больно, и на поперечный, и на продольный; она избегала этого упражнения как могла. Две недели он почти её не трогал, и Наташа тихо радовалась, но теперь, без присмотра, задатки растяжки у неё пропали окончательно.
— ЭТО ЧТО ТАКОЕ??? — увидев такой регресс, прогремел папа. — ЭТО ЧТО-О-О-О-О-О???
Впечатление было такое, что отсутствие результата занятий он расценил как личное оскорбление.
— Ты, дрянь, вообще не тянулась тут, что ли? А ну, отвечай!
— Я тянулась... — пролепетала Наташа, как будто ложь могла ей чем-то помочь.
В следующую секунду мощный удар в ухо отшвырнул её до самой дедушкиной кровати.
— Не смей врать! — последовал громовой окрик.
Отлетев, она ударилась всем, чем только можно, не только спиной. Как она осталась после этого цела, ей самой не верилось ещё очень долго. В следующее же мгновение её за волосы оторвали от пола и поставили на ноги. Было больно везде, а скрывать слёзы — уже невозможно.
— Это что, слёзы??? — снова гаркнул папа. — А ну, убрать слёзы, быстро!
Но убрать слёзы в такой ситуации не смог бы и взрослый человек, а не только маленькая девочка, и папу это разозлило ещё сильнее. Папа начал бить её чем и по чём попало, кулаками, открытой ладонью, ногами, хватал и швырял куда ни попадя, шипя и матерясь так, что, наверное, должны были сбежаться соседи, но что-то никто не бежал... Особенно сильно и часто он бил Наташу по лицу, по щекам, по голове. Из носа у девочки потекла кровь, но это никого не остановило — это лишь раззадорило.
Насытившись, наконец, он насильно поставил её, бросил в лицо кухонное полотенце и велел прекращать реветь и идти умываться. Всхлипывая и рыдая уже в голос, Наташа ушла в ванную и долго умывалась, не в силах перестать рыдать. Она бы и вовсе из ванной не вышла, но её снова вытащили и поставили по стойке "смирно". Захлёбываясь, Наташа должна была стоять и слушать.
— Запомни: я тебя бью по лицу, потому что уважаю, — уже весьма спокойно пояснил отец. — Человека бьют только по лицу. По жопе бьют скотину.
Ей было всё равно, уважает он её или нет. Ей хотелось, чтобы всё поскорее закончилось... Но до этого было ещё далеко... Слишком далеко.
После побоища он вернулся к тому, что бы вернуть дочери растяжку, и принялся за дело очень рьяно. После всех упражнений Наташа на ноги еле могла встать, настолько болели мышцы в паху, но по крайней мере он больше её не бил, и даже орал не слишком сильно. Выпустив пар, копившийся так долго, выместив на дочери весь свой гнев, злость на жену, тестя и покойную тёщу, он был почти спокоен и доволен.
Проклятая зарядка наконец-то завершилась, и он перестал обращать на дочь внимание, позволив тихо забиться в угол, а после и вовсе заставил одеваться и вытолкал во двор. А там было уже не страшно... там даже было хорошо, хоть и холодно.
Район, в котором жил дедушка, был отвратительный, серый, унылый, с ужасными панельными домами. Между неправильно расположенными зданиями гулял сквозняк, заставлявший чувствовать себя словно в аэротрубе, но тут хотя бы можно было быть спокойной, что не будешь бита прямо сейчас.
В этом районе Наташе предстояло прожить до весны, умирая от скуки долгими днями и берясь за все книги подряд, чтобы таки от неё не умереть. В этой квартире каждую субботу предстояло быть в той или иной степени битой папой: по субботам он был дома всегда при отсутствии других домочадцев, и дочь была ему необходима в качестве девочки для битья, и никуда она не могла от этого деться, никуда. Рассказывать, как папа её бьёт придавленным горем маме и дедушке она не собиралась: мама не отреагирует, она всегда говорит только закрыть рот, и боится папу не меньше, чем сама Наташа. А дедушку просто не хотелось расстаривать: когда они были дома с ним вдвоём, Наташе казалось, что всё ещё по-прежнему, как тогда, когда бабушка была жива, и не хотелось разрушать эту атмосферу. Она с тех пор просто покорно терпела папины побои и ненавидела его, боялась и ненавидела.
Ей ещё много чего предстояло возненавидеть: спорт, потому что это не её, потому что трудно и скучно; субботу, потому что папа всегда в этот день дома; маму, за то, что она не замечает происходящего с её дочерью, по макушку погрузившись в своё горе... Город... да, его она тоже возненавидела. В городе не на что смотреть. В городе постоянно холодно и ветренно. В городе нет деревьев... очень мало, по крайней мере, — только одно, растущее за раскуроченной котлованом детской площадкой...
Наташа часто подходила к этому странному дереву и рассматривала его. Таких деревьев у себя в лесу она никогда не видела. У него была светло-коричневая, почти бежевая кора, тонкие ветки, да и само оно было ещё тоненькое, молодое, а на ветвях колыхалось и шуршало несколько длинных сухих стручков. Хотелось обнять дерево, как она обнимала дома сосны, но оно было слишком маленькое. Сорвав пучок сухой травы, Наташа неумело скрутила из него что-то наподобие крошечного птичьего гнезда и приладила в распадке ветвей и долго смотрела на то, что вышло. Она не могла знать, что её ждёт, но уже чувствовала, что всё будет плохо. Так же плохо, как плох серый, лишённый красок город в пасмурный холодный день начинающейся бесснежной зимы.
— Наташа, пошли домой! — окликнула мама. Девочка вздрогнула и уныло поплелась к подъезду: вернулись... Поздно... поздно.
— Зря ты с нами не поехала: мы сегодня столько белочек видели! — улыбнулся дедушка и протянул внучке конфету. И Наташа улыбнулась в ответ: в дублёнке с каракулевым воротником, в высокой шапке, в красивых золотистых очках он был похож на генерала из старых фильмов, такого большого, сильного, но доброго. При нём не хотелось думать о плохом и говорить тоже не хотелось.
И Наташа решила для себя: она просто плохая дочь, и папа сегодня совершенно справедливо наказал её. Ведь он так хочет, чтобы у неё прошла спина, придумал зарядку, а она плохо занималась, за что и была наказана. Ну да, он избил её до крови, но, видимо, она так сильно виновата, что заслужила только такого отношения к себе.
И она пошла домой за мамой и дедушкой, покорно и почти воодушевлённо. Теперь она станет заниматься намного прилежнее, и папе не за что станет её бить.
Это был только декабрь, самый канун нового года... Страшная зима, которую ей предстояло провести словно в клетке, только начиналась. И хотя всё в мире можно пережить, зиму эту Наташа пережить не сумела: события, подобные сегодняшнему, навсегда остались с ней и убили в ней что-то. Как и запах, отвратительный, тошнотворный запах, тот, что наполнял квартиру во время похорон.
_________________________________________________________________________________
Начало
Предыдущая глава
Продолжение
_________________________________________________________________________________
Буду признательна за неравнодушие, лайк и подписку!