«Пошли сходим, у тебя по-любому четверг свободный» – писал мне друг в среду ближе к вечеру. Им было заключено предложение сходить на концерт какого-то рэпера вместо его девушки, потому что она не могла этого сделать по причине «долгов по учёбе, которые немедленно нужно было закрыть, а лишним билет оставлять не хотелось». Особым желанием я не горел, но то ли из сожаления, то ли из интереса, взыгравшего во мне – словом, почему бы и нет? В конце концов, из развлечений особого выбора небогатому и непьющему студенту не предоставлялось. А тут выпала такая возможность – грех не воспользоваться. Потому, хотя и нехотя, я согласился.
Решил поискать немного про этого рэпера – надо же хоть какое-то представление иметь о человеке и его творчестве. Найденное не слишком меня впечатлило. Непроизносимый псевдоним, состоящий из латиницы и цифр, зелёно-синие волосы, песни о безбедной жизни, несбывшейся любви и бесконечных тусовках, бижутерия, тщательно скрывающаяся под настоящие ювелирные изделия, одежда а-ля «эпилептик не горюй» – таков был джентльменский набор. Чем больше я о нём узнавал, тем сильнее хотелось отказаться от первоначального обещания другу. Но предпринимать что-то было уже поздно, а потому на следующий день, затаив в себе преждевременное разочарование, направился к назначенному месту.
По дороге решил узнать своё финансовое положение: четыреста на карте и пятьсот на руках. Негусто, но что поделать. Благо послезавтра друг обещался вернуть долг, и ещё должна была прийти стипендия. Я умел рассчитывать всё до копейки (не зря ведь третий год на экономиста учусь) так что этих денег мне должно было хватить впритык. Дожить – доживём, а как дальше – выясним.
Мы встретились у входа в метро. Друг был готов во все орудия, даже взял запасную футболку.
– Думаешь, пригодится? – ненавязчиво спросил я.
– Пфф, ещё как! Ты забыл, куда билеты куплены?
– Ладно, пойдем уже.
Спускаться в недра метрополитена для меня всегда было тихим восторгом. Вот ты едешь на эскалаторе медленно вниз, а в голове мелькает мысль: «Надо же, это кто-то выкопал и соорудил». Решаешься посмотреть вниз: дух захватит, и голова слегка закружится, и кажется, что сейчас накренишься ты вперёд и повалишься вниз. А эти лица, лица самых разных эмоций и оттенков. Одно выражает усталость, другое явно торопится куда-то, те два застыли в любовном влечении друг к другу. И вот они едут, едут и мелькают, и словно не кончится им, пока не отвернёшься.
Эскалатору суждено закончится, и ты сходишь с него. Раз, два, три – танцуя словно вальс, делаешь переступы, и дальше, дальше, дальше, не тормози этот отлаженный механизм! И все те люди за тобой, взрослые и малые, угрюмые и задумчивые, в тишине или в беседе, тоже делают переступы. Раз, два, три, раз, два, три – шагают их ноги и ножки, и дальше, дальше, дальше, по своим непрекращающимся делам…
Стучит-стучит, свистит, жужжит – поезд приходит мгновенно и уходит так же. А люди всё болтают о чём-то, по делу ли, без дела, но своими бессмысленно-смысловыми разговорами не способны они заглушить поезда – те громче. А поезда всё приходят и уходят.
Вот и сам ты на перроне, ждёшь свой. Это не проблема – не успеешь ты подумать «где же тебя, чёрт побери, носит?», как из тоннеля, светя своими фонарями, летит он. И такое предвкушающее у него появление: за несколько мгновений, как вагоны пронесутся перед тобой, ты чувствуешь всем своим телом порыв ветра, исходящий из тоннеля. «Кажется, едет» – проговариваешь ты у себя в мыслях.
Проехать нам нужно было девять станций, совершив при этом одну пересадку. Поездка занимала час.
