Художественно-документальный роман-исследование.
Сквозь вихри и пламень
9 марта 1917 года Оренбургское магометанское духовное собрание (МДС) обратилось к мусульманскому духовенству, ко всем мусульманам по случаю отречения Николая II от престола. Вместо молитвы за здравие Царя и царской фамилии сейчас следовало возносить таковую о спокойствии, благе, счастье Родины, благоденствии Временного правительства.
В марте 1917 года, испросив разрешение у муфтия, М.-Г.Курбангалиев выехал из Петрограда домой. Многочисленный род Курбангалиевых к этому времени стал заметным и в общественной жизни России. Но эта известность не выходила за рамки определенного круга.
И если рассматривать возможность его избрания муфтием, то надо отметить, что она могла быть реализована только в условиях императорской России, когда на такую должность человек назначался указом императора, то есть кулуарным решением. Так, например, М.-С.Баязитов с его консервативными взглядами не пользовался авторитетом у духовенства, однако царь назначил его муфтием. И совершенно логично, что 23 марта 1917 года он был смещен со своего поста.
М.-Г.Курбангалиев не имел всероссийской известности и не обладал таким духовным авторитетом, как другие деятели ислама. Это отчетливо выявилось 1-11 мая 1917 года, когда в Москве прошел первый в истории России легальный Всероссийский съезд мусульман, собравший 830 делегатов. И невиданное явление: в их числе были и сто мусульманок-делегаток. Все было впервые: свободное демократическое обсуждение, участие женщин, выборы муфтия. Муфтием Духовного управления мусульман Внутренней России и Сибири был избран татарский имам Галимджан Баруди, которому удалось опередить С.Максуди, Х.Габяши, М.Бигиева и Г.Буби. Как видим, кандидатура Курбангалиева даже не выдвигалась. Впервые в истории Духовного управления муфтий не был назначен императором, а избран в ходе свободных выборов.
Дома Мухаммед-Габдулхая встретила семья, отец. Февральскую революцию ишан Габидулла не принял, посчитав себя глубоко оскорбленным лишением трона Белого царя. Сказано же в Аль-Куране «Повинуйтесь Богу и Его посланнику и власть предержащим из Вас» и вовсю ругал кяфиров-революционеров, германских шпионов, поднявших руку на помазанника Божьего. Мухаммед-Габдулхай хотя и в душе, и на словах тоже был монархистом, но в отличие от отца понимал, что многое в государстве необходимо менять: народ уже не примет монархию, надо дать волю мусульманам, сделать их равными православным, убрать все притеснения по вере. И еще он хотел, чтобы владеющие скотом, имеющие деньги башкиры, как и русские заводчики и купцы, были в силе, а не только те, у кого чины и дворянское звание. И именно эти богатые и достойные уважения именитые люди должны решать дела в государстве, а выбранные ими депутаты писать законы. Временное правительство оправдывало чаяния Мухаммед-Габдулхая Курбангалиева: 20 марта 1917 года оно приняло постановление «Об отмене вероисповедных и национальных ограничений», а 14 июля – «О свободе совести». И Мухаммед-Габдулхай считал, что пришло его время и равных ему по состоянию людей.
И потому, по приезду домой, в Челябинский уезд, Мухаммед-Габдулхай стал участником начавшегося башкирского национального движения: ездил на собрания достойных его круга людей, пусть они даже и назывались по-разному – кадеты, монархисты, эсеры. Правда, его смущало, что всяк, кто был нищ и бос, сейчас прилюдно горланил «эрволютция, дюмократия», насмехался над отрекшимся от престола царем, называя его «Николашкой», заводил недостойные речи «…пора поделить землю и сделать, чтобы скота было у всех одинаково». Беспокоило Мухаммед-Габдулхая и то, что тихо, а затем все громче начиналось среди русских, а затем и среди башкир брожение и недовольство войной.
Мухаммед-Габдулхай с головой окунулся в бурлящую политическую жизнь страны. В мае 1917-го он участвовал в работе I всероссийского съезда мусульман в Москве. Был делегатом I и II Всебашкирских курултаев (съездов) в июле и в августе этого же года. На первый съезд, запланированный на 20 июля в Оренбурге, Курбангалиева избрали от зажиточных аргаяшских башкир не только делегатом с правом решающего голоса, но и в президиум съезда, так же как и Ахметзаки Валидова, Сагита Мрясова, Аллабирде Ягафарова, которые сидели рядом с ним. В начале они были близки и в своих взглядах, их можно было бы назвать приверженцами национального демократизма. Но, уже тогда М.-Г.Курбангалиев, выступая на съезде, заявил: «В программе будущей нашей деятельности центральное место должна занять защита религии».
И по мере политического развития общества, уже на следующем съезде, проходившем в Уфе 25–30 августа, где обсуждался вопрос о создании национально-территориальной автономии башкир в границах Малой Башкирии, Мухаммед-Габдулхай выступил против этого предложения. Лидер зауральских башкир настаивал на «духовно-национальной» автономии своих соплеменников в составе единого российского государства. Курбангалиев выступил также и против социализации земли, что было равнозначным уравнительному землепользованию, на чем горячо настаивал А.Валидов. Курбангалиев не был согласен и с программой образования штата «Идель-Урал» в составе федеративной России, которую выдвигали татарские деятели Галимджан Ибрагимов и Галимджан Шараф. Однако линия Курбангалиева по первым двум вопросам не получила поддержку ни на первом, ни на последующих съездах. Не избрали его и в руководящие органы.
Особенно напугал Курбангалиева октябрьский большевистский переворот. Пришли известия о первых декретах новой власти – о земле, о мире. Стали создаваться Советы рабочих, солдатских, казачьих депутатов, но больше всего смутьянов было среди активных фронтовиков, среди городских рабочих. Сильное брожение пошло даже среди аргаяшских башкир: заводилами были унтер-офицер Хафиз Кушаев, исключенный когда-то из Медиакского медресе, фронтовик с полным набором Георгиевских крестов на груди Зайнулла Ибатуллин, бывший фельдшер Мансур Магасумов, сын муллы из соседней Леваш (Хужа) аулы Нуриагзам Тагиров. Они ранее неслыханными речами будоражили людей:
– Пришла наша, новая власть. Все должно быть по-новому...
Значительная часть солдат-фронтовиков уже находилась под влиянием большевиков. 27-30 января 1918 года в деревне Сарино (ныне Кунашакский район) состоялся первый кантонный съезд депутатов, представлявших 16 волостей. Проходил он очень бурно, чуть ли не до рукопашной порой доходило, ожесточенные споры шли все четыре дня. Ожесточенная борьба развернулась между сторонниками большевиков и ишана Курбангалиева. В первый же день съезда Хафиз Кушаев решительно заявил:
– С контрреволюционером Курбангалиевым я не могу сидеть даже за одним столом...
