Ничего с собой не могу поделать, люблю читать мемуары, исторические хроники, записные книжки. Сама не знаю, насколько там все правдиво, но интересно очень. И иногда маленький кусочек текста вызывает в голове маленький взрыв маленькой водородной бомбы.
С Есениным иногда было тяжело.
Вспоминаю, как той, первой их весной, подойдя к окну, я увидел Айседору, подъехавшую па извозчичьей пролётке.
Дункан, увидев меня, приветливо взмахнула рукой, в которой что-то блеснуло. Взлетев по мраморной лестнице, остановилась передо мной всё такая же сияющая и радостно-взволнованная.
— Смотрите, — вытянула руку. На ладони заблестели золотом большие мужские часы. — Для Езенин! Он будет так рад, что у него есть теперь часы!
Айседора ножницами придала нужную форму своей фотографии и, открыв заднюю крышку часов, вставила туда карточку. Есенин был в восторге (у него не было часов). Беспрестанно открывал их, клал обратно в карман и вынимал снова, по-детски радуясь.
— Посмотрим, — говорил он, вытаскивая часы, — который теперь час? — И удовлетворившись, захлопывал крышку, а потом, запустив ноготь под заднюю крышку, приоткрывал её, шутливо шепча: — А тут кто?
А через несколько дней я вошёл в комнату Дункан в ту секунду, когда на моих глазах эти часы, вспыхнув золотом, с треском разбились на части. Айседора, сразу осунувшаяся, печально смотрела на остатки часов и свою фотографию.
Есенин никак не мог успокоиться. Я пронёс его в ванную, опустил перед умывальником и, нагнув ему голову, открыл душ. Потом хорошенько вытер ему голову и, отбросив полотенце, увидел улыбающееся лицо и синие, но ничуть не смущённые глаза.
— Вот какая чертовщина... — сказал он, — как скверно вышло... А где Изадора?
Мы вошли к ней. Она сидела в прежней позе, остановив взгляд на белом циферблате. Неподалеку лежала и её фотография. Есенин рванулся вперёд, поднял карточку и приник к Айседоре. Она опустила руку на его голову с ещё влажными волосами.
— Холодной водой? — Она подняла на меня испуганные глаза. — Он не простудится?
Я мчалась по коридору в зал суда, в наш переводческий “аквариум”.
Нам надлежало быть на рабочем месте до того, как провозгласят «Встать! Суд идёт!». Опоздания были нежелательны. Потому-то я, ничего не замечая вокруг, бежала, напрягая все силы.
Но вдруг поскользнулась на гладком полу, пролетела по инерции некоторое расстояние и наверняка бы упала, если бы кто-то большой и сильный не подхватил бы меня. В первый момент я ничего не могла понять и только почувствовала силу мужских рук, удержавших меня от падения.
Всё это длилось, наверное, несколько секунд, которые казались мне вечностью. Когда же я подняла глаза на моего спасителя, то передо мной оказалось улыбающееся лицо Германа Геринга, который успел прошептать мне на ухо «Vorsicht, mein Kind!» (Осторожно, дитя моё!). Помню, от ужаса у меня внутри всё похолодело. За спиной Геринга стоял тоже почему-то улыбающийся американский охранник.
Не знаю, как я дошла до двери. Но и здесь меня ждало новое испытание. Ко мне подошёл французский корреспондент. Нас, переводчиков, все хорошо знали, так как мы ежедневно сидели в зале суда у всех на виду. Хитро подмигнув, корреспондент сказал по-немецки: «Вы теперь будете самой богатой женщиной в мире».
И, очевидно заметив мою растерянность, пояснил: «Вы — последняя женщина в объятиях Геринга. Неужели непонятно?»
Как-то ограбили одну из дач по соседству с поэтом Борисом Пастернака.
Его обеспокоенные домашние потребовали, чтобы он предпринял какие-то защитные меры. Борис Леонидович взял конверт и крупно написал: «Ворам». В конверт положил деньги и записку:
«Уважаемые воры! В этот конверт я положил 600 рублей. Это всё, что у меня сейчас есть. Не трудитесь искать деньги. В доме ничего больше нет. Берите и уходите. Так и вам, и нам будет спокойнее. Деньги можете не пересчитывать. Борис Пастернак».
Конверт был положен на подзеркальник в передней. Шли дни. Воры не приходили. И потихоньку жена Бориса Леонидовича стала брать деньги на хозяйство из этого конверта. Так сказать, заимообразно. Возьмёт и положит обратно. Возьмёт и… Но тут Борис Леонидович надумал проверить конверт и обнаружил недостачу. Он вышел из себя.
– Как, – кричал он, – вы берёте деньги моих воров?! Вы грабите моих воров? А что, если они сегодня придут? В каком я буду положении перед ними? Что я скажу моим ворам? Что их обокрали?
В общем, перепуганная семья быстро собрала недостающую сумму, и шестьсот рублей ещё долго лежали в конверте, так и не дождавшись «уважаемых воров».