Глава 17
– Красавица… – Маринка восхищенно смотрит на меня.
Я стою перед зеркалом в полный рост и не вижу в нем своего отражения. Только пустоту.
– И впрямь хороша. Ничего не скажешь, – тетя Клава поправляет мне на голове фату.
Лена занимается мейкапом, а мама непрестанно плачет.
– Олеся, я не могу смотреть на тебя, – срывающимся голосом произносит мама.
– А ты и не смотри, сестренка, радуйся. В хорошую семью дочь отдаешь. Со временем глядишь и спесь сойдет. Да, Олесь? – Крестная поднимает мне подбородок, не давая опустить взгляд, в котором, я уверена, сейчас все могут разглядеть, то, что происходит у меня внутри.
– Клавка, лучше помолчи, – машет в ее сторону рукой мама, – жаль, что Сереженьки нет рядом, – так некстати вспоминает мама брата.
– Оля, ну прекрати рыдать, не на похоронах же, ей Богу. Надо по дороге в церквушку зайти, свечку поставить, чтобы испорченную невесту домой не вернули, – ерничает тетя Клава.
Зло щурюсь и смотрю на нее.
– Хватит трепаться. Достали, – вырываюсь из ее рук. – А это, Крестная, вообще не твое дело. Ясно.
– О, ты погляди, Оль. Еще кольцо не одела, а уже грубить начала. Вот тебе и воспитала на свою голову крестницу. Думала вместо дочери она мне. А она, паршивка…
Тетя Клава хватается за сердце, пятится к стулу:
– Ах ты, неблагодарная. Знала бы, ни в жизнь платье не чинила тебе, – резко разворачиваюсь. – Скоро?
Холодно. Равнодушно. Спрашиваю маму.
– Лесь. Что с тобой? Зачем так с тетей разговариваешь? – вступилась за моих родных подруга.
Я лишь на мгновение задерживаю на ней свой взгляд. Снова перевожу на маму.
– Скоро? – скупо спрашиваю.
Женщина смотрит на часы, вытирая платком нос.
– Через пять минут подъедет машина, – отвечает.
– Тогда собираемся. И хватит уже дурака валять, Крестная. Ты не в театре, – собрала в кулаки ткань платья, приподняла, чтобы легче было идти.
– Грубиянка, – слышу раздосадованный голос тети. – Оль, а ты что молчишь? Приструни свою дочь! – требует она.
– Отстань от нее, Клава. Ты видишь, у девочки нервный стресс. Не трогай ее.
Мы спускаемся к подъезду как раз вовремя. Машина подъехала ровно к назначенному времени и уже ждала нас. Я, затянув в тугой узел все свои эмоции, села в салон машины, закрыла глаза. Повторяю про себя, как мантру, обещание, данное самой себе.
“Я все делаю ради спасения брата.” И так безостановочно, по кругу.
– Что-то ваша невеста невесела? – голос водителя выдергивает меня из транса.
– Что? – переспрашиваю.
– У нее стресс, – отвечает Марина.
– Ну, какая ж свадьба без стресса, – улыбается водитель, подмигивая мне.
Я отвожу взгляд и устремляю взгляд в сторону.
– Не волнуйся, девочка. Сейчас все с замужеством намного проще. Не понравится – разойдетесь. Только вот не понимаю я нынешнюю молодежь: только из яйца вылупятся и сразу под венец. А могли бы и присмотреться друг к другу, притереться. Зачем только зря лишние деньги тратить? Или родительские не жалко? Вон, не слышали новость? Сынок одного майора полиции сына какого-то шишки избил. Так вот этот шишкарь сообщил прессе, что если сынка-то не посадят, добьются всеми правдами и неправдами, через суды, конечно, чтобы майора звания лишили. Типа он не имеет права носить такой чин, когда у себя в семье порядок навести не может.
Моя кожа покрылась мурашками от подобного известия.
Я сразу поняла о ком речь. Это поняла и мама, и тетя. Я чувствовала на себе их взгляды и могла только догадываться, о чем они сейчас думали.
Ну, я думала о том, что Эдик с меня живой не слезет, пока всю душу не вытряхнет. А раз Андрей – сын какого-то шишки и если он вдруг лишит моего будущего свекра звания, то и он на мне тоже оторвется как следует, да и свекровь в стороне не останется.
– Господи, Олеся! Что же делать? – взволнованным, срывающимся голосом проговорила мама.
Я тупо молчу. А что я ей скажу? Что Сережке нашему больше не видать хорошего отношения к себе? Или что ему явно там поплохеет, когда защиты свекра больше не будет?
– Может лучше все закончить прямо сейчас? Не приехать на эту чертову свадьбу? – предлагаю самый оптимальный вариант.
Но мне никто не ответил. Молчание затопило салон автомобиля. Я, поджав губы с досадой, приправленной горечью, смотрела строго перед собой.
Представляла в ярких картинках все то, что меня ждет впереди.