Найти тему

Серёга, Анатолий Жилкин

Серёга

Анатолий Жилкин

Серёга проснулся с ощущением внутреннего умиротворения и покоя. Он лежал с закрытыми глазами, прислушивался к себе и улыбался…
«Я улыбаюсь? С чего бы?» – удивился он. Он будто через щёлку в заборе разглядывал свою прежнюю, подзабытую жизнь, от которой всеми силами старался избавиться…
«Нет-нет, ещё не время. Надо подождать. А вдруг?» – останавливал он себя, надеясь на чудо. Он верил, что когда-нибудь наступит день – и они соединятся.
«Мои девчонки! Не может быть, чтобы они не вернулись». Он помнил о них каждую минуту. Ждал. Он потому и жив до сих пор – потому что помнил и ждал. И каждый день глушил себя не стаканами, литрами водки, день за днём сжигая свою жизнь. Спешил. Не от слабости, нет! С одним лишь желанием: «Скорей бы «туда»!
– По-другому?
– Не хочу по-другому… – спорил он сам с собой.
Эти пять лет как вечность в ожидании конца…Темень вокруг, ни живой души, одни тени, отдалённо похожие на людей.
    …Днём работа, после работы приветливая продавщица Настенька в винно-водочном отделе, а дома проклятый диван. А ещё воспоминания, тени и ночные кошмары.
«Почему так светло сегодня? И этот покой на душе... Так бывало когда-то в той, навсегда потерянной жизни... И голова! Откуда этот свежий ветерок? Как приятно холодит лицо, виски, грудь… Что это? Я слышу сердце! Но ведь оно окаменело. Неужели дождался?»
    Пять лет ожидания. То в потёмках похмельного забытья, то во мраке безумного запоя. До очередного «на ковёр»; потом снова «как-нибудь», неумолимо возвращаясь к нему, к своему единственному собеседнику – к запою. «Зачем я здесь? Хочу к ним, к моим девчонкам. Ленка, Танюшка, Оленька… – я не хочу без них…»
    …Со стороны посмотреть – рехнулся мужик. В расцвете сил крест на себе поставил. А какой был орёл! На международных линиях вторым пилотом! На командира со дня на день приказ ждали…
– Какой сегодня день? Ага, суббота. Уфффф… Что-то припоминаю, правда, не очень… Да чего там, всё как всегда: продавщица Настенька с приветливой улыбкой, два литра водки и проклятый диван. Провались всё пропадом! Здоровье подводит бычье. Другой бы давно загнулся.
– А побороться?
– Не вижу смысла…
– Ты помнишь, Серёга, как летал вторым пилотом?.. Все переаттестации на «отлично», английский в совершенстве! Весь мир на ладони! Последние семь лет к Хабаровску приписан… был…
– Я помню… Эх, жизнь!..
«Странное дело, сегодня светло… и легко вспоминается. Такое чувство, что я прощаюсь со всем этим… опостылевшим. Туман на глазах тает, светло… и зелень вокруг».
– На глазах?
Он поднёс ладони к лицу, легонько надавил на глазные яблоки. «На месте глаза. Оба на месте. Не может быть!..» Серёга осторожно приоткрыл глаза: сначала один – тот, который должен быть на месте; потом второй – «выбитый». «Оба на месте. Я снова вижу? И правда, туман тает и зелень…»
    …В памяти всплыли подробности той роковой ночи. И драка. «Другой бы сопли на кулак… хвостом вильнул и на полусогнутых в сторону. Летал бы сейчас командиром и горя не мыкал. Не маялся бы как неприкаянный: то в экспедиторах, то в грузчиках. Пропади оно… Но не проходят у нас такие фокусы. Вокзальская шпана. Шпаной был, шпаной и останусь, пока земля носит. Не долго уж осталось, при таких-то скоростях».
    …Дождались с Ленкой боя курантов, выпили по бокалу советского шампанского. За любовь вечную! За дочурок родненьких! За судьбу счастливую! Потом уложили дочек спать. Укрыли верблюжьим одеялом, поцеловали в завитки на висках и вышли на мороз прогуляться. Луна со звёздами хоровод водит, ночка мягкими снежками норовит в лицо угодить. Весело на улице, знакомых полно, на сердце радость. Счастью, казалось, конца краю не будет. Под ручку по нарядному городу гуляли, целовались, как на первом свидании. В любви объяснялись, в верности клялись – «и в радости, и в горе»…
    Встретился Серёгин приятель, штурманец Вася – Василёк. Обнялись, поболтали, пошутили, пожелали всяческих благ друг другу. Душевный парень. Москвич. Воспитанный, начитанный, образованный, внимательный. Чересчур внимательный. Серёга его как-то предупредил: «Ты, Вася, того: зенки свои «впучь» вовнутрь и козырьком придави. При Ленке ножонками не сучи. Прибью!» Вася тогда «впучил»…
Серёга с Ленкой, вдоволь нагулявшись, решили, что пора возвращаться домой к дочуркам. Свернули в знакомый проулок и нос к носу столкнулись с весёлой компанией. Человек десять их было. В сильном подпитии. Герои! Время позднее – вокруг ни души. Потом догадался – караулили, поглумиться хотели. Толпа! Кого бояться?
    Слово за слово – «закурить, позвонить»… Когда к Ленке лапы потянули, щёлкнул предохранитель у Серёги, перемкнуло в голове. У него с детства так: щёлкнул –значит, пора! И попробуй его остановить. Вокзал приучил: не вилять, не прогибаться. А предохранитель, чтоб разговоров потом не было: мол, прозевал, упустил момент мужиком остаться. Проверено с предохранителем: ни разу не подвёл хозяина.
На автопилоте «работал» – за Ленку шибко боялся. Отступила компания: дрогнули мОлодцы. Вроде выстоял. Подустал малость, но ногами крепко упирался. Отдышался, руки теплом налились, обстановку оценил… «Пора уходить», – решил.
И надо ж было отвлечься в этот момент. В тот самый момент и погасла Серёгина звезда. Горячий глаз приятно обжёг замёрзшую щёку. Повис на жилах и начал таять, как пломбир на ладони. Мозг будто молния прошила: «Выбили глаз, сучата. Вот и всё – конец». Такое горе захлестнуло, такая досада навалилась…
    …И, как гром средь ясного неба, оглушил грохот ворот самолётного ангара. Это Гражданская авиация захлопнула перед Серёгиным носом стальные двери в святая святых – в его небо…
    …Следователь всё удивлялся: «Как такое возможно, чтобы мужик с одним глазом с кодлой хулиганов справился?» Ребятки-то оказались те ещё разбойнички, со стажем душегубы. А мужика так и не одолели. Зато он их упаковал, как новогодние подарки. Серёгиными руками подковы разгибать – силён парняга. Что есть, то есть.
    …Год его мучили. Следствие, тюрьма, операция, суд… снова тюрьма. Вышел весной по амнистии. Дома ни Ленки, ни дочек. Укатили с Васильком в Москву.
Гражданская авиация предложила работу на земле. Спецы – они и на земле позарез.
Только без Ленки и дочек земля для Серёги что мёртвая пустыня. Хоть волком вой. Пробовал с одним глазом в «пустыне». Куда там – гиблое дело. Слёзы горючие по жилам огнём растекаются, нутро в пепел выжигают. Спасу от них нет…
К вину пристрастился, пожиже разбавить пытался. И с вином кипяток по жилам. Горит в груди. Там, где сердце огонь полыхает. Спасало то, что живут они порознь: Серёга в Хабаровске, а сердце его с Ленкой и дочурками в Москве.
    …Помучились с Серёгой в Гражданской авиации, помучились; в конце поняли: не спасти парня – пропал. Списали на пенсию по причине отсутствия одного глаза.
– То ли левого, то ли правого?
– Какая разница? Пять лет как сто веков…
– Был ли в Москве?
– Был... Вчера вернулся. Ленку у подъезда встретил, дочек. И Васю с ними. Издали наблюдал. Дочурками любовался. Ленка штурманца обнимает, целует, прижимается. Дочки руки его не выпускают. Счастливые…
– Почему не подошёл?
– За Василька испугался. Не в себе я был, и «предохранитель» мог того… Эмаль на зубах, и та треснула – не выдержала. «Предохранитель» бы и подавно.