– А как ты вообще добыл эти билеты? – спросил я друга, когда третья остановка была уже позади.
– Угораешь? Это мой любимый рэпер – как тут не добыть? Я, блин, задницу чуть не порвал, пока три месяца пытался билеты купить, и еле купил! – эмоционально-возмущёно ответил он. По его лицу явно было видно, что это событие для него многое значило.
– И сколько стоило?
– Четыре косаря.
– Сколько?! – возмутился уже я.
– Да, а что ты хотел?
– Зачем? Такие деньги.
– Да, конечно! Деньги не проблема, а отрыв будет конкретный.
– Ну, посмотрим.
Через полчаса после этого разговора мы были на месте. Очередь уже успела растянуться в несколько рядов.
«Надо же, как много людей. И все они идут это слушать» – подумал я про себя.
Ждать пришлось немного, и через некоторое время очередь стала продвигаться. Ещё через некоторое время, когда все люди оставили свои куртки и вещи в гардеробе, двери в зал открылись, и народ стал медленно стекаться внутрь.
Всё помещение было одним большим танцполом, и находится среди многотысячной толпы мне не хотелось – то ли из-за отсутствия личного пространства и боязни, что тебя затопчут, то ли из-за осознания, куда я попал. Само же помещение было просторным. На сцене стоял диджейский пульт, микрофонная стойка с самим микрофоном, распределённые по всей площади дым-пушки и ещё какое-то оборудование.
В один момент свет погас. Народ загудел, а на сцене появился диджей.
– Вы готовы? – спросил громко голос из ниоткуда.
Люди восторженно загудели. Тогда голос повторил вновь:
– Я вас не слышу! Вы готовы?
Заигрывая с публикой, голос добился, чего желал: люди загудели ещё громче, почти оглушительно. Находясь по левую сторону от сцены, я вынужден был слушать эти вопли. Сам же молчал.
И вот под наигрывающее пианино, под оглушительный удар барабанов, этот рэпер выскочил на сцену. Он начал петь, хотя пением это назвать можно было с натяжкой: он начал монотонно зачитывать набор каких-то отдельных звуков под бьющий и вибрирующий звук. Носясь по сцене, он находился в каком-то припадке, ведь назвать это танцем было бы наивысшим комплиментом.
А толпа… толпе нравилось. Она визжала, вопила, орала – словом, сходила с ума. Я смотрел в эти лица, что выражали нечто несуразное и пугающее. Я смотрел, как они скачут, из-за чего чувствовал, как пол дрожал. Оглянулся на друга – там без изменений. Ощущение дискомфорта окутало меня с ног до головы, и пока внешне я показывал полное безразличие и смирение, внутри всё тряслось – не от волнения, а от ужаса. Я не мог понять, что со мной происходит. Меня словно сдавило. Танцевать не хотелось, подпевать тоже, уйти – попробуй.
На протяжении чуть больше часа я стоял почти ровно, иногда всё же машинально двигая головой или ногой в такт музыки. Друг пару раз спросил, чего это я стою и «не отжигаю». В ответ я лишь молчал. Всё это время, от начала и до конца, я не мог найти себе места: меня словно насильно закинули в комнату с крокодилами. Эти беснующиеся глаза, этот танец безумия – было не по себе. Горький осадок пошлости и гадости оседал во мне и, словно кислота, жёг и раздражал всё внутри.
Но это закончилось. Мерцающий и носящийся по всему залу свет, шипение дым-пушек, землетрясение, безумие, сгустившееся над публикой – это закончилось. Толпа заукала в последний раз, тот паренёк ушёл со сцены и все стали выходить.
– Воу, афигеть… фух, стоп-э… ха-ха, это было просто что-то с чем-то! – запыхавшись, твердил друг. В этой одышке слышалось удовольствие.
– Давай пойдём уже на выход, – звал я его.