И делегаты, очарованные его красивыми речами, поддержали Кушаева, а не Курбангалиева. Ни один из сторонников ишана не был избран в президиум съезда, делегаты которого провозгласили переход власти в Аргаяшском кантоне в руки Советов, избрав кантисполком из одиннадцати человек. Волостная управа, находившаяся под влиянием Курбангалиевых, была распущена. Образовался волостной военно-революционный комитет. Он принял решение действовать по указаниям большевистского Челябинского уездного военревкома. Таким образом, среди аргаяшских башкир сразу обозначились три течения: консервативно-монархическое, национально-демократическое и большевистское.
Все это вызывало беспокойство, поэтому Курбангалиев решил съездить в новую столицу, в Москву. Тем более, что требовали внимания и торговые дела. В середине января 1918 года Мухаммед-Габдулхай выехал на поезде в Москву по делам. Там он встретился со своими торговыми контрагентами, а также известными башкирами. Посетил учрежденный 17 января мусульманский комиссариат, где встретил своего близкого знакомого Шарифа Манатова, который был родом из Катайской волости Челябинского уезда, а здесь стал правой рукой, заместителем руководителя мусульманского комиссариата Мулланура Вахитова, известного татарского революционера, ставшего, по слухам, очень большим человеком при новой власти. Манатов предложил Курбангалиеву вместе с другими представителями национального правительства Башкирии, также приехавшими в Москву в это время, пойти на прием к народному комиссару по делам национальностей Иосифу Сталину. После некоторых раздумий тот согласился: всегда полезно знать, что думают и чего хотят новые правители.
23 января 1918 года. Москва. Красивый старинный особняк в Трубниковском переулке. Здесь размещается Наркомат по делам национальностей. Сталин принял гостей в своем достаточно скромно обставленном мебелью кабинете. Нарком Сталин, невысокий, рябоватый, с внимательным, цепким взглядом, улыбаясь в усы, вышел из-за стола к гостям и приветливо встретил их у порога:
– Здравствуйте товарищи, очень рад видеть вас у себя...
Одет он был в обыкновенную солдатскую гимнастерку, перетянутом в поясе кожаным ремнем, в военного образца брюки, заправленные в очень ладные юфтевые сапоги. Мухаммед-Габдулхай отметил для себя, что пошиты они у хорошего мастера и по ноге, и еще, как бесшумно ступал Сталин в них. Хозяин кабинета пригласил гостей к большому столу.
– Товарищи националы, я наслышан о вашем правительстве, хотелось бы больше и подробно узнать о ваших делах. Каким вы видите будущее автономной Башкирии...
Гости начали по очереди говорить:
– Как все трудящиеся Востока, мусульманские народы – башкиры и татары – с воодушевлением начал Шариф Манатов, – с большой радостью и надеждой восприняли весть о свержении буржуазного Временного правительства. Башкиры и татары хотят создать свое автономное советское государство. Башкирская автономия не видит себя вне России. Мы связаны экономически, культурно, а также исторически. Но нам необходима широкая самостоятельность: финансы, экономика, недра, образование, культура должны быть в ведении Башкирского правительства. И надо учитывать сложившееся вотчинное право башкир. Царская власть угнетала наш народ, допускала захваты башкирских земель, способствовала массовым расселениям людей других национальностей, порой даже натравливала одни народы на другие...
Сталин утвердительно кивнул головой:
– Да так было, Россия была тюрьмой народов, но сейчас при Советской власти этого не будет...
Затем добавил:
– Вы совершенно правильно говорите, товарищи националы, но сейчас Советское правительство не допустит национального угнетения. Каждый народ будет свободно развиваться, не будет никакого ущемления прав… Сейчас все ранее угнетенные народы получили свободу, самостоятельность, право самим решать свою судьбу. Вы знаете, что сразу после прихода к власти, 15 ноября, Совет Народных Комиссаров принял Декларацию прав народов России, в которой признается равенство всех народов.
Шариф Манатов продолжил и стал говорить об организации будущих органов власти, о первоочередных нуждах башкирского народа, о помощи семенным фондом, поставке мануфактуры в деревни, где люди порой разуты и раздеты, о возникших после принятия Декрета о земле вопросах землеустройства. Сталин внимательно слушал, лишь изредка задавал уточняющие вопросы, иногда что-то записывал в свою тетрадь. Мухаммед-Габдулхай все это время следил за Сталиным. Он заметил, что тот очень хорошо владеет собой, внешне никак не выдает своих чувств. Курбангалиев по ходу беседы задал волнующий его вопрос:
– А как партия большевиков и новая власть относится к свободе религий? Не будет ли каких-либо притеснений верующим, нам, мусульманам?
Сталин лишь на малый миг, незаметный для всех, кроме Курбангалиева, взметнул на него острый взгляд, но затем столь же быстро отвел его и спокойно стал говорить:
– Как вы знаете, 22 декабря 1917 года Советская власть передала мусульманскому съезду Священный Коран Османа, находившийся в Государственной публичной библиотеке. Мы также заявили, что Константинополь должен остаться в руках мусульман. Мы отменили договор о разделе Персии, приняли Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа. А буквально три дня назад, 20 января, товарищ Ленин подписал Декрет о свободе совести, церковных и религиозных обществах. Отныне ваши верования и обычаи, ваши национальные и культурные учреждения объявляются свободными и неприкосновенными. Так что мы, товарищи националы-мусульмане, безусловно, признаем право каждого на свободу вероисповедания. Каждый волен верить или же не верить, исполнять или же не исполнять религиозные обряды. Мы заявляем: никаких притеснений верующим не может быть.
После продолжительной беседы воодушевленные гости вышли из кабинета Сталина. Нарком по делам национальностей проводил их до дверей, тепло попрощался и вернулся в свое кресло.
Из пачки «Герцеговина Флор» Сталин вытащил папиросу, привычно размял ее, затем чиркнул спичкой и начал курить, обдумывая итоги встречи. Сталин про себя размышлял:
– Да, националы очень многого хотят. И для них важнее всего национальное, а не классовое. Они могут быть союзниками, но только до поры до времени. А для нас классовый вопрос однозначно есть и должен быть важнее национального, он главный для нас.
Сталину на память пришли слова, сказанные при разговоре с красным казаком-большевиком Федором Подтелковым, уехавшим недавно на Дон, где началось брожение среди казаков верхне-донских станиц. Сталин в беседе с ним тогда сказал:
– Товарищ Подтелков, нас очень беспокоит положение на Дону, там собираются разного рода контрреволюционные элементы, офицерье, казаки поднимают голову.
Высокий, широкоплечий, с сильными руками казака, приученного к так называемому «баклановскому удару», когда всадник на скаку одним ударом шашки разрубал человека от плеча до луки седла, Федор Подтелков тогда взглянул Сталину в глаза и сильным голосом уверенно и спокойно ответил:
– Пусть поднимают голову, поднятую голову легче рубить.
