Сегодняшний рассказ будет интересен всем, кто много видел, читал и слышал о войне. Эта тема довольно редкая, даже для искушенных. Сейчас вы поймете почему. Этот рассказ был опубликован 23 февраля 1998 года, накануне Дня защитника Отечества, в журнале "За рулем", который отмечал свое 70-летие. Не удивляйтесь, журнал издается в СССР, а затем в России, с 23 февраля 1928 года. Чем необычнее сама история, тем необычнее опытный очевидец событий Денис Юрьевич Белоглазов.
Давайте послушаем, уважаемые редакторы журнала. Могу сказать, что я давно являюсь вашим читателем, и так получилось, что сегодня наш праздник - День защитников Отечества, а ранее - День Советской Армии и юбилейный номер вашего журнала. История, которую я решил вам рассказать, связана не только с войнами, она близка не только мне, но и вам и вашим читателям. Мой рассказ будет не только об уникальном человеке и сослуживце. Цель моего рассказа - не что иное, как восстановление попранной справедливости.
Мне очень повезло. я пережил почти всю войну. мне так повезло, что, несмотря на то, что со мной было много неприятностей, я не был тяжело ранен. но, конечно, как и у многих моих сослуживцев, оставшихся в живых, у меня почти нет медалей. Всю войну я провел с пулеметом. Нет, я не оговорился, думаю, так и было. Если честно, то, наверное, наряду с другими, моя работа в военное время не менее важна, чем у других солдат. Я вспахал все, что можно было вспахать.
Осенью 41-го я водил полуприцеп Зис, потом сел за руль - изобретение Горьковского автозавода Газ-а-а. Позже у меня был Студебеккер. Не один. Во время войны я потерял много машин, еще больше - мои боевые товарищи. Я зависел и от людей, и от машин. Было больно терять и то, и другое. Я сгорел в машине, перевернулся в машине, оторвалось колесо, порвались передний и задний мосты, я утонул в машине и упал с моста в воду.
Занимался ремонтом в полевых условиях, иногда ремонтировал машину на ходу тем, что было. спал в машине и под машиной, морозил ноги, пытался их отогреть, чтобы вовремя доставить на фронт боеприпасы, снаряды и хлеб. у меня нет ничего, кроме военной медали и памятного значка Великой Отечественной войны. У нас, фронтовых водителей, нет ничего, кроме песни. Единственные, кто остался в моей памяти, это водители, которые гнали машины до самого Ленинграда, а потом ушли с ними под лед. И как будто кроме водителей на Ленинградском фронте не было других отважных людей на машинах, которые обслуживали весь фронт, обеспечивая себя продовольствием, перевозя раненых, рельсы и шпалы? Ведь дороги не везде были заасфальтированы, и для нас не было невыполнимых задач. Сугробы, леса, болота. Да какая разница! Мы возили свои жерди, ноги и полуторки, когда кто-то загонял их прямо в топку. Сколько наших братьев погибло на фронтовых дорогах, кто считал? Никто.
Недавно, 9 мая, я был в Москве.
Я разговаривал с одним ветераном, и он сказал мне с наглым лицом: За что вам медали, вы такие скрытные от шаха. Люди сажают военных водителей в такси, как в мирное время, так и на войне, и говорят, что вы мудрые люди и что воины бегут от вас, как от шарика с дерьмом. И я рассказал ему историю из собственного опыта, о том, как у ветерана ломается челюсть на конце веревки. Позвольте мне рассказать вам, с какими воинами мы сталкиваемся.
В пулемете был мальчик Федя Лялечкин. Летом и зимой он носил на голове буденовку. Он был тихий, всегда улыбался и щелкал пальцами, как будто собирался что-то придумать.
Его считали глупым, но он хорошо водил машину. В то время была нехватка водителей, поэтому люди избегали его, но они служили вместе. Война, куда идти.
Первые годы войны были очень напряженными. Мы собирали и собирали машины для армии из колхозов. нашим офицерам приходилось бороться и за водителей. Ведь опытные старые трактористы и колхозные водители старались попасть механиками в танковые войска, и мы должны были их обеспечить. Не помню, когда и где мы привели к нам Лялецкого, но был у нас такой фрукт. Мы над ним всячески подшучивали и подкалывали, но он никогда не обижался. Он не был злопамятным человеком. Он выходил, улыбаясь, курил маленькую сигарету, напевал себе под нос и продолжал ехать. Он был странным парнем. В общем, в июле-августе 42-го года произошло такое событие, что после этого Лялечку перестали считать дураком или полусумасшедшим.
Летом в степях у излучины Дона развернулось страшное сражение. Немцы бежали на юг и активно использовали танки.