    …Сегодня с утречка Серёга в баньку сходил: напарился от души. В парикмахерской красоту навёл. Дома в лётную форму нарядился. Сидит как влитая! По пути заглянул в храм к отцу Михаилу. Поговорили по душам. Отпустил грехи отец Михаил. Благословил в дорогу… В винно-водочном бутылку шампанского купил («Советского»), Настёну расцеловал. Попрощался. Хороша Настёна! Мужа бы ей доброго…
    Пришёл на то место, где на берегу Амура всем семейством, с Ленкой и дочками, любили отдыхать по выходным. Чуть дальше, вниз по течению, яр над рекой возвышается. Вот с того самого яра и шагнул Серёга в глубокий омут. До дна в том месте никаким шестом не достать. Бездна. Тысяча дорог в той Бездне. Одна-единственная к самому себе ведёт, широкая – к Богу, от Бога прямиком к Ленке…
«Когда воздух из лёгких вытолкнул, показалось, что крылья за спиной выросли. Через мгновение снова на обрыве очутился. Не поверил сначала. Потом запел от радости. Понял, что снова летать могу. Глянул на лацкан – а там золотыми нитками вышито: «Ангел-хранитель»! Свершилось! Благословение отца Михаила помогло. Это ж надо как вовремя. Слава Богу, дождался!..»