И сказал, как отрезал, красный казак Подтелков. И сейчас, вспомнив этот разговор, Сталин с усмешкой подумал про себя.
– Да, ты, прав, товарищ Подтелков. Пусть товарищи националы-мусульмане, побалуются, мы дадим вам некоторую волю, поднимайте голову, но придет время, и мы будем рубить их. И рубить беспощадно. А сейчас вы нам очень нужны, чтобы удержать власть, чтобы поднять революционный Восток, надо вас приблизить к себе во имя победы всемирной революции.
Насколько глубоки и органичны были эти взгляды у Сталина, можно судить по его закрытому письму В.И.Ленину, написанному позднее, 22 сентября 1922 года: «За четыре года Гражданской войны, когда мы ввиду интервенции вынуждены были демонстрировать либерализм Москвы в национальном вопросе, мы успели воспитать среди коммунистов, помимо своей воли, настоящих и последовательных социал-независимцев, требующих настоящей независимости во всех смыслах и расценивающих вмешательство Цека РКП, как обман и лицемерие со стороны Москвы...»
Слова «вынуждены», «помимо своей воли» показывают действительное лицемерие коммунистических вождей по отношению к национальным движениям в России.
Поездка в Москву никак не успокоила М.-Г.Курбангалиева. Осталось какое-то внутреннее беспокойство, которое вскоре оправдалось в полной мере. Новая власть, назвавшаяся Советом рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, повела политику экспроприации частной собственности. Еще находясь в Москве, Мухаммед-Габдулхай получил от отца оглушившее его известие о том, что в феврале 1918 года Аргаяшский волисполком получил распоряжение Челябинского уездного Совета о проведении налоговых сборов. Новый орган власти провел реквизицию продовольствия, промтоваров и денег у местных богачей – торговцев Пыхтиных, Ерошкиных, Архиповых. Эта процедура задела и Курбангалиевых. У них было конфисковано 18 тысяч аршинов (аршин – 71,12 см) мануфактуры. Мухаммед-Габдулхай и Габидулла воспринял действия Совета как кровное оскорбление.
Как эта голытьба посмела их, к которым с уважением относился не только уездный воинский начальник, и знают об этом не только в Челябинске и Оренбурге, но и в Петрограде, лишать их кровно нажитого имущества, товара под чужим и непонятным словом «реквизиция». Экспроприация частной собственности у крупных владельцев стала одной из главных причин враждебного отношения Курбангалиевых к новой власти.
А тем временем события развивались стремительно, как нежданно разлившийся бурный весенний паводок, и стягивались в тугой узел противоречий. 17 февраля в Оренбурге большевики организовали Временный революционный Совет Башкортостана. 1 марта в газете «Башкортостан» публикуется его решение: «…разослать приказ об аресте Габдулхая Курбангалиева, известного сторонника укрепления самодержавия, до сих пор стремящегося в целях своей личной наживы вызвать кровопролитие среди башкир».
А Челябинск после вооруженного выступления 27 мая 1918 года захватили чехословаки. И сюда 29 мая прибыл бежавший из оренбургской тюрьмы Ахметзаки Валидов со своими сподвижниками, немедля организовав Башкирский военный Совет – фактическое правительство Башкирской автономии. Его руководителем стал Валидов. Башкиры получили полную поддержку от чехословаков в виде оружия, обмундирования. Башкирский Совет 13 июня 1918 года выпустил фарман (приказ) №217 о мобилизации башкир Аргаяшского кантона 1915–1919 годов призыва в свое войско.
Услышав об этом, 15 июня с утра в Челябинск к Ахметзаки Валидову направился Габидулла-ишан. Заложив для этого случая свой лучший экипаж, в сопровождении двух работников на второй повозке ишан с сыном Харуном выехал в город. Быстро доехали до Челябинска, проехали через Заречную часть, где среди низеньких домов выделялись Красные казармы на возвышенности, и где сейчас расположились чехословаки. Проехали мимо «русских мечетей», двух православных церквей – Свято-Семеновской и Свято-Троицкой, одна белая, другая краснокирпичная. Напротив них, на другом, правом берегу Миасса, на Азиатской улице золотым полумесяцем на шпиле минарета и своей белизной скромно и одновременно горделиво высвечивалась небольшая, но аккуратная Аҡ-Мәсет (Белая Мечеть), единственная в городе. Увидев ее, ишан прочитал молитву. Слышался перезвон церковных колоколов по случаю освобождения города от «богопротивной» власти большевиков.
На улицах было полно людей: дамы в своих лучших нарядах, торговцы с лотками, мужчины в шляпах, в белых костюмах и с тросточками. Однако насколько все они были оживлены, многие даже поздравляли друг друга, то на столько же рабочий люд в картузах и фуражках был немногословен, встречая благородную публику, угрюмо-молча сходил с тротуара.
Встречавшиеся городские знакомые узнавали Курбангалиева: мужчины приподнимали шляпы, дамы благосклонно улыбались известному в уезде ишану. То там, то здесь встречались военные патрули чехословаков. Колеса экипажа ишана и следовавшей за ней следом телеги простучали по деревянному мосту через Миасс, въехали на Уфимскую улицу, дом №4, где и остановились. Это был каменный двухэтажный дом купца Шакира Ахметова, в котором сейчас разместился Башкирский военный Совет.
Прихрамывая и опираясь на посох, ишан вошел в дом, поднялся на второй этаж. Его вместе с сыном Харуном проводили в кабинет Валидова. Широко улыбаясь, он приветливо поздоровался с Ахметзаки. Подтянутый Харун, с черными короткими усами, в новенькой офицерской форме, перепоясанный портупей, с кобурой и шашкой сбоку, приложил руку к фуражке и щелкнул серебряными шпорами на блестящих хромовых сапогах. Следом зашли двое его работников. Они внесли турhыҡ (кожаный мешок) с кумысом, бочонок меда, корзину с десятком кругов ҡаҙы (конская колбаса), большую деревянную кадушку с отсвечивающей приятной желтизной топленым маслом. Ишан приобнял вышедшего ему навстречу Валидова и проникновенно сказал:
– Мы много наслышаны о вас, уважаемый наш ученый, муж и вождь нашего национального движения Ахметзаки, сын Ахметшаха, бәҙҙең ҙур ғалим һәм бәҙҙең милли хәрәкәттең юлбашсыһы Әхмәтзәки Әхмәтшаһ улы… Сейчас, смутное время, вокруг много беспокойства из-за того, что многие забывают о Вере, даже идут против Аллаха и потому забудем наши споры, которые когда-то были, простим друг друга, ведь мы теперь с вами вместе служим одному общему делу башкир. Я всей душой с вами и поэтому посылаю к вам верно служить своего сына Харуна, офицера, прапорщика.