– Ты какой-то безэмоциональный, – заметил друг, когда мы спускались на эскалаторе. К тому моменту он уже дышал ровно, хоть и тяжело.
– Правда? Не заметил, – иронично ответил я.
– Да ладно тебе, чего ты? Это же… фух, это же было просто афигеть! Все там чуть с ума не сошли, отжигали только так!
– Разве только чуть? Вы, по-моему, бесповоротно рассудок потеряли.
– А разве это плохо? – возмутился друг. – Разве это пло-хо, когда ты теряешь голову и отжигаешь? Типа, блин, я пришёл побеситься, оторваться по полной, а ты меня осуждаешь?
Что-то вдруг отозвалось во мне злое, и я ответил:
– Извини меня, конечно, о вкусах не спорят, но видеть, как тысячная толпа восторженно ликует и аплодирует человеку, который говорит про какую-то псевдострадальческую любовь, в одночасье заменяющаяся наркотиками и женщинами в типа дорогом белье, которое, о боги, он снимает с них в дорогом номере отеля, куда явно не для культурных бесед их привёл – это ужасно и пугает. А потом, весь такой в типа ювелирке, за рулём люксового авто, жизнерадостно утверждает этой многотысячной толпе на концерте: «Да, ребят, это круто, живите так же!», и ровно то же самое говорит пятнадцатитысячной, стотысячной, миллионной толпе за пределами этого концерта, которая не сумела попасть на него. Мало того, что он врёт, так это безумство пляшет в головах людей! Ты называешь это «побеситься», а это вовсе не то!
Со стороны казалось – а может, и нет – что я сам сошёл с ума.
Мой оппонент по музыкальным вкусам явно не ожидал от меня такого. Он как-то слегка вжался, смутился. Его глаза забегали по сторонам: хотел, видимо, узнать, обратил ли кто-то внимание на мою бурную реакцию.
– И тебе… вообще ничего не понравилось? – тихо и настороженно спросил друг.
– Что ж, – начал я через несколько секунд молчания, – толпа заразительна, особенно, если толпа больна. Признаюсь, две песни были неплохи: там, где с электронной гитарой и где он тихим голосом поёт. Но это так; не зацепило и не проникло.
– Понятно, – было его короткое заключение.
Заходя в вагон метро, ощущал себя измотанным, словно оттанцовывал я, а не друг.
Не чувствовалось ничего. Вместе с нами сели некоторые с концерта. Что-то обсуждали, по всей видимости, значимость этого события для них. Видно было, что всё счастье мира сейчас у них, и ещё долго они его не отпустят. Смотря на это, какое-то смешанное чувство встало поперёк груди. Между нами образовалась грань, грань чувств и восприятия, толстая грань, по одну сторону которой распылилась глупая радость, а по другую – сдавленное тоской осознание. Вот они-то, те, что сидели и стояли в конце вагона, они чувствовали, и в том была ирония. Лишь понимание того, чем прониклись эти люди, делало моё положение чуть легче, но даже так я всё равно не понимал себя и чувствовал глупо.
«Эй, чему же вы радуетесь? Несуразным песням этого мальчишки?» – хотелось выкрикнуть им, но это было бы бессмысленно: пусть и правый, однако я песчинка на их фоне. Я был задавлен самим собой.
Дорога обратно заняла примерно столько же времени. Когда мы выходили на нужной станции, на часах уже было десять минут одиннадцатого. В метро было не особо густо – оно и понятно.
Шли мы молча – вымотались. Нам оставалось подняться два раза и спуститься один по ступенькам, пройти длинный тоннель, ведущий строго прямо, сделать два поворота и выйти к эскалатору, который поднимет нас к выходу, когда услышал я звук духового инструмента где-то впереди нас. Различить было трудно, но чем больше приближался я к источнику звука, тем отчётливее закреплялась мысль – это саксофон.
