Продолжение повести "Сандро Боттичелли" - часть 7
Шло время. Сандро освоился в новой мастерской и стал надежным помощником мастера. Как-то Верроккьо поручил ему разобрать груду рисунков, в беспорядке валявшихся на полке. Сандро приступил к работе, как вдруг на глаза ему попался эскиз, где был изображен красивый кудрявый мальчик. Приглядевшись, он узнал в нем нового ученика, недавно появившегося в мастерской.
– Как хорош этот мальчик, Андреа! – воскликнул Сандро. – Кто он, я не знаю о нем ничего?
– Это Леонардо, он служил мне натурой для ангела в картине «Товий и ангел». Его отец – мессер Пьеро из Винчи – нотариус республики, свой человек при дворце Медичи. Мальчик очень даровит. Я многого от него жду, – ответил Верроккьо.
На другой день, встретив нового ученика, Сандро тотчас заговорил с ним. Польщенный вниманием старшего товарища Леонардо рассказал, что восхищается работами Сандро и что его самого влечет не только живопись, но и музыка, математика, инженерное дело и многие-многие другие искусства.
– Столько интересного в жизни! – пылко восклицал мальчик. – Даже животные. Сколько я узнаю, наблюдая за ними. Я, например, без ума от лошадей!
– Несмотря на разницу в возрасте – Сандро был на семь лет старше Леонардо – они быстро сошлись и сдружились.
– Леонардо не было и шестнадцати, но как часто он высказывал необычные суждения не только по вопросам искусства. Порой он даже ставил в тупик своего старшего друга. Иногда между друзьями вспыхивали горячие споры, в которые ввязывался и Пьетро Вануччи. Не вступая прямо в бой, он достаточно зло подшучивал над спорщиками. Порой в мастерской поднимался такой шум, что Верроккьо хватался за голову:
– Вам только шпаг не достает, фехтовальщики!
Но его радовали словесные турниры учеников, они думали, они не топтались на месте, не копировали слепо учителя, ломали устоявшиеся каноны. Пусть спорят, он и сам не прочь иной раз посражаться с ними!
Андреа Верроккьо, мастер-экспериментатор, в эти годы вновь начал применять для картин масляную краску. Во Флоренцию эта краска пришла из Фландрии. Известная уже много веков назад, она была усовершенствована фламандцами и покорила художников не севере Европы.
В Италии масляная краска вызывала споры. Восставал против нее и Сандро:
– Я признаю только темперу! I Мягкая, сочная, податливая и в то же время такая прочная.
____________________
I Темпера – краска, разведенная на яичном желтке.
Верроккьо с азартом перебил его:
– А масляная? Как великолепно передает она глубину и прозрачность!
– Да, передает! – иронически согласился Сандро. – А потом так же великолепно и трескается. – Помнишь, как ты выставил на солнце свою картину для просушки, и что из того вышло?
– Я ошибся и взял тогда ореховое, а не льняное масло, как советуют фламандские художники, – защищался Верроккьо. – И потом, масло надо было не варить на огне, а сушить на солнце.
– Как так? – удивился Леонардо.
– А ты почитай «Трактат о живописи» нашего Ченнини, – пояснил учитель. – Там сказано: влей масло в бронзовый горшок или кувшин, поставь его на солнце и держи до тех пор, пока не высохнет оно вполовину.
– А проворонишь, то масло и совсем испарится, – съязвил Пьетро. – А то и кувшин вместе с ним – утянут, ведь бронза все же.
– А если смешивать темперу с маслом, – предложил Леонардо, – может неплохо совсем получиться. Наверное, ты все же не прав, Сандро, в живописи надо искать новые средства и новые краски.
И вновь сострил Пьетро Вануччи:
– Один художник написал маслом портрет своего приятеля. Выставил его во двор на просушку. А тут, откуда ни возьмись, собака того приятеля. Посмотрела на портрет внимательно и лизнула в знак одобрения – узнала-таки своего хозяина. Вот какова сила впечатления от масляной краски!
Под общий хохот ему возразил Сандро: Если бы та картина была написана и темперой, и даже не столь искусно, собака, наверняка, лизнула бы ее, с еще большим чувством, – ибо знайте, что яичный желток вкуснее льняного масла.
Очередной турнир закончился. Учитель развел спорщиков.
– Ах, вы бездельники, только языками часать! Лоренцо, Пьетро, почему до сих пор не вымыты кисти? Посмотрите в окно – уже полдень. Вы что, в гости пришли? За работу сейчас же!
Заняв каждого делом, Верроккьо уселся за стол и напомнил ученикам:
– Лень – мать всех пороков!
_________________
В другой раз в мастерской разгорелся спор о пейзаже. – Пейзаж – существенная часть изображенного на картине или фреске. – утверждал Леонардо. – Важная часть, а не просто фон. Пейзаж создает настроение. Вот я набросал эскиз для будущей картины учителя, – и Леонардо вытащил картон с эскизом.
Верроккьо одобрительно кивнул головой. Он и вправду собирался использовать рисунок ученика в картине «Крещение».
– Не скрою, эскиз хорош, – сказал Сандро. – Но зачем столь тщательно выписывать все детали пейзажа? По-моему, не стоит.
– А что же ты предлагаешь взамен? – в один голос перебили его Леонардо и Пьетро.
Сандро, не говоря ни слова, взял со стола большую губку, которой они мыли доски для картин, обмакнул ее в зеленую краску и с размаха кинул на противоположную стену. Губка упала, а на стене осталось мокрое зеленое разводье.
– Ну и что? – удивились товарищи. – Пятно и есть пятно!
– Это не просто пятно. Силой своего воображения ты, Леонардо, можешь увидеть вместо этого пятна холмы Винчи, а Пьетро – горы родной Перуджии. Андреа увидит еще что-либо.
– Но каждый человек видит по-разному, – заметил Верроккьо.
– Конечно, – согласился с ним Сандро. – Возьмите облака. Один смотрит на них и видит дворцы и храмы, другой, Леонардо, к примеру, лошадей, животных. А музыка? Вы слушаете ее, и в вашей душе рождаются образы, близкие только вам, в моей же – они иные. Так и в живописи, и в поэзии! – Обычно сдержанный Сандро разволновался, лицо разгорелось, глаза блестели.
– Ты меня убедил, – согласился Верроккьо. – Но можно ли полагаться только на воображение человека, который смотрит твою картину. Зритель требует определенности, реальности сущего.
– В пятне можно увидеть все, чего ищешь: людей, животных, скалы, моря, облака, – вмешался Леонардо, – так же, как в звоне колоколов можно услышать все, что созвучно твоей душе, твоему сердцу. В этом я согласен с Сандро. Но даже если пятно и отвечает твоему воображению, то как знать, будет ли твоя работа близка зрителю? Будет ли он удовлетворен увиденным или картина ничего не скажет ему? И, наконец, что знаем мы о душе того человека, нашего будущего зрителя?
– Я знаю только одно и знаю твердо: он ищет прекрасное, – ответил Сандро. – И это знание дает мне силы в моем труде! – Вспомните Данте:
… Как только слух иль зренье
К чему-либо всю душу обратит,
Забудется и времени теченье…
Друзья-художники умолкли, охваченные силой великих строк. И только сейчас заметили, что давно стемнело, и в пылу полемики никто не позаботился зажечь свечи. Да, надо отдавать всего себя, всю душу вкладывать в своё творение, и оно останется в веках и коснется души другого человека, и согреет его, и поистине «забудется времени теченье…»
Продолжение следует...