Ахметзаки Валидов внимательно посмотрел на Габидуллу и Харуна. На миг он вспомнил, как в прошлом году, в декабре, на съезде в Оренбурге, Курбангалиев открыто выражал свое недовольство тем, что его линия не получила поддержку на III всебашкирском курултае и ему не удалось добиться избрания Шарифа Манатова, его ставленника, на пост председателя правительства Башкирской автономии. Однако Валидов быстро отбросил тягостное воспоминание и ответил гостю, проявляя все свое уважением к его возрасту и сану:
– Очень рад вашему приезду, достопочтенный и глубоко уважаемый ишан, желаю вам многих лет жизни. Я думаю, мы с вами едины в том, что хотим нашему народу лучшей жизни, желаем дать ему свободу, за которую он боролся веками, не щадя жизни своих лучших сыновей.
Ахметзаки поправил очки, внимательно посмотрел на Харуна и обратился к нему:
– Мы сейчас формируем нашу, башкирскую, армию. Нам сейчас очень нужно оружие. Его нам дадут наши друзья, чехословаки, но, главное, нам нужны воины, и, прежде всего, необходимы наши, башкирские боевые офицеры, такие как вы. Я очень надеюсь на вас.
Ахметзаки Валидов подошел к Харуну и крепко пожал ему руку. Габидулла, переполненный гордостью за своего сына, торжествующим взглядом обвел стоящих рядом соратников Валидова – Галимьяна Тагана и Гарифа Мухамедьярова.
Действительно, Харун Курбангалиев примет самое деятельное участие в деятельности Башкирского Совета. Некоторое время он даже будет заведовать финансами. Затем возьмется за формирование третьего башкирского, наиболее боеспособного пехотного полка и будет до конца служить, как об этом потом напишет позднее А.Валидов в своих воспоминаниях: «...мужественно и храбро воевал и погиб с честью».
Огненная стена Гражданской войны, как весенний пал, в течение одного-двух месяцев охватила всю страну – от центра до самых окраин. Террор стал обыденностью, средой обитания, а для обывателя складывалась своего рода жизнь в катастрофе. Террор оправдывался установлением кода «свой» – «чужой», «мы» и «они». Мы – «люди», а они – «нелюди». Шла настоящая братоубийственная война: брат убивал брата, башкир убивал башкира...
Примирение Курбангалиевых и Валидова было только видимым. И его не хватило даже на один – два месяца. В августе Мухаммед-Габдулхай прибывает в Оренбург, здесь встречается с Мухамет-Вали Хусаиновым, татарским муллой первой соборной мечети, придерживавшегося консервативных взглядов, ищет поддержку среди богатого и многочисленного рода татарских купцов Хусаиновых. Он встречается с земляками-аргаяшцами и открыто подстрекает башкирских солдат из Аргаяшского кантона против Валидова, говоря:
– Заки хочет отправить вас воевать не за свою землю, а в сторону Ташкента и Туркестана.
В августе Башкирское правительство, которое с июля разместилось в Оренбурге, в парке Караван-сарая решило провести парад башкирских полков. И во время парада 23 солдата из Аргаяшского кантона – сторонники М.-Г.Курбангалиева, прорвавшись через впереди стоящую цепь с примкнутыми штыками, бросились к Валидову. Другие солдаты защитили его и не допустили кровопролития. Мятежники были арестованы. На допросе они признались, что по наущению Курбангалиева хотели отомстить за убитого сторонниками Валидова в мае офицера Мингажа, являвшегося другом Курбангалиева.
Линия противостояния, как глубокая трещина, прошла среди башкир. Для борьбы с большевиками и сторонниками башкирской автономии Курбангалиевы организовали Мухамет-Кулуевский волостной Башкирский летучий отряд во главе с урядником Феоктистом Костылевым, устраивавшим публичные порки нагайками и ружейными шомполами, аресты и расстрелы активистов Башкирского правительства и сторонников Советов. Курбангалиевы широко пользовались этим отрядом для достижения своих целей.
Ожесточение, а порой и настоящее озверение противоборствующих сторон уже не знало никаких границ. Уже вполне оформившаяся Гражданская война диктовала свою логику, отбрасывая всякие понятия чести и морали. 30 июля газета «Башҡорт тауышы», издаваемая Оренбургским военным отделом Башкирского правительства призывает:
«...Это шайтаны [большевики], дьяволы, которые пробрались в ваши ряды и ходят между вами. Вы их расстреливайте, убивайте, прикалывайте, уничтожайте везде, где они появятся».
Чрезвычайная комиссия Башкирского правительства в ноябре 1918 года выпускает грозный наказ (приказ) о расстреле «в отношении политически враждебных соплеменников из Зауралья», где следуют пункты: «разыскать и расстрелять», «расстрелять на месте» или «арестовать». А уполномоченные Давлетбаевской, Метелевской и Мавлютовской волостей – сторонники Курбангалиева 20 ноября составляют список большевиков из 29 человек, подлежащих задержанию, из них 20 уже находятся в тюрьме.
В деревне Медиак сторонники Курбангалиева зверски убили двух братьев Сафиных – Шакира и Сабира, тела бросили в колодец. Около деревни Большое Усманово, в лесу (ныне это место жители называют Динәкәй ағасы), произошло убийство Динмухамеда Кучукова. А случилось это так.
Габидулла-ишан в начале октября 1918 года решил проехать посмотреть свои лесные угодия. Он был не в духе: ему передали, что сход жителей деревни Акбашево принял решение изъять у него лесные угодья в пользу всей сельской общины. Невелик был участок в 13 гектаров, да и там всего лишь береза и осина. Но его задел сам факт самочинства акбашевцев. И на сходе больше всех выступал Динмухамед Кучуков, опять называл ишана «кс-пла-татаром», призывал не бояться Курбангалиева.
Вот и надумал ишан поехать в Акбашево и разобраться. Поехал самой короткой, лесной дорогой, через Аҡ-тюбе. Лошадью правил кучер Шаяхмет, верой и правдой служивший у хозяина уже восемнадцать лет. Дорога укачивала, и ишан было вздремнул. Вдруг лошадь остановилась. Шаяхмет тихо промолвил:
– Слышите, мулла хәҙрәт (почтеннейший мулла), кажись, кто-то в вашем лесу рубит…
Ишан прислушался, да, действительно, в ближнем лесу был слышен стук топора. Он промолвил:
– Давай, сворачивай, кто это там хозяйничает, это ведь наш лес.
Медленно, между деревьев поехали на стук, он становился все слышнее. А вот и порубщик, он все машет топором и не оглядывается. Сошли с брички, подошли близко. Тогда ишан увидел, что это Динмухамед Кучуков. Он стоит, вспотевший в одной рубахе, даже бишмәт снял, недалеко лежат уже срубленные три березы.
Ишан прихрамывая подошел к нему, усмехнулся:
– Ты, голодранец, кто тебе разрешил мой лес рубить?
А Динмухамед, не смущаясь, дерзко отвечает:
– Мы провели сельский сход и решили, что это наш общинный лес, и мы вольны здесь рубить лес.