Спустился по лестнице, завернул за угол и увидел, как посреди пустого тоннеля стоял мужичок средних лет, полного телосложения, с седой и густой бородой, в серой куртке, джинсах, туфлях, по крайней мере, я так определил его обувь, кепке и очках. В руках у него действительно был саксофон, на котором он играл произвольную музыку. Перед ним лежал чехол для инструмента, в который он собирал пожертвования.
С каждым шагом в его сторону во мне всё чаще билось что-то, билось и желало взять надо мной контроль. Проходя мимо него, я уже не владел собой – заколдовали. Прислонившись к стенке, я стал слушать.
– Эй, ты чего? – послышалось со стороны.
Это друг, обнаружив моё отсутствие рядом с собой, стал меня звать.
– Ты чего там встал, пошли! – крикнул он мне ещё раз.
Но я не слушал. Весь мой взор и слух приковались теперь к этому мужичку, а он, заметив, что я остановился перед ним, стал наигрывать.
Его музыка медленно разлилась по всему тоннелю – пустому, длинному, свободному. Чистый звук мастера ласкал уши, проникал и оседал в душе, а эхо вторило, оставляя приятное послевкусие. Меня не грубо трясли и били – меня легко приподняли над землёй и позволили парить. Как больному лекарство, как обезвоженному вода, как грустному радость, как заключённому воля, была мне сейчас эта музыка.
В один момент я закрыл глаза. В темноте вдруг стало вырисовываться какое-то пространство, реалистичное и живое, словно веки я и не опускал. Плывущие очертания счастливой жизни окружили меня. Воображению неоткуда было взять хотя бы несколько эскизов или зарисовок, но оно упорно старалось рисовать чистой кисточкой по белому, и я ему верил. Пустота никак не изменилась, но пустотой она теперь не казалась.
А музыка играла, торжествовала, и делала это невероятно. Маэстро разворачивал пируэты, кружа и меня вместе с нотами. Он словно говорил: «Давай улетим, я проведу тебя!», а ты и не мог ответить иначе, кроме как утвердительно: «Да, полетели!», и неважно было, куда и зачем. Меня кружило, кружило в этом неизвестном, где счастье и горе, реальность и неправда, любовь и одиночество, боль и ласка – всё одно и всё равно! Я возвышался всё выше и выше, я думал, что сейчас уловлю то, чего не знаю сам, но так желаю, и…
Саксофон замолчал. Всё стало улетучиваться. Я не хотел открывать глаза и долго смотрел вслед удаляющемуся волшебству. Мне хотелось насладиться им ещё чуть-чуть, но не получалось: было темно.
Я открыл глаза. Щёки и ресницы были влажными. Всё тот же мужичок протирал свой инструмент. Казалось, я прожил несколько десятков лет.
Ещё некоторое время я смотрел на маэстро, который стал мне ненадолго другом. Нащупав в кармане купюру номиналом в пятьсот рублей и взглянув на неё в последний раз, без всякого сожаления положил я её в чехол, где она теперь лежала среди множества мелочи и полтинников. Мужичок кивнул.
«Спасибо» – сказал я про себя и кивнул в ответ.
У поворота за угол меня ждал друг. Его лицо выражало строгое недовольство.
– Ты чё там делал? – наехал на меня он.
– Слушал саксофониста, – утирая щёки, ответил я.
– Вот тебе делать-то нечего, нам уже давно пора идти.
– Он хорошо играл. Я ему деньги оставил.
– Е-щё лучше! – громко сказал друг. – И сколько?
– Пятьсот.
– Сколько?! Ему и пятьсот? Это были твои последние деньги, ты с ума сошёл?
– Я-то как раз и не сошёл, а тебе это сделать ничего не помешало.
– Чего? – растерянно спросил друг.
Но я уже не обращал внимание на то, чего он там не понимал. Да и не суждено ему было.
#рассказы #литература #современная литература #чтопочитать #проза #философия #рассказожизни #современнаярусскаялитература #современнаяпроза #современнаярусскаяпроза