На фронте то тут, то там появлялись бреши. Задержать крупные немецкие бронетанковые группы было невозможно. Это было похоже на трагическое лето 1941 года. Все было как тогда. Над нами постоянно висели их самолеты, над полями поднималась пыль, гудели их танки. Немцы были седовласыми, как и прошлым летом. Короче говоря, это было ужасно. Фронт стремительно отступал к Сталинграду. В разгар этих оборонительных боев мою машину и три грузовика из нашего эскадрона отвезли на железнодорожную станцию, где немцы бомбили рельсы, а поезд вез хлеб и другие грузы, которые спешно эвакуировали из районов, которые вот-вот должны были захватить немцы.
Поэтому задача состояла в том, чтобы помочь разгрузить разбомбленный поезд, погрузить хлеб и провизию, которые можно было спасти, и отвести их в тыл, чтобы они не попали в руки врага. Им было приказано высадить как можно больше морских пехотинцев к вечеру, а при необходимости сделать это ночью до утра. В дополнение к этой задаче, на обратном пути со станции нам было приказано остановиться в станице Чернышовской, где располагался тыловой госпиталь. По мере сил эвакуировать со станции медицинский персонал, медикаменты и раненых. Один шифр на голову, один визит. Но задача была выполнена, а на все про все было выделено всего четыре машины, крутись как хочешь.
Когда мы прибыли на станцию, оказалось, что уже начались бои, и поезд защищали местные жители, которые хотели украсть еду и хлеб из домов. Поезд от мародеров защищало охранное подразделение, командир которого был почти в слезах и хотел присоединиться к нам. Я почти расстроился и хотел отогнать его людей от станции, но тут он впервые показал себя.
До этого он молчал и лаял только на Лялю:
Вы уже наелись блинов? Куда мы вас погрузим, мы сажаем солдат в кузов, а это значит меньше хлеба, а если мы оставим поезд, то все мародеры его разграбят. У нас приказ, у вас такой же приказ, мы несем, вы защищаете. Не лезьте не в свое дело, вы хотите отдать нас под трибунал?
Молодой лейтенант замешкался, опустил взгляд и вернулся к своему отделению. Сначала мы удивились: может, его укусила муха и сорвался командирский голос, может, нервы и нервозность так повлияли на него, но его работоспособность была ему на руку. Приказ есть приказ. Нам не нужно было, чтобы охваченные паникой солдаты бросали все и садились в грузовики. Мы загрузили машины до отказа, только одна из моих была полупустой, чтобы раненых из госпиталя было куда положить.
Когда мы приехали в деревню Черношеф, оказалось, что здесь уже больше суток нет больницы. Их давно эвакуировали, здесь даже места не было, все бежали и прятались. Как оказалось, ситуация быстро изменилась, и деревня не была глубоким тылом. Так мы думали и нам говорили, когда ставили задачу, а настоящий фронт, как оказалось на более остром для немцев маршруте.
Мы еще не успели осознать ситуацию и решить, что делать. Когда над деревней появились новые "Юнкерсы", они разбомбили всю деревню, и мы разбежались по полям. Была взорвана грузовая машина. Мы не успели оправиться от бомбежки, как в деревню вбежала небольшая рота и солдаты из двух колонн. На подводах привезли два 40-ствольных орудия. Солдаты начали окровавливать деревню и кричали, что у них приказ держать оборону до вечера. Никто не успел задержать немцев, никто не успел занять позиции, даже артиллерия не успела занять позиции, так как деревня была накрыта сильным минометным огнем. И тут на горизонте показались немецкие бронемашины и пехота.
В общем, что и говорить, за хлебом мы отправились в тыл. Наших солдат буквально пересчитали по пальцам, а половину роты, наверное, и пересчитать было невозможно. Полтора землекопа, полтора калеки. Бойцы были молодые, живые, но было видно, как у них выпадают зубы. Страшно было умирать.
Как сейчас помню, это было теплое, голубое небо и прекрасный день. Прекрасный летний день, если бы не было войны. Поэту, погибшему на полях сражений, сразу пришла в голову одна строчка из поэзии:
Передо мной - бесконечная синева, за мной - бесконечная синева, надо мной - ветер степи, надо мной - ветер степи. и я не хочу умирать злой смертью.
Честно говоря, я забыл имя поэта и название стихотворения. Буду очень признателен, если вы ответите и упомянете его в журнале.
Прошу прощения, я отвлекся. Было ясно, что эта горстка людей не сможет удержать эту станицу. Немцы еще не были уверены в надежности обороны и силе защитников, но уже было нелегко. Вокруг летали мины, мимо головы свистели снаряды.
Солдаты развернули одну пушку и начали стрелять, но вторая пушка вместе с всадниками и лошадьми была поражена прямым попаданием немецкой мины. В панике мы побежали к повозкам и поспешно уехали, утешая себя мыслью, что, хотя мы едем из этого горящего места, мы получили важный приказ, мы должны доставить хлеб.