Ишана охватила мгновенная ярость, вот он, «красный смутьян», который подбил деревенских против него. Ярость пробудилась в нем, и Габидулла, не сдерживаясь, замахнулся и ударил палкой по лицу Динмухамеда. Брызнула кровь. Порубщик отшатнулся и выронил топор из рук. И в этот момент сзади тихо подкрался верный Шаяхмет и изо всей силы ударил того по затылку кистенем, который возил всегда с собой. Динмухамед упал, как подкошенный.
Ишан посмотрел на бездыханно лежащего на земле человека и медленно сказал:
– Кажется, Аллах забрал к себе его грешную душу...
Шаяхмет, криво усмехаясь, добавил:
– Ишан, ну, значит, так угодно Аллаху, и тому есть благословенье Аллаха...
Ишан тихо спросил:
– Никого здесь больше нет? Никто нас не увидел?
И он повернул голову и посмотрел вокруг: действительно, никого не было.
Однако в метрах двадцати, за толстой березой, прижавшись к ее стволу, стоял перепуганный паренек, младший брат Динмухамеда, отлучившийся как раз перед этим справить малую нужду. Он, сейчас от страха закрыл ладонью рот, боясь закричать. Потом словно очнулся и стремглав бросился всторону деревни.
Ненависть может порождать только ненависть, а насилие только новое насилие. В Аргаяшском кантоне после ухода красных образовался партизанский отряд во главе с Хамидуллой Кучуковым.
И вот, в один из дней, когда в Медиаке не было сыновей ишана, красные партизаны, узнав об этом, решили расправиться с Курбангалиевым. С десяток вооруженных людей поскакали из Мухамет-Кулуево в Медиак. Ишан в это время сидел и молился дома. Через какое-то время ему пришло видение – с десяток черных змей, высунув жала, извиваясь, ползут к его дому. Ишан спокойно сотворил сокровенную молитву, взял свой чекмень, посох, ичиги и залез в большой сундук. Растерянная жена только смотрела на него. Ишан коснулся руки жены, прочитал молитву и сказал:
– Успокойся. Сейчас сюда придут люди, которые хотят убить меня. Закрой меня, а ключ спрячь, сама ложись на кровать и скажи, что я уехал за лекарем...
Жена взяла себя в руки, закрыла сундук, ключ положила под половицу. Затем обвязала голову полотенцем и улеглась на кровать. Через пять минут послышался конный топот и в дом ворвались красные партизаны. Они быстро осмотрели дом, затем кинулись к женщине:
– Говори, старая, где ишан, а то тебе плохо будет.
Лежащая на кровати Гайша, еле поднимая голову, слабым дрожащим голосом прошептала:
– Уехал за лекарем Косухиным, говорит, кровь пускать надо.
Один из ворвавшихся в дом, увидев большой сундук, подошел к нему, штыком сломал замок и взялся за крышку. Жена ишана вся обмерла от страха. Откинулась крышка сундука, но внутри ничего не было.
Случилось мгновенное перемещение тела ишана в пространстве или кирамат (в исламе «сверхъестественное деяние, чудо, «даруемое» Аллахом).
Партизаны еще раз осмотрели дом, двор и, не найдя того, кого искали, выругавшись, ушли ни с чем.
Когда вечером сыновья Харун и Габдул-Аваль, вернувшись из города, узнали о нападении, то они пришли в неописуемую ярость и, взяв вооруженный отряд, нещадно погоняя коней, бросились за красными, однако их уже и след простыл.
В 1918 году белые убили муллу мечети деревни Альмеево Аргаяшского кантона Х.Хисамова вместе с его семьей. Их сторонниками был убит и указной мулла деревни Сагитово Мухамет-Кулуевской волости этого же кантона Фасхетдин Киреев.
Не щадили своих противников и красные. Так, в июне 1918 года, как писала газета «Башҡорт» от 19 июня, отступающие вдоль железной дороги к Екатеринбургу красноармейцы в деревне Аязгулово Аргаяшского кантона «…в отношении местного населения... учинили все худшее, что можно было учинить. Не уцелело ничего из живности, скота и птицы. Распороли и вытряхнули из домов во двор не нужные им подушки и матрацы... утащили войлочные и тканые ковры из мечети, ...надругаясь над мечетью, в одном из углов здания, навалили кизяк, похитили чалму муллы...»
К расхождению между Курбангалиевыми и сторонниками Башкирской автономии добавилось отрицательное отношение Сибирского правительства и белого командования к Башкирской автономии, которое не признало правительство Колчака. В ноябре был арестован даже уполномоченный Башкирского правительства Муса Смаков, правда, после обращений Ахметзаки Валидова был освобожден. Как крик души, можно расценивать его слова, когда он в начале декабря 1918 года писал командующему чехословацких войск генералу Яну Сыровому: «Русские власти относятся к башкирскому народу и Башкирскому правительству крайне вредно. Они упразднили наши башкирские гражданские и войсковые учреждения, арестовали ряд уважаемых башкир и наших представителей.Прошу не допускать в дальнейшем такого издевательства над башкирским народом и войсками...»
Башкирам отказывали в обеспечении оружием и обмундированием, срывали мобилизацию, распускали создаваемые органы власти автономии. Естественное стремление к независимости, национальной самостоятельности белые расценивали лишь как «фанатичное политиканство». Разутые, полураздетые, в бишмәтах и сарыках, почти не имеющие оружия башкиры нужны были белым лишь как послушная солдатская масса для борьбы с большевиками. Один из белых офицеров откровенно выразил свое мнение о башкирах следующими словами «хороший материал для войны...». Командование белой армии с глубоким недоверием относилось к Башкирской автономии, к ее руководителю А.Валидову. Так, начальник штаба Западной армии, генерал-майор С.А.Щепихин 6 февраля 1919 года в своем донесении предлагал: «Дабы наладить отношение с башкирским народом, надо удалить нынешнее правительство и, в первую очередь, Валидова».
Был завязан острейший клубок противоречий, происходила ожесточенная борьба различных групп, движений, партий. Законы политической борьбы жестоки и они диктуют свои нормы поведения...
М.-Г.Курбангалиев тоже проводил свою линию, и при том жестко и последовательно. 30 сентября 1918 года года заведующий отделом внутренних дел Башкирской автономии А.Валидов издает приказ №146, согласно которого по Аргаяшскому кантону Хасан Вахитов утверждается председателем управы, а вместе с ним пять членов. И в их числе Хафиз Кушаев и Габдулхай Курбангалиев. Таким образом, Валидов проявляет стремление сплотить ряды башкир.
Однако Курбангалиев называет Башкирское правительство полубольшевистским, не только отказывается входить в состав управы сам, но и делает все, чтобы кантональная управа была распущена. Про Аргаяшскую кантонную управу заявляет так: «…начала действовать противозаконно и вразрез с русским правительством, а потому ее не признавать и никаких ее распоряжений не исполнять».
Как отмечали члены кантонной управы: «Курбангалиев привык управлять и приказывать...»
