Русская деревня начала 1920-х была похожа на «Дикий Запад» не только наивно-смешными случаями, но и более серьезными сторонами жизни. Даже на Новгородчине, где по-большому счёту не было Гражданской войны, уровень насилия стал зашкаливать.
В том же сборнике «Фольклор Новгородской области: история и современность» 2005 года цитируется исследование В.А.Пылаева «Старорусский край. Природа и население», написанное, так сказать, по горячим следам в 1929 году.
«…В нём содержится подробное описание быта и культуры жителей края, в частности, перемены, произошедшие в вечернем отдыхе молодёжи. Приведём значительную цитату из названного сочинения. «Чтобы веселее шла работа, пряжа, вязанье и др., исстари заведено собираться по вечерам к огоньку по очереди на поседки (которые в Новгородской области имеют и другие названия, например посидки, вечерки, вечорки, посиделки, беседы, сэпрядки). Ждёт не дождётся этой поры молодёжь.
Весело за работой проходило время. Посреди избы ставился светец, кто-нибудь переменял лучину, а кругом, по стенкам, рассаживались, каждый со своей работой, – девушки прядут, парни плетут лапти или вяжут сети. Звонко заводил запевало песню, а после начинались загадки, шутки, прибаутки, пословицы и веселей работалось. Здесь-то и родилось много задушевных, хороших песен о горе и радостях жизни крестьянской. Обычно поседки начинались с Михайлова дня 8 по старому стилю, или 21 ноября по новому стилю, и шли до масленицы.
Только последние десятилетия характер поседок, или «супрядок», изменился. Под гармоньку начинаются пляски, песни, частушки, а вместе с этим и угощения. И так – изо дня в день.
Таким образом среди веселья молодёжь отвыкает и от работы, и от семейной мирной жизни. Разоряется и крестьянское хозяйство нерасчетливыми угощениями и неумеренными удовольствиями. А местами развито на таких супрядках буйство, драки, так что в редкой деревне не бывали раненые и даже убитые.
Нравы населения вообще грубы и дики. Дерутся спьяна, дерутся из-за задора, дерутся из-за девиц, одним словом всегда найдётся повод для драки. Деревня идёт на деревню. В ход пускаются колья, ножи, кинжалы, а во время войны, когда в деревне появились револьверы и огнестрельное оружие, пускали в ход и винтовки и револьверы. Порезанные, побитые, с раскроёнными черепами люди старались впоследствии отмстить своим обидчикам, и так являлись нескончаемые поводы для драк.
Меня били, колотили –
В три кола, четыре гири.
Я, мальчишка не бежал,
С кармана ножик вынимал, –
говорится в одной местной частушке. И это горькая правда. И убитых много. Убийства тайные, явные, в драке в 1920–1922 гг. были особенно распространены. Тогда крестьяне, почти поголовно, принялись за выгонку самогонки. Распустившаяся и озверевшая под влиянием многолетней войны, деревенская молодежь сильно опустилась. В 1922 году за время только от 19 декабря до 20 января было 37 человек убитых. Вообще в годы войны количество убитых на супрядках и праздницких возросло.
Характерны для пьяной, буйной молодежи частушки, которые распевали по деревням. В них с особой силой высказывалась потеря всякого доброго чувства, озверение, искание крови, и этим похваляются разошедшиеся пьяные молодцы. Как образец этой ужасной вакханалии могут служить взятые наудачу частушки:
Мы без ножиков не ходим,
Без кинжалов никогда,
За наганы нет суда.
Или
Зарезали братуху,
Всё равно я ворочу.
Попадёт ко мне навстречу,
Я кинжалом закачу.
Или
Попадётся супротивник,
На узенькой дороженьке,
Закачу двулезный ножик,
Он протянет ноженьки.
А ещё раньше 1922 года были деревни, в буквальном смысле занимавшиеся грабежами, нападавшие целыми шайками. Зато и расправы с грабителями были кровавы. Вообще за староруссцами идет нехорошая слава драчунов, забияк. По-видимому, и спокойные, и хорошие люди, а в задоре готовы на все... Так повелось исстари, а самогонка только усилила зло»…»
Рост количества драк и убийств в начала 1920-х был не только в деревнях. В городах преступность и уровень насилия тоже выросли.
Даже до революции была традиция кулачных боев. В них были неписаные правила, по идее предотвращающие увечья и тем более смерть участников. На деле действо могло легко перейти в мордобой без правил.
Елена Рерих вспоминала как это бывало в городке Сольцы:
«...Запомнился на всю жизнь чудовищный обычай – кулачные бои по праздникам. На счастье, они были запрещены законом. Я была свидетельницей одного такого боя. Наш деревенский дом стоял на горе. Ребята узнали, что готовится бой. Мы прибежали на второй этаж, отсюда из окна было всё видно. Как проходили эти молодецкие утехи? А вот как. Идёт на нашу гору живая стена – человек 20 молодых мужчин, крепко сцепившись под руки, гулко чеканя шаг, шли, как по линейке. Вдруг из Аргуновского переулка навстречу им вышла такая же живая стена, точно по счёту наступающих. Было жутко смотреть, как грозно они сближались. Оружия никакого не было. Вот сблизились в полной тишине и раздались звуки ударов, возгласы: "Эх! Ух! Я уж тебя!" И пошла свалка, кто-то упал, но ногами не били, только кулаками.
На скамейках возле домов сидели старшие, спокойно наблюдая побоище. Но вдруг неожиданно выскочат вездесущие мальчишки с криками: "Дядя Кирилл, вашего Мишку убивают, дядя Иван, и вашего Петьку тоже!" Тут уж подхватываются отцы, а то и деды; бегут, на ходу хватая, что попало под руку, даже, бывало, колья от жеребцовской изгороди. Раскачает, выдернет защитник кол и бежит с ним наперевес в самую гущу. Вот уже раздается хруст костей, кричат женщины, ревут ребятишки. Наконец, кто-то ударил в набат, примчались пожарные с бочкой, и из шланга брызнула холодная вода. Это действовало отрезвляюще, толпа начинает расходиться.
В оборванной одежде, в крови, на дороге лежат 3-4 человека без движенья. Появлялась подвода, их складывали рядом на телегу и ругали драчунов, которые долго после такого побоища ходили забинтованные. А старики потом сидят на скамейках у своих домов и с хитрой улыбкой говорят: "Что ж это за праздник – и не убили никого"...»