Я уже собирался заводить машину, когда ко мне подбежал Лялечкин, открыл дверь, схватил меня за плечо, и я одним ударом выбросил его из такси. Он с криком бегал от машины к машине:
Куда ты идешь?! Остановитесь! Вы что, не понимаете, что мы должны помочь этим парням? Не сдавайтесь, суки! Вас сейчас трахнут, черт возьми!
В тот момент мы больше боялись нашего Лялечкина, чем немцев, слава Богу, сначала он раскидал нас по ячейкам и маленьким окопам, которые пехотинцы умудрились вырыть для себя, даже не окоп, а маленькую ямку для лежания.
Он поднял нас с земли, только наши лица и груди были прикрыты. Он полностью взял инициативу в свои руки, собрал убитых бойцов, винтовки и боеприпасы и раздал их нам. Всех отвели на его позицию и велели держаться изо всех сил, стиснуть зубы и не опускать метр на метр. Бой длился час или полтора, не знаю, сколько, но мне он показался вечностью. Во время этого короткого боя и без того небольшое число солдат сократилось до горстки несчастных, которые были разбросаны по всей деревне. Немцы осмотрели оборону и поняли, что в деревне есть бойцы и что исход сюда не дойдет. Снова надели нам на головы колья и стали учить нас жить с ними. И тут пехота рассыпалась в цепи, а на горизонте показались танки. Осколками срезало весь расчет на пятке 2.40. Убило и одного из наших водителей из укрытия Дина. Я расстрелял все патроны в своей винтовке. Не могу сказать, что я целился, скорее от страха. Мне показалось, что я в кого-то попал, но кто знает? Я не успел перевести дух, а тут опять этот сумасшедший Лялечкин, в шляпе приятеля и с безумными глазами, тащит меня куда-то. Он тащил меня к пятачку пушки номер 40, пушка была неучтенной, но пули все еще крутили педали.
Кроме меня, Алешину удалось организовать из красноармейцев еще несколько человек, которые ни в чем ему не подчинялись. Я бы не назвал это подчинением, но фактически он стал сам руководить боем и войсками. Он стоял за панорамой и говорил, чтобы я подавал снаряды остальным, заряжал пушку, занимал позицию метрах в двадцати перед пушкой и отсекал немецкую пехоту, которая была уже совсем близко. Я побежал с гранатами, и пушка выстрелила. Я бежал, обливаясь потом, а пушка стреляла. Я не знаю, куда и сколько человек она попала и попала ли вообще, но она стреляла, а немцы все еще не могли войти в деревню. Я продолжал бежать со снарядами и видел, как они становятся все меньше и меньше, и считал под собой. Я ожидал, что нас раздавят, разобьют, уничтожат, но этого не произошло.
Откуда-то сзади донеслись звуки моторов и залпов, и Лялечкин, нахмурившись, позвал его: Хорошо! Когда в ящике в лагере осталось всего две гранаты, сзади подошли танки и пехота. Немцы отменили атаку и в тот день так и не захватили деревню Феоде.
Лялечкин сыграл важную роль, хотя и не удержал Станицу. Наши бойцы помогли Горскому удержать линию. Он дал нам возможность, он заставил нас выполнить свою часть работы. Он не дал нам убежать в страхе, он не дал нам быть трусами, он заставил нас. Не забывай, что мы тоже солдаты, Федя. И его мнение было решающим, особенно в рискованных ситуациях и на самых опасных маршрутах. Его интуиция, опыт и знания из прошлой жизни. Чудес не бывает, и люди не приобретают эти навыки внезапно. В чемодане Феди Лялечки был опыт зимней финской войны и кое-что еще.
За полгода до начала войны с немцами он был уволен из Красной Армии за какое-то дисциплинарное нарушение или что-то в этом роде, точно не знаю. Он вернулся в Сафон, где работал водителем. Оттуда его не призвали в автопарк в начале войны. У нас в автопарке были такие люди. Кстати, на ту войну. Но никакой награды он не получил. Уцелевший хлеб мы отвезли в тыл, а в Узловую больше не поехали - в тот же вечер ее заняли немцы. Что стало с салоном и камином - донским отрядом, я не знаю. С Лялечкиным я встречался после войны, но очень коротко.
Он пережил войну и не пропал в гражданской жизни. Занимал руководящую должность в одной из зерноперерабатывающих компаний региона. Что я могу сказать? Молодец, приятель. Это то, что я хотел тебе сказать. Не забывай о моторной части и водителях. Мы сражались, мы отдавали свои силы и жизни, мы сражались честно и справедливо, как только могли.
Это сегодняшняя история, друзья. Внешность действительно может быть обманчива.