Челябинский уезд. Деревня Медиак. 6 октября 1918 года. Вечер. Дом Мухаммед-Габдулхая Курбангалиева. Комната освещена светом свечи на столе и большой керосиновой лампы на потолке. Мухаммед-Габдулхай сидит за столом, перед ним лист бумаги, он пишет письмо:
«Господин полковник!
Позвольте, прежде всего, уважаемый Николай Карлович, выразить Вам полное и всеобщее уважение и признательность, как представителю славной армии, положившей конец самочинству большевистских революционных комитетов в Челябинском уезде, устранившей смуту и установившей порядок в нашем уезде. Однако до сих пор еще сохраняются отдельные большевистские элементы, и они пытаются вести подрывную против законной власти в лице Временного Сибирского Правительства и его органов на местах. Таковыми в Аргаяшском кантоне являются члены Аргаяшской кантонной управы Хафиз Кушаев, Нуриагзам Тагиров, Мансур Магасумов, Муллажан (Галей) Салимьянов. Оные лица всячески поддерживают так называемую Башкирскую Автономную власть и тайно действуют заодно с большевиками. Считаю весьма необходимым изолировать оных лиц путем немедленного ареста.
Примите господин полковник уверения в моем совершенном и безмерном почтении к Вам. К сему духовного звания Курбангалиев Мухаммед-Габдулхай, сын Габидуллы.
Деревня Медиак. Писано года 1918, октября месяца 6 числа».
Курбангалиев вкладывает письмо в конверт, подносит горящую свечу, расплавляет сургуч и прикладывает его к запечатанному конверту, затем приставляет свою тамғу – маленькую печать. На конверте крупно пишет «Начальнику Челябинского гарнизона полковнику г-ну Вельк Н.К.».Затем вызывает верного Шаяхмета и говорит:
– Вот пакет, завтра, рано с утра поедешь в город, в штаб гарнизона, на улице Уфимской и вручишь его полковнику Вельку, лично в руки...
И уже 8 октября 1918 года отряд казаков, прибывший из Челябинска, разоружил в Аргаяше башкирский добровольческий отряд из двухсот человек, выполнявший роль милиции. А 16 октября члены Аргаяшской кантонной управы Хафиз Кушаев, Нуриагзам Тагиров, Мансур Магасумов, Муллажан (Галей) Салимьянов из Асаново по доносу Курбангалиева и по приказу полковника Н.К.Велька были арестованы и отправлены в челябинскую тюрьму. Причастность Курбангалиева к аресту была очевидна, и это он сам не скрывал: в Аргаяш он приехал в сопровождении отряда казаков. У арестованных, волей обстоятельств работавших вместе, были разные взгляды: Кушаев – на стороне большевиков, Тагиров был сторонником Валидова, Магасумов – беспартийным, но все они стали противниками Курбангалиева. После этой расправы власть Башкирской автономии в Аргаяшском кантоне так и не была восстановлена. И как признавал председатель Башкирского правительства Мстислав Кулаев, «...власть Башкирского правительства в двух кантонах – Аргаяшском и Яланском – была полностью утеряна». А член правительства Сагит Мрясов писал: «...после ареста управы никто не решался занять места арестованных из-за боязни белогвардейского террора. Пришлось все кантонные учреждения ликвидировать».
Мухаммед-Габдулхай Курбангалиев и его сторонники в 1918–1919 годах отстаивали необходимость предоставления башкирскому населению самоопределения лишь по национальным, культурным и религиозным вопросам, без территориального выделения в автономную единицу, по его выражению, «чтобы принцип федерации был национально-географическим». Парадоксально, но Курбангалиев и его сторонники исходили из добрых и здравых побуждений, чтобы сохранить единство башкир с русским народом. Дисперсное (рассеяное) расселение нерусского населения на ряде территорий России, как, например, башкир в Зауралье, среди преобладающего русского населения объективно говорило в пользу этого. Однако истина всегда конкретна, и она не может быть истолкована как всеобъемлющая. И Курбангалиев совершенно неправильно распространял свое верное отчасти утверждение на всю территорию, населенную башкирами, отрицая широкую Автономию большой Башкирии.
М.-Г.Курбангалиев, впрочем, как и А.Валидов, не смогли увидеть границы той истины, которую каждый из них твердо отстаивал, не смогли нащупать возможность взаимодополнения территориальной и экстерриториальной форм автономии. Хотя в ходе Сибирского похода Курбангалиев намного ближе стал к позиции Валидова, чем в1917 году.
И можно утверждать, взгляды М.-Г.Курбангалиева, развитые им до крайности, и теоретические положения в национальном строительстве И.Сталина во многом были ущербно близки. Как известно, в 1922 году Сталин, в виду его догматической ограниченности, выступал против федеративного построения будущего союза советских республик, на чем настаивал Ленин. Сталин предлагал свой план, крайне урезавший права советских республик, фактически делавших их автономиями в составе РСФСР.
Курбангалиев также отстаивал сохранение вотчинных прав башкир на землю. Габидулла-ишан и Мухаммед-Габдулхай очень жестко выступали против стремления татар возглавить мусульманское движение.
Лидеры татарского национального движения образовали Центральное Национальное управление мусульман Внутренней России и Сибири и всячески стремились к его утверждению в качестве единственного центра тюрко-татар. Курбангалиев был противником этого.
Мухаммед-Габдулхай особенно яростно выступал за защиту религии и за образование самостоятельного Главного Духовного управления для Башкортостана, свободного от влияния татар. Имам пользовался большим влиянием среди аргаяшских башкир и потому 2 октября 1918 года на съезде Башкирского духовного управления Мухаммед-Габдулхай Курбангалиев был утвержден кантонным казыем Аргаяшского кантона. И в это же время его брат, Харун Курбангалиев, возглавил Мухамет-Кулуевскую волостную управу. Мухаммед-Габдулхай в этот период проявляет неутомимость, удивительную энергию, огромную организаторскую волю, стремясь сплотить башкир вокруг себя. Он объявляет о создании Комитета по распространению гражданства и свободы среди мусульман пяти башкирских волостей Челябинского уезда, выезжает в соседний Шадринский уезд, выступает там, в башкирских деревнях, со своей программой. Можно только поразиться насколько раскрылись способности 29-летнего Мухаммед-Габдулхая в этот период. Впрочем, как и всех деятелей башкирского национального движения, большинство которых не достигло даже тридцати лет. Действительно, это время можно назвать временем расцвета, когда молодая башкирская элита поднялась во весь рост, удивив остальной мир...
31 октября 1918 года М.-Г.Курбангалиев, И.Гадильшин, С.Ахмеджанов и Ш.Фахрисламов, как уполномоченные башкирских волостей Челябинского уезда, написали прошение в адрес министра внутренних дел Сибирского правительства: «Особо желательно образование самостоятельного духовного управления, чтобы выйти из подчинения татарскому магометанскому управлению, так как это было одним из источников татарского засилья над башкирами...»
Ища поддержку в осуществлении этих планов, с данным прошением уполномоченные поездом выехали в Омск. Однако к этому времени в Омске не было ни министра, ни дееспособного правительства. Письмо у уполномоченных чиновник в правительственной канцелярии принял с обещанием непременно передать, однако последовавшие затем события, связанные с переворотом 18 ноября и приходом к власти адмирала А.В.Колчака, затянули рассмотрение прошения. И поэтому пришлось задержаться в Омске. Необходимо отметить, что Курбангалиев полностью поддержал приход к власти Верховного правителя А.В.Колчака.
И уже 4 декабря в роскошном особняке купца Батюшкова на улице Береговой, 9, сейчас занятом под резиденцию адмирала, Курбангалиева принял верховный правитель Колчак. Ожидая приглашения, в приемной, он то и дело слышал от возбужденных офицеров, от исполненных радостью от назначения колчаковских министров:
– Господа, да мы уже к Пасхе, с Божьей помощью и при поддержке союзников под колокольный звон войдем в Москву...
– Разгоним эту мужичью Совдепию...
– Будем на фонарях вешать господ большевичков...
Предупредительный и вышколенный адъютант ввел Курбангалиева в кабинет. Пол блистал начищенным паркетом, кабинет был уставлен гамбсовской мебелью, сверху свешивалась большая хрустальная люстра, все великолепие обстановки отражалось в громадном зеркале. Колчак был в парадной адмиральской форме. Держался он весьма уверенно, был решителен в словах и в действиях, быстро входя в роль Верховного правителя.Не только у его окружения, но, и у адмирала было приподнятое настроение.
Курбангалиев передал Колчаку приветствие от башкир по случаю принятия верховной власти:
– Ваше превосходительство от имени всех башкир Челябинского уезда прошу покорнейше принять слова нашей всеобщей поддержки ваших действий по установлению твердых начал государственной власти во имя возрождения единой и неделимой России.
Выслушав приветствие гостя и выраженное пожелание о необходимости культурно-национальной автономии башкир, Верховный правитель заявил:
– Я благодарю башкир за поддержку, вы самый близкий к нашему белому движению народ. Я полностью разделяю ваше мнение о необходимости объединения всех общественных сил, всех национальных групп под лозунгом «Единая и неделимая Россия». А форму правления определит созванный после неминуемой победы над большевизмом Российский Земский собор, где будет выражена воля народа...
Адмирал остановился, и особо выделив интонацией, продолжил:
– Но, будущая новая Россия не должна иметь никакие национальные автономии, ни культурных, ни иных. Хватит нам, именно брожение в национальных группах, среди поляков, финнов, евреев и малороссов, иных меньшинств привело нас к крушению империи...
М.-Г.Курбангалиев молча слушал эту речь, обуреваемый внутренними противоречиями. Да, адмирал прав, нужна лишь единая и неделимая Россия с сильным правителем, но почему бы не дать послабление в малом нам, называемым в России обидным словом «инородцы», что, конечно, тоже задевает нас. Ведь мы же издавна живем на своей земле, мы жили здесь веками, и даже тогда, когда здесь не было русских первопоселенцев, не было демидовских заводов, а при них русских заводских поселков. Мы не инородцы, а коренные жители нашей земли. Мы оберегали страну от иноземцев, когда они нападали на Россию, башкиры верно несли службу на границах в бескрайних кайсацских степях, отражая набеги степняков...
А Ахметзаки Валидов, узнав о приветствии Курбангалиева, 14 декабря откликнется горькими словами: «Злочастно известные Курбангалиевы из Челябинска отправили Колчаку приветственную телеграмму».
Теперь уже между двумя деятелями развернется непреодолимая пропасть. И будучи уже представленным Верховному правителю, 9 января 1919 года Мухаммед-Габдулхай Курбангалиев, издавна озабоченный засильем татар в Оренбургском магометанском духовном собрании и давно вынашивавший идею создания отдельного Башкирского духовного управления, пишет из Медиака уже личное письмо в Сибирское временное правительство: «Его превосходительству адмиралу Колчаку Александру Васильевичу. В скором времени я постараюсь прислать Вашему превосходительству копию с постановления Учредительного съезда Башкурдистана по духовным вопросам. Постановление это составлено нами на учредительном съезде, думаю, что таковое будет хорошим материалом при составлении положения об организации духовного управления Башкирии...»
Курбангалиев в своем стремлении оторваться от автономной Башкирии готов был присоединиться к ближайшей сибирской губернии. Так, в этом же письме он сообщал, что башкиры Давлетбаевской волости постановили «…оторваться от Башкурдистана, стремясь территориально присоединиться к Сибири, так как всякие социалистические болтовни нам беспартийным чужды». Курбангалиев настойчиво проводит свою линию.
Однако обращения Курбангалиева оставались без реакции Верховного и его правительства. Лишь когда уже явно проявилось недовольство башкир отказом Сибирского правительства решать их насущные проблемы, и, прежде всего, в вопросе предоставления автономии, верховный правитель России, адмирал А.В.Колчак, решил лично заняться этой проблемой. Для этого он 15 февраля 1919 года в Челябинске принял для личной беседы Мухаммед-Габдулхая Курбангалиева и его единомышленников и, по их словам, «…изволил обещать свою поддержку в удовлетворении башкирских нужд, включая даже самоопределение по административным делам с устройством самоуправления башкир вроде казачества».
Большой род Курбангалиевых, имея средства, принял активное участие в организации небольшого отряда, громко названного затем «полк Мухаммада», воевавшего в составе белой армии, выделив лошадей, снабдив продуктами, организовав сбор денег в башкирских волостях.
Однако было уже поздно, время было безвозвратно потеряно. А, как известно, теряющий время, теряет все. Планы как белых, так и Курбангалиева не могли уже быть исполнены ввиду быстрого разгрома и последовавшего затем отступления армии Колчака.
После перехода башкирских частей на сторону Красной Армии открывалась новая страница большой книги трагедии башкирского народа в братоубийственной Гражданской войне. Только писалась она не чернилами, а кровью и страданиями башкир. Все было еще впереди: расстрелы башкирских командиров, избиения и издевательства красноармейцев над башкирскими солдатами, массовые убийства, грабежи, наложение контрибуций, изнасилования женщин в башкирских аулах, изуверское убийство красноармейцами печально известного Смоленского полка двух молодых светочей башкирской поэзии Шайхзады Бабича и Абдулхая Иркабаева, обратный переход кавалерийского полка отчаянного и храброго Мусы Муртазина на сторону белых. С другой стороны, башкиры-коммунисты встретили переход А.Валидова и башкирского войска с открытым недоверием. Известный своей непримиримостью, башкирский коммунист Шагит Худайбердин в газете «Кызыл яр», выпускаемой на татарском языке политотделом V армии красных, взывал к башкирам: «Мы не должны проливать кровь, прельстившись на подобную башкирскую автономию и следуя за тептярем Заки… Долой диктатуру Валидова...»
И было предчувствие будущей трагедии. Как писал потом А.Валидов в своих воспоминаниях: «20 февраля полки на моих глазах перешли на сторону красных. Я наблюдал за движением войск, сидя на санях, запряженных парой лошадей. Приветствуя солдат, я с трудом сдержал слезы. Многие солдаты плакали. …Мне представлялись картины мрачного будущего народа. Предположение, что дальнейшая судьба войск будет трагичной, было слишком реальным. Исходя из интересов политики большевиков в отношении к восточным народам, я еще верил, что наша жизнь все же будет сохранена…»
Ахметзаки Валидов не мог предвидеть будущий полный разрыв с Москвой, когда через четырнадцать месяцев, в мае 1920 года В.Ульянов/Ленин, подписанное 20 марта 1919 года соглашение между Центральным Советским правительством и правительством Башкирской Автономии, назовет «клочком бумаги».
Переход башкирских частей помог Советам разгромить Колчака. 10 апреля 1919 года В.Ульянов/Ленин писал, что на Восточном фронте
«...решается судьба революции». Башкиры затем участвовали в борьбе с войсками Деникина в июне-августе 1919 года, в сентябре-октябре защитили Петроград от войск Юденича, и после этого уже можно было не считаться с Башкирской Автономией. Председатель ВЦИК Михаил Калинин, возносимый властью как благостный добрый «Всероссийский староста», на закрытом заседании Оренбургского ревкома в это время откровенно говорил: «...Автономия Башкурдистана – это буф для восточных народов. Мы башкирам не верим, гоним их солдат под Питер…»
Валидов не мог предвидеть и свой выход из правительства республики и вынужденное бегство вместе с соратниками в Среднюю Азию, отчаянную борьбу там и свой путь в эмиграцию, но, у него были тяжелые предчувствия...
Все будет впереди, а пока А.Валидов, сдерживая слезы, наблюдает, как башкирские полки переходят на сторону Советов.
Башкиры, одними из первых в России в 1917 году выразившие свою вековую волю к самостоятельности, волей судьбы оказались между имперской белой наковальней и красным молотом. Трагедия башкирского национального движения заключалась в том, что с самого начала, заявив 11 ноября 1917 года, после октябрьского переворота, в фармане №1:
«…мы не большевики и не меньшевики, мы лишь башкиры», они, находясь в самом центре сотрясаемой тектоническими разломами России, реально не могли удержаться на этой позиции и помимо своей воли были втянуты в водоворот событий. Если поляки, финны, латыши, литовцы, эстонцы, народы окраин России имели шанс на реальное самоопределение, то у башкир таких шансов в той реальной исторической обстановке не было совсем. Страшные потери понес башкирский народ в этой неравной борьбе за свое выживание, за право самому решать свою судьбу. Основным театром военных действий на Восточном фронте являлась территория Башкортостана, здесь шесть раз проходила линия фронта, в ходе Гражданской войны и последующих голодных лет погиб каждый третий башкир. Но жертвы не были напрасными. Эта великая жертвенность, как и жертвенность участников девяти крупных башкирских восстаний XVII–XVIII веков сохранила народ, не дала деспотической власти совсем его уничтожить. Башкиры своими жертвами в 1918–1920 годах отстаивали право и других нерусских народов России на суверенитет и национальное самоопределение. Они показали пример, когда смогли первыми в России, подпавшей под власть фанатичных коммунистов, поставивших во главу за классовую борьбу и социальный фактор, получить Автономию, пусть даже урезанную, не в тех пределах, которой они добивались. Башкиры в буквальном смысле штыками завоевали ее. И коммунистическая власть, наученная опытом борьбы башкир за свою свободу, вынуждена была делать послабления и другим нерусским народам. И в этом заключается непреходящее значение борьбы башкирского народа за свою свободу, значение башкирского национального движения 1917–1920 гг.
...Здесь хотелось бы отдельно остановиться на роли И.Сталина в судьбе Башкортостана, как и других народов страны. «Отец народов», «выдающийся теоретик и практик в национальном вопросе», «великий вождь» – как только не именовали Иосифа Сталина при жизни. Однако на самом деле Сталин никак не соответствовал данному уровню. Учеба в духовной семинарии, отсутствие системного образования, личные негативные черты характера способствовали формированию у него устойчивого догматического мышления.
Наглядный пример этому – его доклад «О проекте Конституции Союза ССР» на Чрезвычайном VIII Всесоюзном съезде Советов 25 ноября 1936 года. И.В.Сталин говорил: «Возьмем, например, Башкирскую или Татарскую Республику. Допустим, что эти автономные республики перевели в разряд союзных республик. Могли бы они поставить вопрос логически и фактически о своем выходе из СССР? Нет, не могли бы. Почему? Потому, что они со всех сторон окружены советскими республиками и областями и им, собственно говоря, некуда выходить из состава СССР. Поэтому перевод таких республик в разряд союзных республик был бы неправилен…»
Здесь наглядно видно смешение и последующая подмена логических понятий: формы реализации гипотетического вопроса о выходе и реального понятия статуса. Ни Башкирская, ни Татарская республика, ни тогда, ни в последующем не ставили вопрос о выходе, а ставили реальный вопрос о повышении своего статуса, уровня самостоятельности до союзной республики. Сталин, как истинный схоласт, взяв один формальный признак – отсутствие внешних границ, на его основе опрокидывает все положение.
И можно предположить, что руководствуясь именно подобной ущербной сталинской логикой, в 1925 году была так изменена граница между Киргизской (Казахской) АССР и Башкирской АССР, что так называемый Кувандыкский коридор, территория, где издавно проживали башкиры, был передан образованной Оренбургской области, и это прервало связь БАССР с Казахстаном и даже формальную внешнюю границу Башкортостана.
И.Сталин выступал против федерации, однако в мировой практике сложился огромный положительный опыт подобных государственных объединений. Как, например, Швейцарская конфедерация, существующая с 1291 года, федеративное государство США, созданное в 1776 году, Федеративная Республика Германии. Ленинско-сталинская конструкция Союза, а ее можно назвать именно так, в виду того, что теоретические положения о равноправии и свободе соединения народов в союзном государстве, выдвигаемые В.Ульяновым/Лениным, не всегда были ему свойственны и в реальности никогда не были осуществлены. И нет никаких оснований утверждать, что В.Ульянов/Ленин, назвавший соглашение с Башкирской Автономией «клочком бумаги», мог бы проводить политику действительного равноправия. Просто вождь пролетариата был лучшим тактиком, чем Сталин, когда он отверг сталинский план «автономизации». Для Ленина в 1922 году было важным сохранить национальные окраины в составе единого Советского государства, как условие закрепления захваченной власти, а потом и свершения мировой революции.
Продолжение следует .